Страница 22 из 70
— Ну что, хватит прохлаждаться, пора дело делать. В хату давай. — Бросив окурок в лужу, Сникерс направился к дощатой двери. — Осмотрись, оцени хатенку… Теперь вам тут жить придется.
Хлюпая тонкими ботинками по талому снегу, Корнилов двинулся в сени, Прокоп последовал за ним. В ноздри Ильи сразу же пахнуло сыростью, плесенью, сапожной ваксой и почему-то хозяйственным мылом.
А Сникерс уже открыл перед, пленником дверь в комнату, и тот, пригнув голову, чтобы не задеть лбом низкую притолоку, шагнул внутрь…
Первое, что увидел Илья, — мать. Точней, даже не ее, а ее глаза: большие, влажные, в тонкой паутине морщинок. Заметив сына, Елена Николаевна тоненько вскрикнула, испуганно прикрыв рот ладонью, и тут же отдернула руку, словно прикоснувшись к горячему утюгу.
Мать сидела на грубо сколоченной табуретке рядом с окном. Лежащие на коленях руки, полусогнутая спина, опущенные уголки рта — все выдавало ее отчаяние и безысходность.
Отец, сидевший у дальней стены, выглядел поспокойней — по крайней мере, на первый взгляд. Конечно же, и окровавленная марлевая повязка на его голове, и чугунный кровоподтек под глазом, и ссадина на подбородке объяснили Дембелю многое… Впрочем, спокойствие Сергея Ивановича было обманчивым. Лицо — суровое, с жесткими продольными складками у рта — на какой-то момент утратило в глазах Дембеля четкость, черты стали расплываться, губы жалко задрожали — батя заплакал! Сухо, беззвучно и оттого еще более страшно… Но быстро взял себя в руки: провел ладонью по лицу, судорожным движением протер глаза и сразу сделался серьезным и строгим к себе: наверное, ему было очень стыдно за свою секундную слабость.
Удивительно, но ни мама, ни папа при появлении Ильи не проронили ни слова — даже не сказали привычного: «Здравствуй, сынок!», даже не спросили, как он себя чувствует, где был почти сутки… Видимо, слишком запугали их бандиты, слишком много бед посулили, если старики сделают что-то не то…
Обстановка халупы целиком соответствовала внешнему виду. В домишке была лишь одна комната — она же спальня и кухня. Потрескавшиеся бревенчатые стены, древняя никелированная кровать с металлическим панцирем и с массивными шишечками, но без матраса, засиженные мухами окна, продавленный топчан… Слева от входа желтела облупленная раковина с висевшим над ней цинковым умывальником. Справа нелепо высилось нагромождение лежавших вповалку кухонных шкафчиков.
А за большим дощатым столом, стоявшим посередине комнатки, сидела дебелая тетка с высокой жестяной прической и старомодными роговыми очками с бифокальными линзами. Такие деловитые бездушные тетки встречаются только в официальных государственных учреждениях: прокуратуре, суде, военкомате или домоуправлении. Судя по всему, тетка эта и была в домике главным действующим лицом и прекрасно осознавала значительность отведенной ей роли.
— Так, все в сборе? — неожиданным басом произнесла она и, увидев утвердительный кивок кривоносого бандита, откашлялась в кулак. — Меня зовут Цысик Вера Антоновна, я государственный нотариус городской нотариальной конторы номер четыре. Как мне объяснили, вы хотите совершить добровольный обмен одной жилплощади на другую и желаете заверить этот имущественный акт нотариально. Итак, — щелкнув золочеными замочками атташе-кейса, тетка положила на стол растрепанный ворох бумаг, — итак… Корнилов Сергей Иванович… Это вы?
Отец Дембеля неуклюже привстал.
— Я, — ответил он деревянным голосом.
— Корнилова Елена Николаевна…
— Я это… — сипло прошептала мама Ильи.
— И Корнилов Илья Сергеевич, — тетка быстро взглянула в сторону Дембеля.
Тот промолчал.
— Илья Сергеевич Корнилов — вы?
— Говори, сука, когда тебя спрашивают! — внезапно повысил голос кривоносый и выразительно взглянул на родителей Ильи.
— Ну, я… — неохотно ответил Дембель.
— Так… Ваши паспорта, техпаспорт БТИ, выписка из домовой книги, ордера, счета, телефонная книжка. — Поправив очки, тетка углубилась в бумаги, хотя было ясно, что делается это для проформы. — Все прописаны по адресу: улица Спиртзаводская, дом 29, квартира 8. Квартира ваша приватизирована, задолженности по коммунальным платежам, телефону и прочим услугам погашены… Ага, сегодня утром. Все правильно… Остальное для исполкома, меня не касается. Короче, вы хотите поменять свою жилплощадь, трехкомнатную квартиру, находящуюся по адресу улица Спиртзаводская, дом 29 квартира 8, на этот дом, принадлежащий гражданину Злобину Василию Николаевичу и находящийся по адресу: поселок Малиновка, дом 5?
— Д-д-да… — обреченно прошептала мать.
— Нельзя ли погромче? — официальным тоном уточнила нотариус Цысик.
— Д-д-да, хот-тим… — повторила мама и, достав из кармана платочек, тоненько всхлипнула.
— Вы, Сергей Иванович?
— Да, — коротко ответил отец и отвернулся к стене.
— Вы, Илья Сергеевич? — Тетка обернулась в сторону Дембеля.
Конечно же, ни продажная тетя-нотариус, ни те, кто привез ее в эту халупу, не сомневались в ответе Ильи. Да и родители его, наверное, тоже не сомневались. Слишком много было поставлено на карту, слишком дорогой ценой мог быть оплачен отказ.
— Так вы согласны?
Илья тяжело молчал, и молчание это давило на его родителей, давило невыносимо. Казалось, даже воздух в комнатке — и тот затвердел, словно смоляной натек на сосне.
— Так согласны или нет? — чуть повысила голос нотариус.
— Нет, — ответил Корнилов твердо. — Я не согласен. Я не согласен уходить из собственного дома. Я не согласен дарить родительскую, квартиру какой-то сволоте. И подписывать ничего не собираюсь.
Дембелю показалось: произнес он эти слова, и время остановилось. Никто не ожидал такого поворота событий… Тяжелая, звенящая тишина отдавалась в ушах Ильи.
— Что? — не поверил своим ушам кривоносый, стоявший позади пленника, и, стараясь скрыть растерянность, уточнил: — Ты… что сказал?
— Ничего я подписывать не буду, — повторил Корнилов спокойно.
Дембель стоял к дверям спиной, ощущая тяжелый взгляд кривоносого. Он знал, чувствовал: еще мгновение — и на голову его обрушится удар кулака и пригвоздит его к полу, и будут его бить ногами, рукоятями пистолетов и табуреткой, и бить будут до смерти… Или до тех пор, пока он не согласится. Но знал он и другое: он ни за что не поставит свою подпись под документом. А даже если придется ему, Илье, тут умереть, он не будет валяться в ногах, не будет скулить и унижаться, не будет просить пощады.
Медленно обернувшись назад, Корнилов обвел Сникерса и Прокопа взглядом. Оба бандюка стояли у стены, вперившись в пленника, как волки в подранка.
— Сынок… — неожиданно протянула мать тоненько, — ну подпиши ты эти бумажки… Все равно никакой правды в жизни не добьешься! На кой ляд нам та квартира, если с тобой что-то случится?! Ты о нас-то с отцом подумал? Как мы без тебя жить будем?!
При этих словах Сникерс неожиданно улыбнулся — жестко и надменно.
— Слышь, ты, — он с подчеркнутой угрозой шагнул к пленнику, — слышь, чо твоя мамаша сказала? Умные слова, между прочим. Подпиши по-хорошему — и слезем с тебя. И больше трогать не будем. И вообще забудем, что такие на свете есть. Да и без хаты вы не останетесь: чем тут не жилье? Свежий воздух, садик, огородик… Считай, почти коттедж! Подписывай!
Для Ильи было очевидно: кривоносый, главенствующий тут, не слишком уверен в себе. Запинается, подбирает слова, с трудом пытается сохранять спокойствие, но в то же время нагнетает жути — явно от собственной беспомощности. Да и у розовощекого мутные глазенки забегали — не ожидал, гнида, что все так обернется. Очкастая тетя-нотариус и вовсе рот раскрыла от удивления — видимо, в ее богатой практике такое случилось впервые. Что ж, все правильно: все эти бритоголовые бандюки, новые хозяева жизни, — герои лишь тогда, когда не встречают сопротивления, когда ощущают, как страх парализует волю жертвы. Но если человек твердо стоит на своем, если он уверен в своей правоте, если находит в себе мужество сражаться до последнего… Такой человек перестает быть жертвой, он остается человеком.