Lurk

Его словно дурачат.

Стайлз петляет по улицам, и он бы наверняка почувствовал липкий страх от осознания того, что здесь совершенно пусто.

Но страха нет.

Потому что Стайлз уверен, что кто-то здесь все же есть. Он делает второй круг по заброшенному району, он внимательно осматривает каждый переулок, каждый дом, каждый уголок. Здесь сумрачно, но не так уж и темно. Здесь пустынно, но не одиноко. Здесь обреченно, но не тоскливо.

Стайлз вновь вспоминает о Лидии и… резко нажимает на газ. Он останавливается возле какого-то дома, который похож на все остальные. Стилински чувствует боль, но теперь знает ее причину — это Лидия.

Лидия.

Ли-ди-я.

Лидия…

Ее имя крошится в его и без того воспаленном сознании. Стайлз открывает дверь и выходит на свежий воздух. Он не может дышать, но здесь у него это почему-то получается. Парень оглядывается — небо такое звездное, улицы такие бесшумные, пространство вокруг такое огромное, что это гротескное полуреальное пространство начинает сдавливать, начинает вселять в душу… ужас. Стилински оглядывается, снова и снова, снова и снова, снова и снова, снова и снова, снова и снова…

У него закружилась голова. У него заболели глаза от яркости ненастоящих звезд. Стайлз схватился за голову, зажмурился — но не помогло. Тишина продолжала сжимать и сжимать подобно жестяной клетке. Собственный шепот терялся в вакууме, собственный голос становился беззвучным, и только мрак поглощал и поглощал, становясь все тяжелее и тяжелее. Открыв глаза и вновь осмотревшись, Стилински увидел, как темнота наступала со всех уголков и медленно приближалась к нему.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет… — терялись в тишине, заглушались, не произносились, хотя Стайлз продолжал и продолжал шептать. Он прижался к джипу, снова схватился за голову.

Это нереально.

Это всего лишь сон.

Это всего лишь кошмар. Можно спастись, нужно только проснуться.

Стайлз делает глубокий вдох, а потом открывает глаза и чувствует, как веки необыкновенно тяжелы. Так тяжелы, словно он спит. Стайлз пытается еще — он открывает глаза, преодолевает себя, делает еще несколько глубоких вдохов-выдохов и… изображение начинает размываться, начинает заливаться необыкновенно ярким светом. Еще одна попытка — парень снова зажмуривается и вновь открывает глаза….

И, сдерживая крик, но не подавляя мучительного стона, резко подрывается и оказывается в своем же джипе, на паркове у боулинга. На улице светло. На улице людно. Шум прорывается через открытое окно и напоминает о реальности.

Кошмар все еще держит в стальной хватке, но уже не имеет прежней власти. Стайлз пытается отдышаться, но решает не анализировать то, что с ним случилось, иначе ему не миновать того самого сумасшествия.

Здесь, — в этом реальном мире, а не во сне, — он совершенно по-другому себя чувствует — мир тут подвижен, шумен, а не статичен и нереален. Лишь одно напоминает о кошмаре — это ощущение чего-то присутствия. Стилински медленно поворачивает голову вправо, заранее зная, что кого-то он там увидит.

Кого-то, кто его дурачил все это время.

Кого-то, кто затягивается дымом, предпочитая его воздуху.

Он видит Киру, сидящую рядом. Она не улыбается, но будто усмехается, и во взгляде ее — Нечто. Стилински впервые прошибает холодный пот, потому что он впервые осознает, насколько Кира инородная для этого мира.

Для него.

Она не панацея. Лидия, конечно, тоже, но она уже такая родная, такая привычная… Такая настоящая. А Кира — лишь оболочка, в которой сокрыто Нечто. Стилински хочет выбежать, но пошевелиться не может. Он будто впал в состояние кататонии. Ужас, навеянный кошмаром, стал явью.

Стайлз очень хочет, чтобы Лидия вновь прочитала его мысли и оказалась рядом. Твою мать, как же она нужна сейчас!

Кира затягивается, потом зажимает сигарету тонкими пальцами, выдыхает никотин и улыбается. Ее улыбка ненастоящая и искусственная. От этого становится еще больше не по себе.

— Ты ведь искал меня, — констатирует она спокойным и, как кажется, успокаивающим голосом. — Ты нашел.

Стилински вновь — словно ему кто-то приказывает — опускает глаза и видит обрывки газет под своими ногами. Это именно те самые, что он видел в своем сне, по-другому быть не может. Стайлз находит в себе последние силы взглянуть на Киру.

Не только Лидия была в его сознании.

Но и Кира.

Или это он был в ее сознании?

— Расслабься, — улыбается еще шире, а потом приближается, — ты в безопасности, — выдыхает дым в лицо, и Стилински чувствует подступающий отовсюду мрак, который поглощает его. Поддаваться нахлынувшей слабости так страшно, но так… соблазнительно. И Стайлз знает одно — если он закроет глаза хотя бы на пару минут, ему станет легче.

Он не хочет противиться этой пьянительной возможности.

И он поддается — он закрывает глаза,

и страх отступает.

========== Глава 7. Стадия вторая: «Принятие». ==========

1.

Стайлз приходит в себя, находясь уже в своей комнате. Он чувствует, что Вселенная все еще вращается вокруг него, но уже с меньшей скоростью. Теперь ему и дышать немного, но легче. На душе — тяжелый многотонный камень, тянущий на самое дно. И сбросить его кажется непосильным и невозможным. Стилински медленно поднимается, садится на самый край кровати и устало потирает глаза. Он пытается вспомнить, когда еще чувствовал себя более разбитым, но на ум ничего не проходит. Лет с четырнадцати Стайлз мог сидеть на кофеине в полицейском участке, поскольку питал слабость к бессонным ночам и расследуемым делам, но тогда эти ощущения были приправлены любопытством, интересом и неусыпной бдительностью, так что усталость была даже приятна. А счас Стилински чувствовал лишь непомерную слабость и внутреннюю скованность — приятного в этом было мало.

Уставшими и воспаленными глазами Стайлз оглядел свою темную комнату. Он пытался заставить себя встать, но не мог — ему снова становилось хуже. Воспоминания о том, что предшествовало его такому разбитому состоянию, сокрушили не сразу — Стилински успел посидеть на кровати еще минут пять, затем — умыться холодной водой и протаращиться в зеркало с полминуты, откуда на него смотрел аномально спокойный незнакомец.

Стайлз и его отражение в зеркале — это разные проекции, в этом сомнений не было.

Парень выключил воду, выпрямился, а потом подумал о Лидии, которую что-то напугало в боулинге. И нет, это было не что-то — ее напугало то, что она влезла в его разум. Она видела вращающиеся коридоры и черт знает еще что. Стилински знал, что Мартин слишком безразлична, чтобы ревновать его к какой-то там Малии, но он очень надеялся, что все же она не увидела того, что случилось на парковке.

И потом в школьном коридоре.

Все снова свелось к школьным коридорам. Это — его личная камера пыток, его лабиринт, где скрывается нечто, что Сталйз пытается нагнать.

Или что почти нагнал?

В том районе?

…в своей машине?..

Он вспоминает о сигаретном дыме, а затем о Кире с ее нереально яркими глазами и стальным спокойствием. Он вспоминает о цепко-липком ужасе, об обрывках газет и о словах Лидии, что ему, возможно, грозит опасность. Эти детали всплывают в сознании яркими слайдами, ослепляют и пробуждают лучше, чем кофе. Стайлз помнит, что отключился из-за дыма, который выдохнула Кира. Он отключился в своей машине.

Как он оказался здесь?

Рефлексы реагируют быстрее, чем разум. Стайлз возвращается из воспоминаний в сознание только тогда, когда он пролетает по лестнице вниз и мчится на кухню. Изображение перед глазами снова расслаивается, но Стайлз каким-то невероятным образом заставляет себя сконцентрироваться — и картинка перед глазами снова приобретает четкость и яркость.

Стилински влетает на кухню со свойственной ему обеспокоенностью и излишними движениями. За обеденным столом он видит своего отца, напротив которого восседает до ошеломления шикарная Кира. Взгляд ее спокойный и уверенный, глаза ее… очаровывают и успокаивают — Стайлз замирает на пороге и некоторое время молчит, смотря то на одного, то на другого.