Последняя из профессий

Виктор. Из большой бутылки?

Сорей (быстро). Да нет же, из другой.

Иона. Господин кюре, поторопитесь. Уже время... Сейчас начнется второе отделение.

Сорей. Да-да, конечно... Не торопи же меня так, Иона. Смотри, ты совсем смутил молодого человека. Ну, так в чем же дело, дитя мое?

Полицейский. Господин кюре, я согрешил и хотел бы исповедаться...

Сорей. Ну-ну, вероятно, все это не так уж серьезно...

Полицейский. Но я не смею... Все здесь приводит меня в смущение. Эти цветы, афиши... (Опускает глаза.) Эта слава!

Сорей. Нет-нет, мы равны, дитя мое... Вы пастырь, как и я. Но вы пасете тела, а я — души. Разве не так?

Полицейский (радостно). А ведь это верно. Пастырь телесный... Так вот, господин кюре, я согрешил. (Кричит.) Я грешен!

Скауты тайком пьют по очереди вино из бутылки и начинают насвистывать азбуку морзе.

Иона. Потише, дружочки, ничего же не слышно.

Сорей (полицейскому). Нет-нет. Устраивайтесь здесь, пожалуйста... (Показывает, как ему нужно встать на откидную дощечку кресла-исповедальни.)

Полицейский (с интересом смотрит на колотушку). Вот здорово придумано!

Сорей (польщенно). Это я придумал. Я беру это кресло с собой в свои турне. Это мне позволяет уделять время страждущим, облегчать их души.

Полицейский. Ах вы, значит, любите мастерить! Вот совпадение, и я тоже. Я сделал голубятню у себя дома.

Сорей (заинтересованно). Голубятню? Какая занятная мысль! Это что же, для кур? (Устраивается в кресле-исповедальне, осеняет себя крестным знамением и т. д.).

Полицейский. Нет-нет, отец мой, для голубей... Так вот, отец мой, я согрешил гордыней.

Сорей (с достоинством). Так-так... я слушаю.

Полицейский. Я ослушался своего начальства: ходил тайком на курсы заниматься дикцией.

Сорей (ошеломленно). Какой ужас!.. Ну-ну, продолжайте...

Полицейский. Я едва осмеливаюсь признаться.

Иона и все остальные жадно слушают.

Сорей. Говорите, дитя мое. Доверьтесь. Ничто из того, что вы здесь скажете, не выйдет за пределы этих стен.

Радиорепортер, который потихоньку снова настроил свою аппаратуру, включает микрофон и незаметно подносит микрофон полицейскому.

Полицейский. Отец мой, день и ночь я думаю об одном: как стать актером.

Воцаряется тяжелое молчание.

Сорей (опустив голову на руки, задумывается). Сын мой, дело, которому вы служите, благородно, потому что посвятить свою жизнь поддержанию порядка, который угоден господу богу нашему, благородно. Кроме того, ваше занятие достойно, и форма, которую вы носите, является гарантией жизни дисциплинированной и безупречной. Задача, которую вы на себя взяли, требует скромности, поскольку вы выполняете свой долг в безвестности, не имея иных наград, кроме уважения со стороны вашего начальника, иногда бокала вина и чувства удовлетворения от того, что вы помогаете торжествовать на земле справедливости. (Встает с кресла.) И вы хотите отказаться от этой жизни, скромной, разумеется, но исполненной высшей добродетели, жизни, благоухающей, как фиалка, и предпочесть ей занятие самое что ни на есть низкопробное — выставить себя на подмостках перед публикой. (Проходя мимо зеркала, смотрится в него, проводя при этом рукой по волосам.) И все это ради удовлетворения суетного тщеславия, как суетно и тщетно все то, чем живут эти актеришки?.. Нет-нет, сын мой! Это безумие, и я говорю вам — нет! Продолжайте носить эту одежду, такую скромную, но которая приносит такую пользу и которая, кстати, вам так идет, и держать в руках эту белую дубинку, которая, как римский факел, призвана освещать путь заблудшим...

Полицейский с видом раскаяния берет в руки свою дубинку.

...телесным оболочкам. Она, как освященная свеча, которую вам вложили в руку в день вашего первого причастия. Она, мой дорогой сын, ваш маршальский жезл!..

Жано. Тотоль и Виктор (хором, на мотив песенки «Мальбрук...»). Маршал, а вот и мы!

Иона. Ну-ну, тихо, дети, тихо...

Сорей. Вот почему я вам говорю, сын мой, отбросьте это искушение, отриньте этот образ, на котором написаны все пороки, не дайте ему увлечь вас на путь греха. Бегите жалких восторгов толпы, которые лишь льстят самолюбию. Довольствуйтесь тем, что в своей незаметной пелерине вы, как некое препятствие, будете возникать на пути недостойных овец вашего стада. А позднее, на склоне лет, окидывая взглядом свою с пользой прожитую жизнь, вы вспомните со скромной гордостью первых христиан, что избрали для себя самый возвышенный путь, путь чистоты и смирения, и отказались от отвратительной карьеры скомороха, которая воистину является самой худшей, самой последней из профессий...

Иона. Господин кюре, господин кюре... приготовьтесь, сейчас ваш выход!

Сорей. Вот так, сын мой... Я наложу на вас очень легкое наказание — пять слабеньких ударов вот этой колотушкой. Встаньте сюда на колени. Вот так... Наклоните голову. (Дергает за веревку.)

Колотушка падает, скауты считают, сопровождая каждый удар свистком.

Раз, два, три, четыре, пять. Ну, вот! Встаньте, дитя мое, и идите охраняйте порядок. (Другим тоном.) И утешьтесь, юный безумец...

Полицейский направляется к выходу.

У вас самая лучшая роль, о которой только можно мечтать.

Полицейский уходит.

Иона, быстро... мои перчатки!

Радиорепортер. Браво, отец мой! Я в восторге! Какой репортаж!..

Сорей (польщенно). Ах вы записывали? Исповедь полицейского! Это так свежо, так непосредственно!.. Не забудьте прислать мне копию, пожалуйста. Кажется, у меня это хорошо получилось!

Радиорепортер. Разумеется, разумеется... Нет, какой репортаж!

Слышны три удара.

Иона. Ваш выход!..

Сорей. Иду-иду... (Радиорепортеру.) Приходите еще, мой юный друг. Дверь для вас всегда открыта... Виктор, Тотоль, мою шапочку.

Скауты бросаются к Сорею и подают ему шапочку.

(Замирает на мгновение. Затем устремляется быстрым шагом к выходу.)

Слышны бурные аплодисменты.

Радиорепортер. Какой человек!

Иона. Вот она, самая прекрасная из профессий!..

Занавес