Страница 13 из 16
Беркли рассказывает о работе над фильмом «Гулянка»:
«Все было для меня внове. Я еще никогда не снимал. Сэм Голдвин предложил мне пойти в ателье и посмотреть, как там работают, чтобы немного поучиться. Я так и сделал. Я быстро сообразил, что у камеры только один глаз, и сказал себе: “Бас, с этой камерой можно сделать много всяких штук, которые вполне подойдут твоему первому фильму”. Когда на следующий день я пришел в ателье, то увидел там четыре камеры. Очень удивившись, спрашиваю ассистента, почему, мол, так. Он отвечает: “Бас, мы всегда снимаем четырьмя камерами, которые стоят в различных точках, чтобы получить различные углы зрения. За монтажным столом можно выбрать то, что тебе больше нравится”. Я ему говорю: “А я не буду так делать. Я буду снимать только одной камерой!” Он посмотрел на меня с удивлением и сказал, что тогда каждый узнает, что я прибыл из Нью-Йорка и не умею работать с камерой. Однако я заявил, что сделаю монтаж перед камерой, и доказал это. Я сразу приучил себя представлять музыкальный номер в целом и снимал его так, как он позднее должен был выглядеть на экране, – без помощи монтажа и нескольких камер»[31].
Беркли сначала рисовал эскизы своих номеров, отмечая при этом положение камеры, так что фильм «монтировался» уже во время съемок. Собственно монтаж за монтажным столом отсутствовал, потому что сцена снималась единым планом, как беспрерывно льющееся движение. Различие между театром и кино Беркли видел в том, что в театре зритель сам выбирает, на что ему смотреть, а в кино это делает режиссер.
В 1931–1933 годах Беркли принял участие в создании трех фильмов с участием Эдди Кантора. Ленты «Юноша из Испании» (1933, реж. Лео Маккэри) и «Римские скандалы» (1933, реж. Фрэнк Татл) принесли их творческому содружеству большой успех.
В «Юноше из Испании» Эдди играет застенчивого ученика колледжа, который случайно оказывается в спальне девочек и потому изгоняется из колледжа. Спасаясь от детектива, который по ошибке принял его за вора, он вынужден бежать в Мексику, где в финале принимает участие в корриде.
Этот фильм – скорее комедия с ревю и пением, нежели мюзикл. Действие начинается сценой утреннего туалета голдвиновских гёрлс, одетых школьницами. Девушки ритмично поднимаются из своих постелей, говорят несколько рифмованных фраз в камеру (крупные планы), драпируются в покрывала, натягивают высокие ботинки, спускаются по лестнице и погружаются в воду бассейна. Там они образуют несколько геометрических фигур, что-то вроде балета в воде. Затем они выходят из воды, скользят по спуску и поднимаются по шведской стенке… Сложный, непрерывный номер длится без пауз и перерывов до тех пор, пока в кадре не появляется Эдди, звезда фильма.
Снова и снова нас поражают великолепные находки Басби Беркли. В мексиканском кафе голдвиновские гёрлс показывают гигантскую черепаху. При этом руками они изображают открывающиеся и закрывающиеся черепашьи глаза, в которых всякий раз появлялось новое женское лицо. А в финале тот же ансамбль изображает грандиозную голову быка.
В «Римских скандалах» Эдди Кантор исполняет роль жителя города Западный Рим (штат Оклахома), который пытается изгнать из города зарвавшегося мэра. Одержимый борьбой с ним, он начинает представлять себя в античном Риме. Там его продают как эфиопского раба (Эдди загримирован на манер Эла Джолсона), и он попадает в окружение Цезаря. Эдди, человек из оклахомского Западного Рима, просвещает императора из итальянского Рима насчет американского образа жизни и фигуры Микки-Мауса. Наконец умный раб становится дегустатором блюд при дворе императора. Пробуждаясь от сладкого сна, Эдди уличает мэра Западного Рима в коррупции и становится героем города.
В фильме смешиваются две временные эпохи. Вначале Эдди, бездомный гражданин американского города, хочет построить себе жилище. Этому сопротивляется мэр, который всеми правдами и неправдами стремится заключить Эдди в тюрьму. Песня «Построй маленький дом» Эла Дюбина и Гарри Уоррена переходит в танец бездомных людей с Эдди во главе.
Кульминацией «античной части» фильма становится сцена «Нет больше любви», которая разыгрывается на рынке рабов. Беркли поставил толпу очаровательных девушек на высокий подиум. Их внимательно разглядывают покупатели. Позже Беркли с гордостью подчеркивал, что в этой сцене он сыграл злую шутку с чопорной американской цензурой. Ведь девушки на подиуме были совершенно голыми – единственной одеждой им служили длинные светлые волосы, опускающиеся до середины бедер. (История киномюзикла является также историей борьбы против американской цензуры. Снова и снова деятели этого легкого жанра пытались одержать маленькие победы над чопорной цензурой и одерживали их там, где этого меньше всего ожидали. Чаще всего это удавалось Эрнсту Любичу и Басби Беркли, в 1940-е годы к ним присоединился еще и Артур Фрид.)
В 1932 году Беркли хотел вернуться на Бродвей, поскольку Голливуд охладел к мюзиклу. Что такое отсутствие интереса к жанру, которому киноиндустрия совсем недавно служила с таким пылом, почувствовали даже такие мастера, как Эрнст Любич и Басби Беркли. И несмотря на это, Дэррил Ф. Занук, шеф компании «Уорнер бразерс», решил еще раз попытать счастья в мюзикле. В 1927–1928 годах его компания находилась на грани банкротства. С приходом в кино звука ее дела поправились, но затем она растратила почти все деньги, накопленные во времена музыкального бума. Фирма «Парамаунт», для которой работал Любич, тоже не рассчитывала на большой успех. Сэм Голдвин приостановил постановку серий с Эдди Кантором. МГМ зарабатывала деньги не с помощью «Бродвейской мелодии», а лентами с участием Греты Гарбо. Казалось, киномюзикл снова умирал.
Он был смелым человеком, тот предприниматель, который в конце 1932 года решил еще раз поставить музыкальный фильм. Взяв оригинальный киноматериал, который за три года до этого студия уже предполагала положить в основу фильма, он пригласил в качестве постановщика режиссера, имевшего талант как в гангстерском, так и в музыкальном жанре, – Ллойда Бэкона. Он не стремился заполучить крупных звезд, а делал ставку на юных актеров и танцоров второго ряда, как, например, Джинджер Роджерс. Самой важной фигурой во всем этом предприятии был Басби Беркли, который поставил для фильма четыре номера.
Лента «42-я улица» стала прообразом целого ряда фильмов, которые по классификации Тимоти Шойрера принадлежат к «мюзиклам подмостков». Здесь рассказывается о чувствах и переживаниях людей и также показывается процесс рождения мюзикла. Особенность этого фильма состоит прежде всего в том, что в нем господствуют реалистические элементы. Точно и достоверно отражены взаимосвязи людей, большие и маленькие ссоры, отношения между актерами. Но самым важным было то, что зритель мог убедиться: рождение такого легкого жанра, как шоу, происходит в результате напряженной, забирающей все силы работы. Конвейер работает непрерывно, без пауз, не сбиваясь с заданного ритма, и если падает обессилевшая танцовщица, то ее просто оттаскивают к стене, а другие продолжают работать дальше. Шоу должно продолжаться!
В 1933 году Америка находилась под влиянием последствий депрессии. Для всех сотрудников студии, от звезд до хористки, участие в шоу означало несколько дней работы, несколько долларов. Шоу кончается – и все вынуждены вновь отправляться на улицу, регистрироваться на бирже труда. Когда маленькая хористка Пегги (Руби Килер) из-за несчастья со звездой (Бебе Дэниэлс) получает свой шанс, продюсер понимает, что сейчас от этой девушки зависит судьба двухсот человек, работа двухсот нуждающихся людей: «Пять недель мук, крови и пота зависят теперь от тебя. Речь идет о жизни всех этих людей, которые должны работать с тобой». В сцене, показывающей возникновение шоу, отсутствует даже видимость блеска – господствует упорный труд целого коллектива. Нет ни смешков, ни поощрений, только резкие команды, крик и грубость. Речь идет о больших деньгах, и потому – шоу должно двигаться!
31
Cahiers du Cinema. Paris. № 174. Janv. 1966.