Шквальный ветер

Она прижалась к Валентину лицом, всхлипнула:

- Я так боюсь за тебя... Эти двое с бандитскими рожами...

- Ну, не такие они уж страшные. Ложись и спи спокойно, а я займусь кое-какими бумажными делами: надо план работы составить, письмо другу в Москву написать...

Еще в фойе кинотеатра, когда Кувалдин пригрозил ему, он подумал об Анатолии - ему можно довериться.

Он бегло и коротко описал свою жизнь после отъезда из Москвы, причины, побудившие его принять предложение преступников, назвал фамилии всех, причастных в той или иной мере к похищению золота и контрабанде другими товарами. Заклеил конверт, вложил его в другой, в котором просил вскрыть, если Анатолий в течение месяца не получит ещё письма.

Лена, лежа в постели, ждала его и, когда он лег, осыпала поцелуями. Она догадывалась, что он не все рассказал ей о своей жизни, не может раскрыть, и не требовала этого - в жизни каждого человека есть потайные уголки, в которые чужому глазу лучше не заглядывать, - она верила, была убеждена, что Валентин - добрый, честный человек и никаких преступлений совершить не мог, остальное для неё было неважно. Она впервые встретила человека бескорыстного, доверчивого и если не любящего, то, безусловно, уважающего её, и полюбила его, как никого ещё не любила. За свою двадцатипятилетнюю жизнь она мало от людей видела добра, а вот лиха хватила сполна: мать умерла, когда ей не было и шести; отец женился на другой, у которой тоже была дочь, и мачеха и сводная сестричка помыкали девочкой, как прислугой. Отец же, работая в тайге изыскателем, дома почти не бывал, да и на жалобы дочери отвечал сердито:

- Не хнычь, мать уму-разуму учит. В школе, наверное, говорили, что труд из обезьяны человека сделал. Вот и не ленись.

Она не ленилась: и училась хорошо, и по дому все работы выполняла. А едва закончила восьмой класс, упросила отца отпустить её в Хабаровск, в торговый техникум. Потом нелегкая учеба, жизнь почти на одну стипендию, работа в ювелирном магазине. Только было начала становиться на собственные ноги, приобрела кое-какие наряды - тюрьма... И вот наконец-то встретился настоящий человек. Но, видно, на роду такое предписано ей короткое счастье...

- Может, останешься? - несмело предложила Лена. - Разве здесь не найдется для тебя подходящей работы?

- Не найдется, - весело сказал он, гладя её волосы. - Я - таежник, шатун и без тайги зачахну.

- Я боюсь за тебя, - призналась она. - Хотя понимаю, здесь тоже стало не безопасно.

- Все будет хорошо. Осенью я вернусь к тебе или напишу и ты приедешь ко мне. А теперь - спать...

Лена поверила, успокоилась и уснула. А он лежал, думал, переворачивая в памяти страницы своей короткой и не очень-то радостной жизни. Тридцать пять лет - самый расцвет сил, а он лишен любимого дела, и нет никакой надежды вернуться к нему. Разве только уехать на юг, на Кавказ, где бушует пламя гражданской войны, и стать наемным убийцей... Нет, убивать он больше никого не будет, кроме только тех, кто посягнет на его жизнь...

Заснул он только под утро коротким, тревожным сном, и ему приснился Анатолий, совсем ещё юный, в курсантской форме, озабоченный и расстроенный.

- ...Ты знаешь, - говорил он с обидой Валентину, - Тамара отказала мне. Сказала, вот если бы я был техником, она с радостью пошла бы за меня замуж. А за летчика - не хочет. Кто, говорит, будет кормить, воспитывать детей, если с тобой что случится.

- Дура твоя Тамара и сволочь, - категорично заявил Валентин, - если ищет мужа не по любви, а по расчету. И ты сам должен отказаться от нее.

- А зачем ты похитил золото? - вдруг спросил Анатолий.

- А ты откуда знаешь? - удивился Валентин.

- Знаю, - усмехнулся Анатолий. - Зря ты это сделал. Верни. За тобой охотятся Кувалдин и Кукушкин...

Он привиделся так явственно, что Валентин проснулся. В комнате было темно, но на кухне горел свет.

Лена собиралась на работу.

"Приснится же такое, - подумал Валентин. - Интересно, где теперь Анатолий и чем занят? Знает ли о случае с вертолетом в тайге и что летчиком на нем был я? О вертолете, наверное, знает - об этом по радио передавали, а вот что пилотировал я - вряд ли. Тем более не может знать, что золото похитил его друг; не поверил бы, если бы я сам сказал ему..."

Проводив Лену на работу, он стал собираться. Положил в "дипломат" бритву, мыло, нательное белье и спортивный костюм. Повертел в руках перочинный нож и отложил: все равно Кувалдин и Кукушкин отберут. Нож был с вилкой и ложкой - походный, в тайге необходимая вещь, да и в дороге. Передумал, сунул в карман - может показаться подозрительным, что у него никакого оружия.

К десяти часам, как было и условлено, он вышел к Дому офицеров, опустив по пути письмо в почтовый ящик. Остановился у входа. Кувалдин и Кукушкин появились тут же, как из-под земли, и пристроились по бокам, держа руки в карманах - с пистолетами на взводе. Валентин молча повел их по торосистому льду на левый берег Амура.

Утро было морозное, ветреное, но мартовское солнце уже кое-где в затишье начало плавить остроконечные глыбы, превращая их в ноздреватые, причудливых форм надолбы. У берега местами выглядывала из-под снега черная земля. Серые пичужки, похожие на воробьев, грелись там и искали пропитание, временами набрасываясь друг на друга. Тоже борьба за существование, грустно подумал Валентин. Только не такая жестокая и коварная, как у людей.

Обычно в это время у берегов сидели рыбаки, но в это утро лишь вдали виднелась троица отважных, упорных подледников, у которых ни ветер, ни плохой клев не поколебали надежды на улов.

На середине Амура Кувалдин придержал Валентина за плечо.

- Ну-ка покажи, что там у тебя в твоем кейсе, а ты проверь карманы, приказал он Кукушкину.

Убедившись, что в "дипломате" ничего опасного нет, Кувалдин вернул его. Кукушкин протянул начальнику перочинный нож.

- Больше ничего.

- Оставь ему, - насмешливо бросил Кувалдин. - Может, ещё доведется этой ложкой похлебать таежного варева.

Дальше до самого леса шли молча, все тем же порядком - Кувалдин слева. Кукушкин справа.

Лес здесь был редкий, смешанный - рядом с сосной росли березы, тополя, пихты. Местами в низинах прошлыми весенними паводками деревья подмыло и они попадали, обнажив могучие корни, преграждая дорогу путникам. Кукушкин чертыхался, неуклюже перелезая через стволы.

- Далеко ж ты запрятал наше сокровище, - первым не выдержал Кувалдин. - И с вертолетом хитро придумал. А вот с ювелиром явную ошибочку допустил: тебя по тем цацкам, какие еврей мастерит, и менты не сегодня-завтра вычислили бы, и с бабой-зеком спутался. Как же это ты, летчик, не побоялся? Кстати, ты у неё не оставил рыжевья? Учти, в случае чего, мы и её вывернем наизнанку.

- Валяй, - согласился Валентин, зная бандитскую психологию: скажи, что у неё ничего нет, наоборот, будут искать, если, конечно, удастся им из этой схватки выйти победителями. - Она, видели, и снаружи, и изнутри вся золотом светится.

- Это на твой вкус, - осклабился Кувалдин. - Хоть и говорят, что сухое дерево лучше горит, а я люблю, чтоб было за что подержаться - и спереди, и сзади...

Перешли неширокую протоку, берег которой и вовсе был завален буреломом, и пришлось продираться как сквозь джунгли. Кукушкин матерился, перелезая через толстенные стволы, смахивая тыльной стороной перчатки пот со лба.

- Ты, случаем, не заблудился, как на вертолете? - зло спросил он, доставая из кармана пистолет. - На этот раз твой фокус не удастся, первый всажу тебе пулю, если снова вздумаешь нас объегорить.

- Мы его на костре по кусочку будем жарить, пока он не отдаст нам до последней крупинки, - пообещал и Кувалдин.

Валентин молчал, берег силы и нервы. Их двое, они сильнее и оба вооружены, надо ни в чем не просчитаться, действовать быстро и точно. Малейшая оплошность - гибель, а ему, ещё вчера безразличному к своей судьбе, вдруг очень захотелось жить, может, потому, что по-весеннему светило солнце, может, из-за ненависти к этим двум бандитам, по ком давно если не пуля, то тюрьма плачет, а может, просто потому, что человек и рождается для того, чтобы жить, бороться за свое счастье...