Lurk

— Со мной что-то не так, — щурится он, а его голос сходит до шепота. — Кто-то украл не просто два дня моей жизни. Кто-то украл меня…

Малия кладет его руку на свое плечо, принимает вес его тела, а потом ведет его к выходу. Стайлз послушно плетется, чувствуя себя мешком с картошкой. Такое банальное сравнение даже веселит его, но попытка улыбнуться претерпевает крах. Стилински оглядывается — вокруг него все размывается, движется по окружности, словно он попал в центрифугу.

— Лидия сердится на меня?

— Я не понимаю, почему она сердится, — искренне отвечает Малия, открывая двери и выходя на улицу. — Ты же заступился.

Стайлзу нравится искреннее недоумение этой девушки. Он мимолетно думает о том, что если бы не Лидия, он бы заинтересовался ею, потому что она привлекательна, грациозна и одомашнена. Она выпускает свои клыки, все еще плохо себя контролирует, но она сексуальна, черт возьми, сексуальна.

— Она меня ненавидит, — констатирует Стилински. Небо кажется ему пасмурным и грозовым. Ветер — слишком холодным. Перемены погоды — так кстати соответствующие переменам настроения и состояния — кажутся ненастоящими и искусственными. Небо вращается над головой, пружина в спине болит все сильнее. А на шее Стайлз чувствует, что каждую артерию, вену и даже капилляр, словно кто-то стягивает в узлы.

— Она не ненавидит тебя, Стайлз.

— Ненавидит. Я лучше ее знаю. На самом деле, я очень хорошо ее знаю.

Малия подводит парня к его джипу, помогает ему опереться о машину. Стилински смотрит на девушку с вымученным интересом, за которым скрывается настоящее безразличие. Хейл же оглядывает парня, а потом бесцеремонно, но в естественной для нее манере, подходит ближе и засовывает руку в карман джинс.

Четкость картинки настраивается, и мир становится уже не таким размытым. Малия пытается нащупать ключи…

— О, черт, — срывается с его языка. Взгляд становится более осмысленным. Рука Малии в кармане замирает. Девушка медленно поднимает взгляд на парня. — Прости, — шепчет тот, вглядываясь в глаза своей подруги. Он пытается там найти что-то, но видит недопонимание. Она пытается в его взгляде найти что-то, но видит лишь пасмурность.

— Со мной что-то не так, я же говорил, — он прикасается к ее запястью, плавно вытаскивает ее руку из кармана. Зрительный контакт нерушим. Порывы ветра сильнее, а удары сердца громче — Стилински слышит шум в голове, а еще он замечает, как сглатывает Малия, и как в ее глазах тоже начинает отражаться пасмурное небо.

Иногда хватает всего минуты, чтобы осознать, чего же действительно ты хочешь. Иногда нужна минута — и ты сбрасываешь с себя все маски. Перестаешь быть скованным. Перестаешь стесняться собственных желаний.

— Ты мне нравишься, Стайлз, — произносит она. Ее запястье горит от прикосновения его пальцев. — Сильно нравишься.

Иногда хватает мгновения, чтобы понять решение задачи.

— Ты мне тоже, — получается хрипло и не совсем уверенно, но это и не важно, потому что Стайлз притягивает к себе Малию и целует ее. Он тут же привлекает ее за талию к себе, сжимает ее в своих объятиях, впивается в ее губы, и податливость волчицы сводит его с ума. Чем неистовее и страстнее он целует ее, тем лучше и лучше ему становится. Малия никнет к нему. Ее руки задирают его футболку, этих прикосновений достаточно, чтобы головная боль стала отпутать, а позвоночник перестал быть напряженным как пружина.

Малия не исцеляет его как Кира.

Это Стайлз сам исцеляется. Дело не в мистике. Дело в передозе Лидией Мартин и событиями последних суток. Дело в том, что Стилински нужна девушка, чтобы он снова смог дышать.

Катастрофически нужна.

Малия отлично целуется, Сталйз не знает, где она этому научилась за такой короткий промежуток времени. Его это и не волнует. Он просто ощущает, как его вены начинают гореть огнем, как под его кожей словно топится воск. Минутное возбуждение — и становится легче. Случайный человек — и ты знаешь, чего хочешь.

Взаимность — и ты больше не существуешь.

Стайлз опускает руки ниже поясницы… А потом резко отстраняется, делает вдох и на сотые доли секунды ощущает головокружение. Малия никнет к нему, но не настаивает на продолжении. Девушка просто молчит, смотрит в глаза, пытаясь там найти оттенки эмоций.

— Прости, — повторяет он, словно извиняется по-прежнему за свой стояк, а не за поцелуй. Малию это… задевает. — Я вернусь в школу, я в порядке.

Он разворачивается, идет к школе. Ему легче, временное помутнение сошло. Приступ темноты — если так можно выразиться, если это не очень банально, и если никого не волнуют эти «если» — отступает. Стайлз по-прежнему в вакууме, но теперь ему немного легче. Не так, как от прикосновений Киры, но по крайней мере он может идти и видеть мир вокруг себя.

Ему стоило бы поговорить с Кирой. Ему бы стоило попытаться объясниться со Скоттом, но Стилински не станет делать это по одной простой причине — ему не хочется. Он так давно делал то, что должен, так давно жил по кодексу чести МакКолла, что сейчас ему это жутко надоело.

Ему не хочется, ему не нравится, ему надоело, и с какой тогда стати человек должен делать что-то против своей воли?

Когда Стайлз возвращается в класс, то даже не смотрит в сторону своих друзей, а просто садится за парту. Ему больше никто не нужен, правда.

Кроме Лидии.

2.

Лидия относится к Стайлзу примерно так же, как старшеклассники относятся к алгебре: она знает, что ей это не очень-то и нужно, но прекрасно понимает, что этого не избежать. В буфете за столиком Скотт и Лиам что-то бурно обсуждают, а Эллисон не сводит взгляда с Айзека. Лидия смотрит на Стайлза, который уже минут десять таращится в свою тарелку. Он не притронулся к еде, он не сделал ни глотка воды. Кажется, что Стилински физически не способен питаться сегодня, но причиной его недуга является… и кстати что? Безответность? Временной скачок? Сдавленные легкие?

— Ты плохо выглядишь, — констатирует Мартин. Стайлз поднимает голову, из-подо лба смотрит на девушку, которую немного передергивает от тяжелого взгляда.

— Чувствую себя так же, — отвечает он. За столом повисает молчание. Стайлз больше не заговаривал о случившемся, остальные — соглашаясь на безмолвный консенсус — тоже не заводили тему. Но теперь вопрос назрел как гнойник и прорвал.

— Ты попал в какую-то временную пропасть, Стайлз, — безразлично-холодно произносит Лидия, ковыряя вилкой свой диетический салат и будто и не смотря на Стилински. — Может из-за нее тебе так плохо…

— Мне надо поговорить с Кирой, — устало отвечает он и отодвигает от себя поднос. Он не собирается разговаривать с Кирой, слишком устал для разговоров, но он специально произнес эту фразу, чтобы убедить остальных в том, что ему не наплевать. — Она же была со мной…

— Мы же ничего о ней не знаем, — пожимая плечами, пренебрежительно говорит Лидия. Она накалывает салат на вилку, но тоже будто не спешит есть. Кажется, у всех сегодня пропал аппетит.

— Да ну? — Стилински усмехается, а потом поднимает голову выше и вонзается в Лидию бесчувственным взглядом. Лед в глазах — или пасмурность? — замечает и Скотт. Скотту это не нравится. И вообще перемены в поведении его лучшего друга его пугают. — А мне кажется, что это не имеет значения. Ну, какая разница знаем мы человека или нет, если дело касается собственного наслаждения?

Вилка с лязгом ударяется о столешницу. Мартин сжимает зубы, чуть вздергивает подбородок и так же внимательно смотрит на Стилински. Вокруг них двоих мир, кажется, будто распадается на атомы.

— Она втянула тебя во что-то, она, может, опасна и для нас.

Стайлз снова ощущает пульсирующую боль в зоне шеи и дикую усталость в спине. Он потирает болезненное место, а потом тянется за своим рюкзаком. Он не может есть, не может выносить эти расспросы, не может смотреть на Лидию и не вспоминать, как стаскивал с нее этого ублюдочного Эйдана, который нехило вмазал ей накануне вечера.

— Для нас или для тебя? — уточняет он.