Lurk

Она касается его запястья и аккуратно убирает руку. Прислушиваться не зачем — их бы уже давно догнали, если бы преследовали. Они смотрят друг другу в глаза как-то по-новому, потому что познакомились по-настоящему только сейчас. Обращение Скотта лишь сплотило их, но как такового знакомства не было. А теперь, теперь они узнали друг друга по-настоящему, пусть Стайлз и изменился до неузнаваемости.

Он понимает, о чем они думают, они возвращаются на улицу и идут уже не держась за руки, наслаждаясь обрушившейся на них тишиной. Только счас оба вспоминают о стае, но решают, что возвращаться поздно — уже около двенадцати ночи, наверное, все разошлись, а если нет, то собираются расходиться.

— Я все равно не понимаю, — Стайлз испытывает едва ощутимое чувство дежа вю и мимолетно вспоминает о Малии. — В чем суть этого? В чем… смысл побегов, выпивки, этих… грязных танцев?

Стайлз открывает свою бутылку, но из-за темноты, Лидия не может разобрать, что это. Для себя она решает — хватит. Больше пить не будет. Это Стайлз трезвеет слишком быстро. А ей достаточно на сегодня.

— Смысл в том, чтобы наслаждаться молодостью, Лидия. Косячить по полной пограмме, совершать глупые подростковые поступки, пробовать то, что хочется, и бросать то, что надоело.

Ей больно от этих слова, а на языке так и вертится вопрос, который она все никак не решится задать. Неужели он ее тоже решил бросить? Как какую-то привычку? Мартин очень надеется, что Стайлз услышит ее мысли и ответит на них, но он продолжает говорить.

— Мы молоды, Лидия. Мы не только за сверхъестественной дрянью должны гоняться. Мы ведь можем… жить для себя.

— Но это же путь саморазрушения! — она останавливается, заставляя остановиться и его. Стайлз идет на этот компромисс — медленно оборачивается и концертирует на девушке все свое внимание. Даже в таком спокойном разговоре Лидия все равно чувствует холод. Нет, она не оказалась от своей идеи, просто только счас поняла, как трудно ее будет выполнить.

— Как говорил один гений: «Возможно, самосовершенствование — это не все. Возможно, саморазрушение гораздо важнее».

Лидия сжала зубы.

— Так вот в чем дело?! Кира тебя этой паланиковской дрянью нашпиговала как свинцом!

Стайлз улыбнулся и подошел к девушке, внимательно оглядев ее с ног до головы. Тем самым раздевающим взглядом. Взглядом, который бы она хотела, чтобы он на нее смотрел. Но ее желания давно не совпадают с реальностью. Вернее, не всегда совпадают.

— Ты думаешь, это все влияние Киры?

— Да, я думаю именно так! Потому что до нее ты не нюхал эту дрянь, и не курил паршивые сигареты, и не вел себя как последний мудак! — она глядела на него внимательно, гневно выплевывая каждое слово, но понимая, что если не выговорится сейчас, то уже никогда не сможет этого сделать. — Ты можешь, конечно, ошиваться в этих дешевых притонах, сколько угодно, но это совсем не тот идеал гедонизма, который тебе пропагандирует твоя мерзкая, отвратительная, лесбийская Кира! Она разрушает тебя, а тебе кажется, будто она дарит свободу! Свобода — не разрушение!

— Но и не совершенствование, — спокойно он перебивает ее, словно снова становясь прежним Стайлзом. Однако Лидия понимает: она видит то, что хочет видеть. Прежнего Стайлза больше не существует. Все это лишь иллюзии. — Я больше не буду тем пай-мальчиком, каким ты хочешь, чтобы я был. Я не нравился тебе, когда был положительным до мозга костей, и плохим я тебе тоже не нравлю…

— Будь плохим, — она делает шаг вперед и сникает до шепота. Она намеренно выпускает бутылку из рук, и та разбивается об асфальт. К их ногам кровью подтекает спиртное. — Будь плохим или хорошим, только… Только вернись в стаю, без тебя она рассыпается на части.

— Так все дело в стае? — спрашивает он, обнажая свои истинные к ней чувства. Лидия боится сделать еще один шаг ему навстречу, но хочет сделать его. Потому что если не сделает — то окончательно потеряет все возможности.

— И я тоже, — на вдохе произносит она и задерживает дыхание, а потом выдыхает: — рассыпаюсь без тебя на части.

Она смотрит в его глаза так пристально, словно боится упустить хоть один оттенок, и отчего-то чувствует неловкость. Во взгляде Стайлза — неверие и… облегчение. Он оглядывает девушку прежним, родным взглядом, а потом подходит к ней и привлекает к себе, впервые решаясь поцеловать ее. До этого он думал об этом, конечно же, как и любой другой парень, но никогда не решался воплотить эту мечту в реальность. А теперь бутылка выскользнула из его рук, но в его руках оказалось нечто гораздо более ценное — оказалась Лидия. И она обняла его в ответ, прильнула к нему, ответила ему с нежностью и… бешеной отдачей. Она была его. Целиком и полностью. И ее поцелуи отличались от поцелуев Малии или Киры, и ее объятия были нежнее, чем объятия других девушек.

Вот она его, вот она с ним, но почему же так… спокойно? Почему сердце не выпрыгивает из груди?

Потому что он добился ее не сейчас, а намного раньше. Еще в тот день, когда она ворвалась в его дом и заснула рядом с ним.

Он медленно отстраняется и внимательно смотрит в ее глаза, пытаясь найти подвох, но не может. Честно? Он впервые не знает, что ему дальше делать.

— Ты можешь идти, — произносит он, не зная, почему говорит эти слова, но чувствуя, что хочет и сказать. — Тебе лучше уйти. Я хочу побыть один.

Она вспоминает. Вспоминает тот вечер, когда вспарывала его наживую этими самыми репликами.

— Ты мне отомстил? — спрашивает она, чувствуя, как ошпарилась, как ей стало больно до такой степени, что скрывать слез больше не представлялось возможности. — За то, что случилось на песчаной отмели?

— Это больно, не правда ли? Как та пощечина в классе при всех.

Она не может поднять на него взгляд, но понимает одно: ей хочется остаться с ним. Вот тебе и Стайлз Стилински. Вот тебе и ход конем. Он скрывал свои истинные намерения весь вечер, весь вечер претворялся заботящимся и все еще любящим. Но вот он обнажил свою истинную сущность, вот он показал ей то, что она просила — показал нового Стайлза.

Новому Стайлзу больше не нужна была Лидия.

— Я же обещал разлюбить тебя, — режет ее, а девушка уже не скрывает слез, что скатываются по щекам, не скрывает того, что ей больно. По-настоящему больно. Больнее чем было тогда, на песчаной отмели. — Теперь твоя очередь сдержать свое обещание.

Она сглатывает и поднимает заплаканные глаза на парня. Ей бы очень хотелось знать, что сейчас происходит в его голове, но она не может… и, наверное, больше не хочет знать, о чем он думает. Это все. Дальше ничего не будет. Их история закончилась.

— Ты ее любишь? — она даже не знает, кого имеет в виду: Киру или Малию, но почему-то задает этот ненужный вопрос.

— Главное — что тебя я больше не люблю.

Он разворачивается и уходит, а Лидия остается стоять на этой темной улице совершенно одна, захлебываясь слезами и не имея больше возможности докричаться до него.

Комментарий к Глава 19. Мир теней.

* Julian Winding – The Demon Dance - лучшее сопровождение для заключительных глав. Писалось под впечатлением «Неонового демона».

========== Глава 20. А демоны пляшут и пируют. ==========

1.

Это было немного странно — выходить в понедельник на учебу, делая вид, что ничего не произошло. Это было больно — вот так вот ходить по школьным коридорам, пытаться слушать то, что говорят учителя и одноклассники, в очередной раз натягивать улыбку. Вернее, не то, чтобы непривычно, просто Лидия до последнего не могла поверить, что все это происходит с ней. Она быстро взяла себя в руки после той пощечины Эйдана, она смогла прийти в себя после того, как узнала, что она банши, а Джексон — канема. Она даже к его отъезду себя подготовила. И уход отца из семьи пережила в свои четырнадцать.

Одного пересилить не могла — предательство Стайлза. Вернее, это даже не совсем предательство. Так — выравнивание счета. Но легче от этой мысли почему-то не становилось. Ровно и оттого, что стая не просто рассыпается как карточный домик в замедленной съемке, а рушится до самого основания. Основание — дружба Скотта и Стайлза, которой теперь нет. Основание — дружба Лидии и Эллисон, которой тоже больше нет. Основание — чувства Эллисон и Скотта, и они тоже канули в Лету. Все это походило на какой-то дурной сон, затянувшийся кошмар, и Лидия молилась, чтобы скорее настало утро, и она очнулась.