Страница 102 из 111
Боль. Невыносимую боль и осознание неизбежности. Это как удушье. Становится все тяжелее и тяжелее дышать, но ты отчаянно хватаешься пальцами за веревку, надеясь, что все-таки выживешь. Страх вперемешку с дикой болью, сковывающие все тело, всю душу. А потом, когда ты уже умираешь, приходит осознание. А осознание всегда влечет за собой ярость и гнев.
Придя в себя, Елена не сразу поняла, что с ней произошло. Она вспомнила события минувшего вечера, вспомнила боль и больницу. Но если она видела мелькающие лампы, почему не видит сейчас? Все снова дошло до абсурда.
А потом мир рухнул… Елена и кричала, и плакала, разбивая капельницы и посуду. Санитары пытались успокоить, но девушка никого не подпускала к себе. Она заперлась в палате, ногтями царапая кожу руки и ногтями. Губы были искусаны до крови, а вырванные волосы виднелись на постели. Кровь, боль… Нет больше неба, нет больше смысла жизни, нет любви к Всевышнему.
Девушка хватается за крест на груди и срывает цепочку с себя. Она хватает крестик и мчится к окну. Елена нащупывает стекло и, хватая первое, что попадается под руку, бьет этим стекло. Ярость и гнев порождают физическую силу, с помощью которой Елена бьет стекло. Еще несколько секунд, – и слышится дребезг битого стекла. Шатенка царапает руку осколками, но не это сейчас ее беспокоит. Девушка сжимает кулак, в котором плотно зажат крестик. В памяти пронеслись воспоминания. Лишение зрения, операции, годы в темноте, любовь, разлуки, розги по коже, предательства, брак, нервные срывы… Елена бьет по стеклу еще и еще. Крики вырываются из груди. Слезы текут по щекам, а глаза смотрят в пустоту…
Вот и все.
Финальная. Конечная.
Дальше нельзя.
Девушка опирается руками о подоконник. Острия впиваются в кожу, и физическая боль тонкое гармонирует с душевной. Становится невыносимо. Священник однажды сказал, что раскаяние не должно пошатнуть веру. Оно и не пошатнуло, хоть Елена была близка к этому. Пошатнуло веру совсем другое. Череда происшествий.
- Я не хочу быть сумасшедшей, – шепчет она, словно в бреду. – Я просто хочу жить… Хочу жить! Дышать и любить! А ты лишаешь всего этого! Нет тебя! – Елена выкидывает крестик и падает на колени рядом с окном. – Тебя нет! Тебя не существует! Я больше в тебя не верю! Не верю! Не верю!
Кто-то выломал дверь и влетел в палату. Кто-то поднял на руки и принялся успокаивать, но было все равно. Судороги сотрясали тело. Слезы душили. Воздуха становилось все меньше и меньше. Однажды Елена спросила себя, каким будет конец ее безумной жизни. И сегодня она стала ближе к ответу.
Крик вырывается из ее груди, и Елена обмякает в чьих-то руках. За гневом приходит осознание и смирение. Девушка чувствует, как кто-то крепко обнимает. Елена вцепляется в руки спасителя и закрывает глаза. Она устала. Она просто очень сильно устала.
Елена отстраняется. Окровавленными руками девушка хватается за руки мужчины, потом кладет ладони на лицо.
- Деймон?
- Это я. Я здесь.
- Я больше тебя не вижу… Я больше не могу видеть тебя!
Сальваторе отгоняет врачей и садится с Еленой на кровать. Он обнимает ее, вытирает слезы и пытается найти нужные слова, но они как назло не приходят на ум. Мужчина укрывает Елену, но та лишь отмахивается. А потом шатенка хватается за воротник мужчины и, прижимаясь к нему всем телом, шепчет:
- Ты был прав. Когда Бог раздавал счастья, я стояла в очередь за красотой. Мне не суждено познать радость, Деймон. Я умираю… Слышишь?
- Нет, ты жива! Ты однажды сумела пережить это, а теперь у тебя есть я. Мы сумеем вместе преодолеть это.
Девушка замирает, переведя взгляд в другую сторону. Ее глаза стеклянны, и Деймон знает, что она ничего не видит. Шатенка отпускает ворот рубашки и замирает. Она склоняет голову на бок и начинает дышать чаще, словно ребенок, которому кажется, что в шкафу есть монстр. Врачи подходят, но Деймон отгоняет их и продолжает наблюдать за девушкой. Все врачи ожидают срыва, безумия и готовятся ввести инъекцию. Но вместо этого Елена тихо говорит:
- Я наказана. За мою любовь к тебе… Пожалуйста, позови Ника, – Сальваторе прищуривается, а Елена, словно увидела его недоумение, тихо повторила: – Позвони Клаусу. Пусть он придет.
- Хорошо. Я позвоню Клаусу, а врачи сейчас осмотрят твои раны. Ты обещаешь мне, что подпустишь их?
- Я же зависима от тебя… С самого начала.
Ей двадцать семь. И она доживает. Ее крылья снова подрезали. Когда это делают много раз, уже устаешь сопротивляться и просто падаешь вниз, в чертово пекло чувств. Теперь бесполезно сопротивляться. Душевная усталость хуже физической.
Спустя пятнадцать минут Клаус пребыл на место. Майклсон остановился у прохода, где стоял Деймон. Мужчины обменялись рукопожатием. Впервые. А после Клаус зашел внутрь.
Она сидела на краю кровати, покачиваясь из стороны в сторону. В ладонях была зажата простынь. Взгляд был неживой, стеклянный. Елена склонила голову на бок. Она что-то шептала себе, но это была уже не молитва. По бледной коже бисерными нитями были разбросаны многочисленные ссадины и раны. Ее вид был ужасен, ее душа была истощена, а тело – ослаблено. Она погибала заживо…
Клаус подошел и тихо сел рядом. Девушка не отреагировала.
- Елена, я тут. Ты просила…
Она крепко обняла его, стараясь прижаться к мужчине как можно сильнее. Она ненавидела себя. Ей снова плохо, и снова Клаус рядом. Но когда плохо было ему, она упивалась страстью с другим мужчиной. Это любовный треугольник разозлил Небеса, и Елена знала, за что она была наказана. Майклсон в ответ обнял ее также крепко, ведь сейчас ей нельзя оставаться одной, нельзя почувствовать себя одинокой.
- Я так любила тебя, Ник… Я так любила, просто поверь мне! Пожалуйста, пусть хоть кто-нибудь мне верит…
И он поверил. На протяжении шести лет он был уверен, что в ее сердце теплится любовь лишь к одному человеку, и сейчас Клаус понял, как ошибался.
Деймон стоял поодаль, а в голове вертелись чьи-то слова. Он не помнил, кто и где их сказал, но точно помнил смысл: «Нет никого страстнее этих девушек! И нет никого несчастнее молодых цыганок». Это было сущей правдой, и Деймон понял это слишком поздно.
- Пожалуйста… Пожалуйста, останься со мной сегодня. Я хочу, чтобы перед моей смертью со мной был ты.
Эти слова – ястребы, орлы, которые стаей налетели на Деймона и принялись клевать, уничтожать, убивать. Ноги подкосились, но Сальваторе удержался на ногах. Он закрыл дверь и сел на кушетку. Стоунер присел рядом и молча протянул виски. Он знал пристрастия своего бывшего ученика. Несколько глотков спиртного, но боль невозможно потушить. Сердце бьется как бешенное. В глазах изображение сначала расплывается, потом вдруг становится резким и четким, а затем снова расплывается.
Сальваторе знает, что она любит их обоих. И от этой мысли становится невыносимо. Она выбрала не его. В этот раз он не получил льготу, не стал спасителем.
В аварии пострадали не только потерпевшие. Авария, длящаяся на протяжении шести лет, унесла жизнь многих дорогих людей, а чьи-то души искалечила. Любовь влечет за собой два варианта последствий: инвалидность и смерть. И безумная история их жизни – отличное тому подтверждение.
Сколько он так просидел – он не знал. Время не ощущалось. Но когда Сальваторе взглянул на часы, то понял, что прошло уже около двух с половиной часов. Клаус вышел из палаты и сел рядом.
- Она заснула.
Сальваторе молча протянул бутылку и тихо сказал:
- Можешь пить. Она твоя.
Деймон допускал ту же ошибку, что и Клаус. Майклсон понимал это. Сальваторе нет. Ник взял спиртное и оставил его, не сделав ни единого глотка.
- Она и тебя любит. То, что она позвала меня – не означает, что она тебя вдруг разлюбила… Просто в ее сердце слишком огромная любовь к этому миру и людям в нем. И она не может совладать с этим чувством.
Отчаянная цыганка в очередной раз попалась в ловушку. Двое любящих мужчин желают вызволить ее, но пока не знают как. Ведь что могут смертные, поддавшиеся страстями и соблазнам люди? А ее душа сгорает… И в этот раз понадобится намного больше времени.