Страница 16 из 60
— Виктор! — вдруг услышал он за спиной знакомый голос, и душа ушла в пятки. — Так победители не поступают, — сказал Кротов, подходя и беря его за руку. — Куда же вы сбежали? — Он обнял его за плечи и повел к своей аудитории.
Виктор безвольно шел за ним. Он слышал, как Кротов объявил, что сегодня занятия отменяются, не сопротивлялся, когда тот завел его в аудиторию и посадил за стол напротив себя.
— Я не хочу вас видеть, — заявил Виктор, собрав последние силы.
— Почему? — вполне естественно удивился Кротов. — Я уж не говорю, что вы сорвали дорогой эксперимент. Зачем вы убежали?
— Где моя Ольга? — ответил Виктор вопросом на вопрос.
— В том-то и дело, что вы ее очень расстроили своим бегством — у нее теперь нервный срыв!
— Я сообщу о вас в милицию. — Виктор постепенно обретал уверенность в себе. — Прощайте! Вы за все ответите, а за ее совращение — особо ответите! Я лично отрежу ваши сраные яйца.
— Виктор! — возмутился Кротов. — Но это уже оскорбление! Совершенно незаслуженное. Я просто не понимаю, о чем вы говорите! Хотите, немедленно поедем к ней?
— Вы сообщили родителям? О том, что она у вас?
— Ну, конечно, — с интонацией ближайшего друга ответил Кротов. — Поехали, я специально ради вас только что отменил занятия. А у вас совершенно расстроены нервы. Надо подлечиться. Поехали!
И Виктор отправился за Кротовым, забыв обо всех своих обетах.
Они спустились по лестнице, сошли с широкого институтского крыльца. Виктор оглядел припаркованные машины: кротовской среди них не обнаружил. Словно услышав его мысли, Кротов сказал:
— Я тут машину поменял, удачный случай вышел. Блеск, а не машина! Могу пособить в покупке и вам…
— Да зачем! У меня денег-то таких сроду не было!
— Это дело наживное. Без машины сейчас просто невозможно. Удивляюсь, как вы обходитесь.
Кротов подвел его к серебристой иномарке.
— Нравится?
Его новая спортивная двухместная машина была похожа на летающую тарелку. От нее даже лучи исходили. Несомненно, они были естественного происхождения: снопы солнечного света били в полированную поверхность и отражались. Но облик машины так не вязался с солидностью Кротова, что Виктор спросил:
— Почему вы выбрали такую? Это же гоночная…
— Люблю с ветерком прокатиться. Прошу! — Кротов открыл дверцу.
Но будто какая-то сила отбросила Виктора от автомобиля. Нет, он остался стоять на месте, но уже ясно осознавал, что ни за что не сядет в нее. Кротов сел в машину и, ни слова не говоря, хлопнул дверцей и укатил. Виктор запомнил его зловещие глаза. Теперь единственный выход — бежать из города. Так он решил. Причем немедленно. Можно сказать матери, только матери.
Пока Виктор собирал вещи, нашел и место, куда поедет — к старшей сестре, а там видно будет. Здесь страшно, потому что ничего неизвестно. Может, конечно, он принял Кротова за другого, который вовсе не собирался его убивать. Ему просто надоело нянчиться с Виктором — вот он и уехал… Но тогда откуда этот страх? Он выглянул во двор из-за занавески — двор как двор, такой, как всегда. И вдруг раздался звонок.
Виктор схватил трубку, но не отозвался. И на другом конце молчали. Так продолжалось больше минуты. Он бросил трубку на рычаг с ощущением полной безнадежности.
Через некоторое время раздался новый звонок. Кому, кому он нужен? В голову пришло: а вдруг это Оля звонит? Что он тут накрутил на пустом месте! Кротов же сказал, что он сообщил о ее местонахождении родителям. Наверно, они ее забрали домой. Это она звонит!
— Але! — схватил он трубку. — Але, вас не слышно!
Сквозь шуршание Виктор услышал искаженный помехами голос матери:
— Витя! Витя, тут беда со мной приключилась. Машина сбила, я в областной больнице в травмоотделении. Приезжай за мной. Когда сможешь?
— Что с тобой? Господи…
— Да так, ничего — обошлось. Увидишь. Когда приедешь? Долго говорить не могу, — успела еще сказать мать, и послышались короткие гудки.
Виктор выбежал из квартиры. Перепрыгивая через несколько ступенек, выскочил на улицу.
До больницы Виктор добирался больше часа.
Мать сидела на лавочке в больничном скверике около выхода. Она первая увидела сына и окликнула его.
— Ма! — кинулся он к ней. — Ты жива?
— Жива, слава Богу, жива! Руку вот перевязали — сильный ушиб, но рентген сделали — трещин вроде нет. На лице вот мелкие порезы — и все! А люди и руки переломали, и ноги… Кто впереди-то сидел — коленную чашечку раздробило. Девушке одной щеку порвало!
— Что случилось-то?
— Села в автобус, а на Дзержинке автомобиль вдруг выскочил из переулка — и наперерез автобусу. Я не видела — люди говорят… Хорошо, что без жертв. — Мать, несмотря на ушибы, была возбуждена и говорила громко — видимо, получила шок.
— А с машиной что? Вы наехали, что ли, на нее?
— Машина скрылась — такая серебристая. А мы в столб врезались. Девушке щеку продрало стеклом или железякой какой-то!
— Этого не может быть! Откуда он знал?! — замотал головой Виктор. — Он не знал, что ты в этом автобусе.
— Кто? — спросила мать. — О ком ты, сынок? Шофер, конечно, подлюга, что скрылся. Но кто-то даже номер заметил.
— А на вид машина какая была — как тарелка? Иномарка?
— Да кто ж их разберет.
Виктор сидел, судорожно сжимая ребра лавки руками. Мать встала и, нервно суетясь около сына, пыталась привести его в чувство. Люди шли мимо — больница ведь, у каждого свой больной, свое горе. Кое-как они добрались до дома.
В квартире он долго стоял, прислонившись лбом к стеклу кухонного окна, — в такой позе он запомнил Олю. Мать сначала звала его, но потом оставила, ушла к себе, чтобы не тревожить — неизвестно, как с ними, с лунатиками, обходиться…
Виктор же просто не хотел ни с кем и ни о чем говорить. И если бы он обернулся, то мать огорчилась бы еще больше: сын плакал, по его лицу текли беззвучные слезы. Когда они сами собой иссякли — стало легче. Виктор выплакал свою затаенную боль, которую словами невозможно было выразить не только другим, но даже и себе.
Когда вечером позвонила старшая сестра по межгороду и, захлебываясь слезами, сообщила, что ее муж попал в больницу с инсультом, а младшая девочка заболела корью, Виктор не удивился и не расстроился, отметив про себя, что именно так и должно было быть. Просто нет ему туда, к старшей сестре, дороги. И вообще — дорога ему предстоит совсем иная.
Мать сразу кинулась пить валерьянку, а вслед за ней — все подряд успокаивающие средства, но не успокоилась, а довела себя до сердечного приступа. Виктор нашел очень разумные слова. И мать успокоилась именно оттого, что услышала эти разумные слова от полусумасшедшего сына. Стало быть, еще есть надежда и можно его оставить одного, а самой уехать туда, куда рвалось материнское сердце, — к дочери.
— За что же это наказание! Господи… — укоризненно, не зная за собой никакой вины, высказалась мать. — Другие вон как живут: воруют, убивают, врут напропалую, — хоть на правительство глянь — а живут как у Христа за пазухой!
— Откуда ты знаешь, как они живут? Они, может, еще хуже тебя живут, — огрызнулся Виктор, и мать не спустила:
— Похоже! Ты вообще что в жизни-то видел?! Мы хоть войну пережили…
— Ну, началось, — заткнул он уши и ушел к себе. — Выздоровеют оба — не переживай! — Вдруг высунулся из комнаты: — Давай бери билет и завтра же поезжай…
IV
Внезапный отъезд был разыгран как по нотам. И поезд удобный, и пенсию как раз перевели на книжку, и бинты с руки у матери сняли — ничего страшного там не было: синяк без опухоли. Мать при прощании хоть и говорила беспокойные слова о состоянии Виктора, но он понимал, что душа ее уже переместилась поближе к Елене, старшей дочери. Ему же легче — мать про него ничего не поняла и переживать не будет. А он сам как-нибудь со всем справится.
— Что Елене сказать про Ольгу-то?
— Пусть со своими делами разбирается, чего ей еще про Ольгу думать… Она ее и не видела — зачем?.. Привет им там от меня, — помахал на прощанье рукой Виктор. Вагон уже двигался, и проводница оттеснила мать от двери.