Страница 14 из 21
В Предисловии к своему изданию Я. Л. Барсков останавливается на явлении фаворитизма в государственной жизни России второй половины XVIII в. Ученый считает, что в царствование Екатерины II «фаворитизм – своего рода учреждение, с огромным, хотя и неустойчивым, кругом дел, с обширным, хотя и неопределенным, бюджетом». Корни этого явления Барсков видит в нестабильности абсолютизма как формы правления. «При всем желании Екатерина не могла справиться со страшной властью, оказавшейся в ее руках»[78], – заключает ученый. Останавливаясь на положении Г. А. Потемкина в системе государственной власти России, Барсков пишет: «Потемкин стал рядом с Екатериной движущей силой в этой огромной машине, в свою очередь сообщавшей свое движение бюрократическому аппарату всей империи… Никому не уступала императрица из своей власти так много, как Г. А. Потемкину, и притом сразу, в первый же год его случая»[79].
Барсков видит исключительность Потемкина и в области чисто личных отношений, возникших между ним и государыней. «Как показывают публикуемые здесь письма, – говорит ученый о подготовленной им подборке, – только его (Потемкина. – О. Е.) называла она своим «мужем», а себя «женою», связанною с ним «святейшими узами»[80]. Далее публикатор пересказывает ряд свидетельств о браке Екатерины и Г. А. Потемкина, приведенных П. И. Бартеневым в 1906 г. на страницах «Русского архива»[81]. Отсылая к семейным преданиям Энгельгардтов, Браницких, Воронцовых, Самойловых и Голицыных, а также к рассказу графа Д. Н. Блудова, которому Николай I поручал разбор секретных бумаг XVIII в., Барсков вслед за Бартеневым сообщает, что венчание происходило осенью 1774 г. или в середине января 1775 г., перед отъездом двора в Москву, у Самсония на Выборгской стороне.
Пересказав сведения, приведенные Бартеневым, Барсков делает свой вывод: «Все эти рассказы и приведенные здесь письма дают повод решительно утверждать, что Потемкин был обвенчан с Екатериной… Уже один слух о том, что они были обвенчаны, создавал Потемкину исключительное положение… в нем действительно видели «владыку», как называет его в письмах сама Екатерина, и ему оказывали почти царские почести при его поездках в подчиненные ему области или на театр военных действий и обратно в столицу. Как ни велико расстояние от брачного венца до царской короны, но по тем временам также велико было расстояние, отделявшее случайного любовника императрицы от ее мужа, которого она явно считала первым лицом в государстве после себя… Это был царь, только без титула и короны»[82].
Если статья Бартенева в 1906 г. прошла почти незаметно для читающей публики, то после французского (1934 г.) и русского (1989 г.) воспроизведения публикации Барскова вопрос о возможном браке Екатерины II и Г. А. Потемкина стал предметом научного обсуждения. Версию о венчании поддержали Удард, Эйдельман, А. Труайя, И. де Мадариага, П. Маруси и В. С. Лопатин.
При издании публикации Барскова Н. Я. Эйдельман остановился на вопросе о венчании императрицы и ее избранника осенью 1774 г.: «Переписка содержит подробности, подтверждающие факт тайного брака Екатерины и Потемкина и проливающие свет на некоторые эпизоды составления записок Екатерины II»[83].
Современная английская исследовательница Исабель де Мадариага разделяет мнение о возможности морганатического брака императрицы и Григория Александровича. «Письма Екатерины Потемкину… подтверждают, что Екатерина и Потемкин были тайно обвенчаны. В ее письмах она часто называет его мужем и дорогим супругом. Возможно, из-за большого напряжения страсть Екатерины и Потемкина длилась недолго, однако в повседневной жизни они продолжали вести себя как женатая пара, до конца своих дней соединенная сильной привязанностью и абсолютным доверием»[84].
Исследовательница приходит к заключению, что Потемкин занимал положение фактического консорта. «Екатерина обращалась с Потемкиным как с принцем-консортом, – пишет Мадариага. – Она публично посещала его с целью подчеркнуть его статус… царские эскорты были обеспечены ему, где бы он ни ехал… Он вел себя как император, и люди видели в нем владыку. Без сомнения, зависимость Екатерины от Потемкина как от фактического, если не юридического, консорта объяснялась личной доверенностью… но он гарантировал Екатерине безусловную преданность, в которой она так нуждалась»[85].
Лопатин предположительно указывает и на возможную дату тайного венчания – 30 мая 1774 г. Среди многочисленных наград и пожалований, которыми Потемкин был осыпан весной 1774 г., лишь чин генерал-аншефа окутан некой таинственностью. Впервые Потемкин официально был назван генерал-аншефом в начале августа, в списках Воинского департамента Григорий Александрович следует сразу за Н. В. Репниным, получившим чин 3 августа, но с оговоркой: позволить ему считаться генерал-аншефом с 30 мая. «Совершенно очевидно, что этой датой отмечено какое-то важное событие, – пишет историк. – Таким событием могло быть только венчание Потемкина с императрицей. Но присвоение столь высокого чина своему новому избраннику в условиях неоконченной войны могло возбудить большое недовольство… Общий подъем, вызванный известием о мире, позволил огласить уже решенное производство без лишних кривотолков»[86].
А. Б. Каменский в книге, посвященной царствованию Екатерины II, проявляет больший скептицизм. Останавливаясь на вопросе о браке, он пишет: «В письмах к Потемкину Екатерина как бы все время играет роль эдакой простосердечной и полуграмотной русской бабенки, относящейся к мужу с покорностью, подобострастием и некоторым страхом. Это своего рода маскарад, шутовство, характерные для любовного этикета того времени и объясняющие подчас и тональность, и нарочитую неграмотность отдельных писем… Шутовской характер переписки необходимо принимать во внимание, рассматривая письма Екатерины к Потемкину как свидетельство безусловной справедливости распространившихся уже тогда слухов об их тайном венчании»[87]. Надо сказать, что хотя маскарад и характерен для куртуазной игры придворных петиметров того времени, однако образ «простосердечной и полуграмотной русской бабенки» совершенно не вписывается в общепринятый «любовный этикет», основанный на сугубо литературной, чаще всего французской, традиции. Отметим, что при известной скудости куртуазных оборотов, используемых Екатериной в письмах к своим возлюбленным (сохранились ее послания к И. Г. Чернышеву, П. В. Завадовскому, несколько записок Г. Г. Орлову), ни с одним из фаворитов, кроме Потемкина, императрица не «шутила» подобным образом.
Итак, именно Барсков, не являясь в отличие от Бартенева первооткрывателем темы о браке Екатерины II и Г. А. Потемкина, сумел вынести эту информацию в круг активного научного обсуждения. Сам Яков Лазаревич относился к личности Потемкина с тем же холодным неприятием, как Брикнер, и осуждал светлейшего князя гораздо яростнее Кизеветтера. На хлесткий тон Барскова в предисловии к корректуре, несомненно, повлияли новые, советские, требования развенчивать «мерзость запустения екатерининского царствования», как писал Бонч-Бруевич. Однако эти требования лишь придали малоприемлемую в научном кругу языковую форму давно сложившимся представлениям ученого. Ведь как ни назвать светлейшего князя: «сатрап самодержавия», «авантюрист крупного пошиба» или «монархист, которому чужды освободительные идеи» – вложенный в понятие смысл останется тем же самым.
Неопубликованное предисловие Барскова в очень яркой форме передает главную причину неприятия образа Потемкина многими представителями российской историографии и просто общественности. «Екатерина откровенно признавалась в одном из неопубликованных писем, – сообщает Барсков о Потемкине, – что обязана ему своей властью, имея в виду не переворот 1762 г., а грозный год Пугачевщины. С этим связана и непримиримая ненависть цесаревича и всей его партии к этому выскочке, временщику, узурпатору, и уверенность Екатерины, что при жизни Потемкина ей нечего бояться со стороны сына. Когда русское масонство раскинулось по всей стране и московские розенкрейцеры образовали его ядро, «князь тьмы», как называли они Потемкина, донес императрице о сношениях с Павлом этой единственной сорганизованной партии. Жертвой этого «предостережения» пал Н. И. Новиков».
78
ОР РГБ. Ф. 369. Собр. Бонч-Бруевич В. Д. К. 375. № 29. Л. 9—10.
79
Там же. Л. 15.
80
Там же. Л. 17.
81
РА. 1906. № 11. C. 613–616.
82
ОР РГБ. Ф. 369. Собр. Бонч-Бруевич В. Д. К. 375. № 29. Л. 17–17.
83
ВИ. 1989. № 7. С. 117.
84
Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. New Haven and London, 1981. P. 344.
85
Там же. С. 580.
86
Madariaga I. de. Указ. соч. С. 24.
87
Каменский А. Б. «Под сению Екатерины». СПб., 1992. С. 295.