Обуглившиеся мотыльки

— Какого хрена ты творишь? — наконец выплюнула Елена. Деймон улыбнулся, стал расстегивать молнию на куртке. Эта сцена ему напомнила их откровенный разговор в исповедальной. Нужно сказать, что тогда обстановка радовала больше, хотя события были тоже дерьмовыми.

— Коул думает, что сейчас у нас будет секс, — и он расстегнул молнию куртки. Слово «секс» прозвучало как-то слишком просто и легко, словно оно ассоциировалось ни с чем необычным. Необычным для них двоих. Елена скрестила руки на груди и прижалась к стенке кабинки. Она внимательно глядела на Сальваторе.

— Коул ошибается, — произнесла она. Она не боялась, что Деймон может осуществить то, что задумал. Она боялась, что не сможет, как пару часов назад, устоять. Тогда она была зла, тогда она была в отчаянии, но теперь эмоции немного отступили. Терзали образы бессвязного мрачного сна, и Елена знала, что она сможет от них избавиться, если позволит Деймону к себе прикоснуться.

Просто прикоснуться. А потом наступит забвение.

— Думаешь? — спросил он, сокращая расстояние между собой и ней и касаясь молнии ее куртки.

— Не сомневаюсь, — быстро ответила она, положив руки на его руки, чтобы скинуть их. Прикосновение затянулось, время замерло в воздухе. Елена перевела взгляд на Деймона. Она подумала о том, что, быть может, все сейчас происходящее — тоже сон. Может, они все еще едут по темной пустынной трассе. Может, они вовсе никуда не уезжали. Может, она еще там, в том подвале. Или на той дороге. Или в той больнице. Может, ее не существует вовсе.

— Я тоже, — холодно сказал он и резко рванул замок вниз, расстегивая приталенную куртку. Деймон отодвинул полы куртки, увидел внутренние карманы и улыбнулся. Он с осторожностью посмотрел на замок, а потом вытащил из карманов своей куртки пачку денег. Елена посмотрела на солидную сумму, тоже взглянула на замок.

— Что ты делаешь? — прошептала она. Деймон снял резинку с пачки, взял половину налички, вручил ее девушке в руки. Другую половину стал распихивать по карманам.

— Знаешь, как мы познакомились с Викки? — тихо спросил он, все еще временами поглядывая на замок.

— Мне на это наплевать.

— Я попытался ограбить ее дом, — ответил он так, словно она действительно поинтересовалась. Внушительные суммы в банкнотах занимают не так уж много места. Елена позволяла Сальваторе проводить свои манипуляции лишь по одной причине — он тщательно обдумывал свои действия. Он не позволил пустить ей все на самотек этой ночью, значит, он и сейчас знает, что делает. Гилберт его ненавидела, времени презирала и желала (во всех смыслах), она хотела то разорвать его и уничтожить, то собрать по осколкам для себя, то выбросить и забыть, то беречь в памяти как можно дольше. Но она всегда доверяла ему. Доверяла с того момента, как он впервые встретил ее у театра, довез до дома. Доверяла, когда он защищал ее от хулиганов, когда отогревал и выхаживал в своей постели…

Воспоминания взгрели кровь в жилах. Голова заболела еще сильнее, голод вновь стал царапать желудок.

— А потом мы познакомились лучше и стали грабить вместе… И с моей бывшей было так же, только это она меня ограбила. Понимаешь ли, вор вора чует издалека.

Он взял ее маленькую, висевшую через плечо сумочку, расстегнул, вырвал вторую половину денег и заснул в потайной карман. Гилберт не дергалась, по-прежнему позволяя Сальваторе больше, чем это было положено. В ее мыслях крутились образы минувшего сна, и Елена поняла, что эти бессвязные мысли — результат не звонка Бонни, а чрезмерной близости Добермана.

— А ты не воровка. И тебя он не заподозрит, — застегнул сумку. Елена горько усмехнулась. Она снова — лишь прикрытие, лишь способ реализации для кого-то. Девушка взглянула на мужчину.

— Решил прикрыться мною?

— Это твои премиальные, — тихо ответил он, снова прикасаясь к ее куртке, вдевая собачку в замок. — Хотел отдать при возвращении, но решил сейчас.

Медленно вдел, потащил замок вверх. Медленнее обычного. Елена внимательно смотрела на него. Им обоим стало плевать на окружающую их обстановку. Все, в конце концов, случилось в соответствии с канонами жанра: потерянные он и она на потерянной заправочной станции где-то у потерянных городов и потерянных границ. Все правильно. Ощущение правильности с рассветом не улетучилось, как предполагала Елена, а лишь усилилось.

— Мне не нужны твои деньги, — произнесла она.

— Они не мои. Они твои, — он застегнул ее куртку, стал застегивать свою. На Елену не смотрел. Но Елена смотрела на него, и это говорило о многом.

— Зачем?

Он усмехнулся, засунул руки в карманы. Вот он, такой же как и раньше, только немного лучшее. Для нее лучше.

— За потраченные нервы и бессонные сутки. Да брось, купишь себе красивое нижнее белье или второсортное женское чтиво в дешевых обложках.

— Я больше не читаю, — быстро ответила она.

— Но с парнями-то все равно знакомишься. Значит, подойдет первый вариант.

Елена все еще внимательно смотрела на него. Наверное, их выдуманный секс затянулся, наверное, уже пора бы заканчивать с этим разговором. Но что если их вымысел может стать реальностью? Еще одна дешевая развилка дешевых событий: дешевые он и она в дешевом туалете дешевой парковки решили-таки попробовать дешевый секс, чтобы вернуть дешевых себя в дешевую моду.

— Я не сплю ни с кем, — она могла этого не говорить, но решила, что это необходимо. Елене было наплевать на деньги, ей было не наплевать на заботу Сальваторе этой ночью, на чрезмерную близость, на колкие уставшие фразы и желание достучаться-таки до друг друга.

Сальваторе усмехнулся. Он хотел сказать что-то в духе: «Будет повод начать» или еще что-нибудь колко-ядовитое, но ему банально не захотелось. Как раньше банально хотелось, так теперь банально не хотелось.

— Купишь что-нибудь другое, — произнес он, решая все-таки нарушить эту тишину. Они безнадежны. Их попытки заранее провалены, их возможности заранее упущены, их шансы — потеряны. Им просто не предначертано быть вместе. Им просто не предначертано напиваться, — лишь пить по глоткам, по чуть-чуть царапая глотку, хмелея, трезвея и снова хмелея.

— Спасибо, — прошептала она и потянулась к нему. Обняла за плечи, прижалась всем телом, оставляя на его щеке поцелуй. Он обнял ее в ответ как-то слишком импульсивно и быстро, словно боялся, что она тут же отпрянет. — За то, что заботишься обо мне. Постоянно заботишься.

Она была такой хрупкой, такой… его. Он обнимал ее в ответ, чувствовал ее каждой клеточкой тела, несмотря на плотные материи одежды и стену, которая их разделяла. Сальваторе смутно представлял себе, что такое любовь, какой она должна быть и существует ли она вообще (он почему-то не вспомнил на этот раз о своих чувствах к Джоанне), но он подумал о том, что когда хочется обнять (просто обнять), поцеловать, уберечь и сберечь — это говорит о многом. Он подумал о том, что зависимость и одержимость кем-то — это дешевые слова для второсортного женского чтива. Он подумал о том, что привычка — это грязное слово для семейных психологов. Он подумал о том, что привязанность и преданность друг другу — это, возможно, как раз то, что и характеризует их и их отношения. Не совсем точно, но достаточно близко.

Девушка отстранилась. Она прятала глаза, а он — слова, которые хотел произнести. Елена повернула замок и открыла двери. Сальваторе медленно опустил руки и отвернул голову в другую сторону. Они продолжали стоять бездвижно.

— Я могу купить булочку? — тихо спросила она. Она спрашивала разрешения у него, словно он все еще контролировал ее и эти сутки.

— Да, — тихо и спокойно. Елена коснулась его запястья тонкими, холодными и влажными от воды пальцами, а потом поспешила на выход. Ее встретила февральская прохлада. Коул стоял возле своей машины, готовый отправиться дальше. Он улыбнулся, а Гилберт усмехнулась и направилась в магазин. Ей все еще было противно. Теперь уже не из-за мерзкой улыбки Майклсона, мерзких снов или воспоминаний.

Ей было противно от самой себя.