Страница 7 из 15
Странно, а что это ему тут не нравится? У многих известных художников поначалу, между прочим, и близко ничего подобного не было. В лучшем случае – просторные апартаменты где-нибудь под мостом. И не факт, что в Париже.
Зажрались вы, месье Бордо, зажрались!
А ведь какой свет, какой антураж! Явно уютней и атмосферней, чем в «Пенопласте», столь милому вашему сердцу. Тут тебе и комфортабельный прожженный окурками матрас, и заколоченные изнутри окна, и высокохудожественно подранные обои. Я уже молчу про то, что удобства всегда под рукой. Всяческой винтажной рухляди тоже хватало. Да для любителей старья это был настоящий Клондайк!
А если серьезно, то место мной было выбрано удачно. Эту огороженную площадку с несколькими зданиями разной степени готовности я обнаружил случайно. Меня совершенно не волновало то, что кто-то может мне помешать. По документам этого дома вообще не было, а с пропитыми, но ушлыми сторожами, непонятно что тут охранявшими, всегда можно было договориться. И в чужие дела они свои сизые носы не совали. Тишь да благодать. Только неподалеку водопадом безостановочно ревел автомобильный поток, занижая децибелы лишь в темное время суток. А с другой стороны ему периодически вторила пригородная электричка, подражая свистку чайника.
Уже и не совсем Москва, но еще и не полное замкадье.
– В общем, так, – мой тон сменился на деловой, – Анатолий, я делаю тебе заказ на картину. Про гонорар, я думаю, разговоры излишни. Тут и так все понятно.
Я заметил, что Тоша даже не отреагировал на то, что я назвал его настоящее имя.
– Ты просто несколько ошибался в своих взглядах на искусство. Верно?
Ответ мне не требовался.
– Так вот, – я начал подводить к сути, – а ошибки нужно не признавать, а исправлять. Кровью.
Последнее слово заставило художника дернуться.
Я достал из кармана коробочку, похожую на спичечную.
– Лови!
Неуклюже выставленная вперед ладонь с растопыренными пальцами стала нелепой пародией на бейсбольную перчатку. Коробок несильно ударил Тошу в лоб и отлетел в сторону.
– Что это? – последовал робкий вопрос.
В моей руке щелкнула зажигалка. Я глубоко затянулся новой порцией никотина.
– Иголки специальные. Помнишь, как в детстве из пальца кровь сдавал? Вот и еще раз сдашь. Только в больших объемах, ты ж теперь большой мальчик.
Тоша поморщился. Хотя я ожидал несколько иной реакции.
– Зачем мне кровь сдавать?
Теперь я постарался изобразить искреннее удивление.
– Как это зачем? А расходные материалы тебе же нужны? – я изобразил в воздухе взмахи кисточкой. – Будешь на самообеспечении.
Из сумки я достал небольшой сверток.
– Вот это тебе тоже понадобится, – я катнул сверток к ногам Бордо, – тут стеклянные трубочки, пластины, карандаши и прочее. Но учти, что картину ты должен рисовать по большей части лишь тем, что сможешь выжать из себя. И очень тебя прошу, воздержись от фекальных экзерсисов. А то знаю я вас. Расстроишь меня – накажу! Все остальное ты найдешь тут.
Кивком я указал на свою сумку, в которой еще покоилась пара банок пива. Их-то я обязательно заберу с собой.
– Я есть хочу, – неожиданно нагло заявил мой подопечный, он даже вытянул вперед ноги, которые до этого поджимал под себя.
– Кефир и батон в сумке, – ответил я, извлекая из сумки пиво и распихивая его по карманам.
Буря негодования исказила лицо Тоши, он даже попробовал встать, но закон всемирного тяготения и цепь, связавшая узами нерушимой дружбы ногу и батарею, сыграли против него.
– Бананов нэма! – я равнодушно пожал плечами. – Значит, жрать не хочешь. А захочешь, повторяю для тех, кто в танке, кефир и батон в сумке.
– Я не пью кефир, хлеб не ем, – с какой-то обреченностью сказал художник, – у меня желудок слабый.
– А это уже твои проблемы. Ты в этом ресторане видел три звезды Мишлен? Вот и я не видел.
Но я не стал окончательно морально добивать своего «питомца», и тут же сменил гнев на милость.
– Ладно, в следующий раз принесу тебе что-нибудь другое, – я лениво потянулся, закончив свою фразу широким зевком.
– А…Это, – Тоша явно засмущался, что меня позабавило, – мне бы…Ну вы меня же понимаете? Туалет…
Ногой я стукнул по перевернутому ведру, стоявшему рядом.
– Вот тебе трон. Тут и унитаз, и писсуар. Если сможешь еще и как биде использовать, то я возражать не буду.
– Я так не могу! – с мольбой в голосе попытался робко протестовать Тоша.
– Сможешь-сможешь, у тебя все получится, я в тебя верю. Талантливый человек – талантлив во всем.
Пора было уже закругляться. Надо оставить художника один на один со своими внутренними демонами, которые должны были обречь его на муки творчества.
– Сейчас я уйду. Но ты даже и не думай о побеге. Каждый твой шаг я буду видеть, каждое твое движение. И пусть тебя это не смущает.
Я указал на едва различимую точку на стене в дальнем конце комнаты.
– Как ты думаешь, что это такое?
– Похоже на web-камеру, – неуверенно ответил Бордо.
– Умница! Молодец, Трезор!
На секунду я даже представил, как Тоша в прыжке зубами ловит брошенный кусочек сахара и тут же с жадностью его разгрызает, роняя крошки на грязный пол. Подобная мысль, неизвестно каким образом забредшая в голову, заставила меня усмехнуться.
– Можешь называть ее оком Саурона, мой маленький хоббит, – продолжил я, – и если я только увижу, что ты что-то не то задумал, то я…Впрочем, тебе этого лучше не знать. Ведь ты же не хочешь меня огорчать?
– А вы правда меня отпустите? – с какой-то обреченностью в голосе спросил художник.
– Отпущу, – кивнул я, застегивая куртку.
Я подошел поближе к Тоше.
– Но повторяю – ты должен меня порадовать.
Мне показалось, что лицо пленника исказилось каким-то придурковатым озарением.
Или не показалось?
Впрочем, это уже неважно. Фронт работ я указал. По поводу самого художника я был абсолютно спокоен – чудить больше положенного он не будет. И дело тут даже не в web-камере…
Хотя по поводу нее у меня были особые планы. Хе-хе.
В детстве я хотел стать
тапером в борделе или политиком.
Разница, по правде сказать, небольшая.
Гарри Трумэн
Освещения в комнатке явно не хватало, но меня это ничуть не расстраивало. Как раз наоборот, в такой обстановке я чувствовал себя комфортно. Мне было спокойно от этой непоколебимой тишины, от размытых границ света и тьмы. Наверное, в таких же условиях средневековые алхимики творили свои опыты. Я тоже в некоторой степени алхимик. Только я собирался экспериментировать не с метаморфозами металлов, а с творческим потенциалом личности. И такая личность у меня была. Нет, это я не про себя. Над собой подобные эксперименты я ставить не собираюсь – ни сейчас, ни потом. Увы, я слишком хорошо осведомлен о своих возможностях. Я знал, что я могу и куда мне лучше не лезть, где «не по Сеньке шапка».
– А сейчас, Николай Альбертович, приготовьтесь, я буду отрезать вам ухо. Вы только головой не вертите лишний раз. Из большого уважения к вашему творчеству, тому, которое было когда-то, я даже сделаю вам заморозку.
Шприц с заморозкой уже давно ждал своего часа.
– Тихо-тихо, уважаемый – я подхватил заваливающуюся на бок голову пациента, – а как же честь и достоинство? Как же мужество и решительность, к которым вы так призывали со своего воображаемого броневичка?
Мне даже пришлось немного похлопать Николая Альбертовича по щекам, чтобы привести его в чувство. Тот приподнял голову и сделал глубокий вдох. К нашатырю, как полчаса назад, в этот раз прибегать не пришлось.
– Умоляю вас, прекратите, – еле слышно просипел Николай Альбертович.
– Прекратить что? Я еще ни к чему толком и не приступал, чтобы что-то прекращать, – мольба Альбертыча меня даже немного позабавила. Он и правда думает, что я его сейчас развяжу, извинюсь за доставленные неудобства и отпущу на все четыре стороны? Ага, сейчас!