Страница 10 из 76
— Мила? — Тихо, только мухи облепили зеленый полиэтилен. Слава еще раз обошел кругом машину. В голову полезли мысли про загадку бермудского треугольника: треугольник будет выпит, будь он хоть куб, хоть паралелепипед…
— На троих его, даешь! — громко вырвалось вслух. Солнце трагически собиралось заходить, деревья своей тенью покрывали дорогу полностью, выпуская комариный полумрак. В памяти всплыл другой фильм, тоже из детства, брат показал втихаря от родителей по только что купленному видаку: там парень и девушка заблудились на такой же точно дороге и их съели волки-оборотни. Впервые в жизни Слава Зарайский почувствовал, как от ужаса зашевелились и встали дыбом волосы на голове. Вдалеке послышалось слабое журчаниие мотора, он собрался кинуться туда, крича и размахивая руками.
— Студент! — приглушенно позвали из леса. — Да Славка же! — откуда-то выскочила Мила и, ухватив за рукав, стащила с дороги. — Тебе что, мозги отшибло? — она ткнула его в упругую растительность и сама плюхнулась рядом. — Молчи и не высовывайся! Понял?! — девочка была похожа на рассерженного котенка.
— А где все?
В это время к фургону подъехал знакомый бежевый мерседес, из него вышли четверо с автоматами. Внимательно осмотрев пустой фургон, взяли оружие на изготовку. Один, по виду главный, передал что-то по радиотелефону и, достав пистолет с глушителем, махнул остальным в сторону леса. У Славы внутри все органы, мысли и чувства замерли в нелепых позах.
— Ой, мама, — самостоятельно позвали губы. Мила сильно ударила в бок, но промолчала.
Редкие пухлые облака совсем потеряли малиново-оранжевые краски заката, потемнев почти по-ночному, когда на дорогу, небрежно отряхивая брюки, вышел Николас. Кинув на заднее седенье своего мерседеса три автамата, стянул с лица платок, выташил флягу и стал жадно пить.
— Пошли, — Мила смело потащила Славу к машинам.
— Подожди, — слегка упирался Слава, — нам надо разобраться…
— Пока ты разбираться будешь, тебя сто раз укокошат! Николас!
Окинув их внимательным взглядом, парень кивнул на свою машину:
— Едем?
— Щас, — вернувшись к обочине, девочка вытащила черную сумку, порылась в ней, выбрасывая лишнее, залезла в фургон, что-то там поискала и вернулась с сумкой и одеялом в руках.
— Пианино забыла, — Николас уже сидел за рулем, — и телевизор.
— Ты нас до ГАИ или бензозаправки подбрось, ладно? — она смело устроилась рядом на переднем сидении, — мы там ночевать попросимся.
— А вы кто такие смелые будете? — то, что парень явно не собирался их убивать, слегка удивляло.
— Путешественники, — судя по знакомой милиной интонации, Слава понял, что сейчас она снова начнет врать.
— А вы, извините, кто? — пытаясь выдержать грозный взгляд незнакомца, он смутился и отвел глаза — все-таки, те трое на дорогу не вернулись, рисковать было ни к чему…
— Николас.
— Вячесчлав!
— А я мышка-норушка! — в руках у Милы был бутерброд с покореженным сыром и огурец. Что-то происходило не так.
— А почему мы не к дороге едем? — вдруг понял он.
— А чтобы на базуку не напороться, — пояснила Мила, — Ба-бах, он чокнутый, не понравимся мы ему… — она многозначительно замолкла, похрустывая огурцом.
— Какой ба-бах?
— Вася «Ба-бах»! Он идиот, только из базуки стрелять умеет. Если его в «прекрасную Елену» усадили, дело труба.
— А ты, значит, та самая Людмила? — расслабился воитель.
— А вы тот самый Николас? — почувствовав себя лишним, Слава замкнулся, но от предложенного девочкой бутерброда решил не отказываться.
— Что делать-то будем? — сейчас она явно летела в «своей тарелке». Неопределенно пожав плечами, Николас круто свернул на почти не езженную лесную просеку; он, видно было, здорово торопился выбраться отсюда до наступления полной темноты. Внезапно под колесами вновь появился приличный асфальт…
— Людмила, вы знаете, что сзади ваша рубашка в крови? — казалось, водитель всецело занят только дорогой.
— У меня месячные!
— И на воротничке? — девочка промолчала, — Вячеслав, с боку белый пакет, достаньте его пожалуйста, дайте Людмиле. — смело развернув, она вытащила какие-то тряпки. — Возьми футболку и больше не марайся, — он притормозил, заметив у обочины три фургона и недалеко внизу, у узенькой речки, костерок. Когда странный Николас вылез из машны, Слава отметил, что одет тот уже был совсем по-другому, весьма обычно, но удивляться сил не осталось.
— Здорово, мужики, — сидящие у костра дальнобойщики уже поужинали и пили чай. — Погреться пустите?
— Садись, — один встал, отошел к своей машине и, не торопясь, вернулся на место, кивнул остальным, — Откуда будете?
— Из Курска. — Мила все еще тащила с собой одеяло и эту дурацкую сумку, из которой теперь достала две мятые жестяные кружки, — кипяточку плесни. Что-то день сегодня тяжелый…
— Ага, машину спалили… — пожилой водила, толстый, похожий на кабачок в синих трениках, глядел в костер, лениво поглаживая себя мундштуком папиросы по липкой нижней губе, — Слышь, Андрей, мента здешнего…
— Ну! А вон, в прошлом году, когда мы финнов перегоняли, помнишь, — подхватил другой, угловатый, высокий, похожий на убитое грозой дерево, — финнов этих как немцев постреляли, прямо среди бела дня! Конвой был, разбежались все. Обещали, американцев пришлют. Войска ООН! В белых касках! А ты — мента!
— Ну а что, молоковоз видал? С бидонами который? — оживился лысоватый морщинистый паренек, похожий на бомжа; о том, что на самом деле он — водитель, говорили только измазанные в черной смазке руки. — На заправке хай, водиле глотку порвали — во, от уха до уха, как Буратино, а с ним баба еще была, так ее распотрошили, весь ливер на кустах развесили…
— Кровь с молоком! Я вон тут раков ловил, так он меня, падла жидовская, за руку ка-ак!..
— Кто? Рак? Ну чего ты гонишь! Здесь раки — мельче тараканов, а у тебя все «ка-ак!»…
— А что, — вдруг встряла Мила, — говорят, кровь пьют, или органы собирают. Бешенные деньги. У нас прямо в городе такое творится. Я потому и попросила, что бы он нас к людям подбросил. Спасибо, — она поставила горячую кружку на замлю.
— Что ж вы на поезде не поехали? — подскочил бочком бомжеобразный паренек, не вставая с корточек.
— Денег нет.
— Ну так дома бы сидели!
— Слышь, чего к людям пристал? — одернул «кабачок». — Спать иди, а то утром тебя не добудишься. И слышь — воздух в кабине не очень порти… Вы тут как?
— Мы лучше у костра, — Слава заметил, что Николаса с ними больше нет.
— Степан, у тебя фура пустая, — паренек явно не хотел спать.
— Не надо, — о чем-то задумалась Мила, — Мы лучше так. Вы же здесь недалеко будете. Спасибо, спокойной ночи.
Завернувшись в одеяло, Слава покрепче прижал девочку к себе. Он боялся — бандитов, бомжеватого паренька, раков, Николаса в «Мерседесе», мертвеца на диване, ливера в молоке… Боялся даже лягушек в запруде и не мог заснуть: закрывал глаза и снова оказывался в том вонючем фургоне, человек без лица грозил ему автоматом и горел в «Москвиче». Трещали механические цикады, противно звенели комары, и очень хотелось домой:
— Как ты можешь так жить?
— А я больше и не живу, — Мила рядом тоже не спала, — посмтри, какие звезды. В августе они еще ярче будут. И еще метеориты падают: Земля входит в пояс метеоритов, и мы видим, что «звезды» падают. Ты только послушай, какая ночь! — она обняла его рукой за шею.
— Как ты посмела поехать в чужой рубашке?! Где ты угваздала ее кровью?!
— Я перерезала ему горло, когда он навалился на меня. Он все еще дергался… я ее пила, пила…
— Кому?
— Водителю молоковоза, он был такой липкий, потный…
— Лучше бы помолчала!
— Сам спросил.
— Зачем ты утром ушла, меня не разбудив?
— Я почуяла кровь, я хотела ее…
— Серьезно, кончай шутить! Ты что, ничего не понимаешь?!
— Дурачок, я спасла тебе жизнь.
— Мила!
— Она соленая такая…
— Кто?
— Кровь. Ну, да. Теплая и соленая, я такую люблю, — Мила куснула Славу за шею, — вот здесь, — казалось, его дернуло током. — Ты можешь порадоваться, что еще жив?