Страница 101 из 111
Шатенка взглянула на парня. Мэтт оглядел девушку, которая когда-то и его свела с умаю. Без косметики, с завитыми волосами и в этой огромной кофте Елена выглядела наивно и беззащитно. Но даже Донован знал, какая сила спрятана в этой маленькой душе. Вернее, он предполагал…
- Мы все слабы по своей сути, Мэтт, – ответила Елена. – И когда раскаиваемся, не можем принять собственного ничтожества. Мы падшие. А когда раскаиваются падшие – они погибают.
И это было правдой. Елена знала об этом не понаслышке. Даже если падшие раскаиваются и выживают, они погибают от чьих-либо рук. Одинокая Розали стала жертвой чокнутой, мстительной Изабель. Изабель – жертвой каких-то извергов. Ребекка – рук Тайлера.
- А как же прощение Небес?
- Они прощают… Но человек сам себя наказывает.
Мимо проехала машина, но не та, что была нужна. Небо было ярким и солнечным, несмотря на то, что был уже вечер. Свежий воздух наполнял легкие, заставляя дышать, наслаждаясь мгновениями.
- Ты же знаешь, что случилось с Тайлером? Нам сказали, что он покончил с собой.
Тайлер! Ты научил ее прощать, ты заставил ее полюбить… И возможно, что ты тоже послужил причиной нервных срывов. И ты искупил вину, отомстил за нее, отомстил себе же… Ты тоже падший, но почему-то сейчас она улыбается, вспоминая ваши с ней чувства. Она простила. А нашел ли ты покой?
- Он и покончил с собой, – спокойной ответила шатенка. – Знаешь, что такое любовь, Мэтт? Это все равно что пытаться дышать под водой. Это все равно что гореть заживо. Любовь выходит из-под нашего контроля. Я… Я теперь понимаю, почему он это сделал. Между суицидом и сумасшествием он выбрал последнее.
- А что бы выбрала ты?
- Знаешь, Мэтт, – девушка обернулась и, взяв руки парня в свои, взглянула в глаза Донована и произнесла: – можно… можно злиться, что все пошло так, а не иначе. Можно проклинать, материться и медленно сходить с ума, ведь безумство – оно как гравитация. Нужно лишь подтолкнуть, и желаемый эффект будет достигнут. Но когда понимаешь что конец, когда исправить или изменить ничего нельзя нужно сделать одну великую вещь. Нужно смириться. В этом, наверное, и заключается смысл испытаний, подкидываемых нам судьбой… Смирение равноценно прощению. Оно непостижимо и сложно для нас. Но оно реально.
- И ты смирилась? – Донован пренебрежительно выдернул руки. – Ты же его любила! А когда любишь, жизнь становится другой. Когда погибает тот, кого мы любим, невозможно это перетерпеть… Ты либо сойдешь с ума, либо… Как можно смириться?..
- Самое главное, это отпустить и простить. Когда сделаешь это, придет и смирение. Поймешь меня… со временем. Смириться не означает забыть. И я не забыла.
Девушка попрощалась и направилась к подъехавшему такси. Она села в машину и через несколько секунд скрылась из поля зрения.
Мы любим, мы ненавидим, презираем и прощаем. Это Высший Дар – эмоции. Они заставляют нас чувствовать, разбивая толщь мерзлых вод апатии. Они заставляют нас рушить собственные стереотипы, заставляют из циников превращаться в романтиков, ценить каждую секунду проведенную рядом. Мы желаем любить. Елена, Деймон, Тайлер, Розали, Клаус, Кэролайн, Изабель, Мэтт – наверное, они были когда-то единым целым. Сейчас связь между частицами ослабевает, крепчает, разрывается, соединяется… Вот почему так важно смирение. Это и объяснила София Елене, когда Гилберт ушла в табор на неделю. Смириться не значит забыть… И Елена поняла это, так как детали ее жизни сложились в единый пазл и все стало на свои места. Но София не разъяснила только один момент: почему только к одной из возможных частиц нас тянет сильнее всего? Но, может этот вопрос и не предполагает в себе ответа…
Елена слушала тихую мелодию Натаниэля Мекали, которую включил водитель. Машина остановилась на перекрестке на красный. Девушка смотрела в окно, буквально растворялась в тревожной, но успокаивающей композиции. Шатенка удобно расположилась на кресле и прикрыла глаза. Совсем чуть-чуть, – и она снова будет дома с любимым человеком, с иной частью себя.
Загорелся зеленый. Водитель включил первую передачу и отпустил сцепление. Автомобиль двинулся. Девушка открыла глаза и устало посмотрела в лобовое стекло.
Все было совсем не так, как в боевиках. С правой стороны выехал не грузовик, вопреки законам жанра, а две легковые машины. Проигнорировав светофор, машины выехали на красный. Одной удалось проскочить мимо потока. Другая врезалась в такси. Звук скрежета металла напомнил противную, доводящую до тошноты мелодию. Шивроле проторанил такси на несколько метров. Водитель не мог справиться с управлением. Автомобиль вынесло, его подбила другая машина, а потом словно из ниоткуда вылетел мотоциклист. Мотцикл врезался в капот, выкинув мотциклиста в лобовое стекло. Стекло треснуло, машину перевернуло. Елена почувствовала острую боль во всем теле. Ее придавило каким-то предметом. Звуки битых стекол, скрежет металла, сигналы и мелодия Мекаля перемешались в единую ужасающую симфонию.
Еще удар, – и осколки лобового стекла влетают в салон автомобиля. Девушка почувствовала острую боль в глазах и то, как острия впиваются в лицо. Она закричала, заплакала; соль стала разъедать глаза, причиняя еще большую боль. Все шло будто в замедленной съемке. Затем последовала еще несколько ударов, криков.
Удар по затылку.
Темнота.
Потеря сознания.
Девушка открыла глаза, чувствуя боль во всем теле. На потолке двигались лампы, кто-то бежал и что-то говорил. Запах лекарств и препаратов сразу дал информацию о месте пребывания. Знакомый голос что-то кричал вдалеке. Руку кто-то сжимал. Елена еще раз открыла красные глаза, залитые кровью, увидела размывчатые лица и, почувствовав боль, снова потеряла сознание.
А что чувствуешь, попадая в темноту? Это как попасть в ад, когда долгое время был в рае. Это сумасшествие, боль, темница, тюрьма. Страшные слова крутились на повторе в его голове. Становилось невыносимо страшно от осознания, от боли и от того, что жизнь не предполагает в себе ровной дороги.
Сальваторе сидел возле ее палаты уже несколько часов, но после операции Елена так и не пришла в сознание, хоть врачи говорили, что скоро она очнется. Нет, не страх смерти сковывал душу Деймона, не от аварии билось его сердце так сильно и так болезненно. Космос снова разорвался. Такое происшествие Елена не переживет. Она сойдет с ума. И в этот раз вряд ли поможет даже Деймон. Если не разлука, то…
- Она потеряла зрение, – тихо сказал Стоунер, выйдя из операционной. – Повреждение роговицы было не операбельным. Мы не смогли ничего сделать.
Деймон смотрел на кафельный пол. Он чувствовал, как земля медленно уходит из-под ног, а гравитация притягивает, заставляя падать в бездну, разбиваться на кусочки, сходить с ума снова и снова. Сальваторе смотрел на пол, сжимая кулаки до боли в пальцах. Но в этот раз физическая боль не притупляла, а разжигала душевную. Дышать становилось тяжело. Будучи офтальмологом, Деймон понимал ужас ситуации как никто другой. Дышать под водой невозможно, терпеть ожоги раскаленной магмы – тоже. Так, что же делать?
Но надежда – это та тварь, что подыхает последней. Ей нравится своими предсмертными конвульсиями причинять острую боль. Это единственная сука, которая умирая, испытывает кайф, напоминающий приход от наркотика. И именно надежда сейчас тронула сердце отчаянного отца и любящего мужчины. Подскочив, Деймон схватил Стоунера за плечи и, выглядывая в глаза старого врача, сквозь зубы произнес:
- Ну а как же доноры? Ведь доноры должны быть!
- Елене сделали операцию в двенадцать. Потом ей пришлось ждать еще около восьми лет, чтобы найти кого-нибудь.
- Найди его, Стив, – сквозь зубы процедил мужчина. – Найди его, мать твою! Я заплачу любые деньги.
- Ты же знаешь правила, распорядки и очереди, Деймон. Ты все сам знаешь.
Старик отрицательно покачал головой и, убрав руки мужчины с плеч, отправился к другим врачам.
Так, что чувствуешь, заново погружаясь в темноту? Слабость? Отчаяние? Страх?