Обуглившиеся мотыльки

Смысл был в том, что ей важно было внимание само по себе. Как концепт. Как спасательный круг. Ей важно было каждое прикосновение, каждое движение языка внутри, каждый вдох и каждый выдох.

Клаус коснулся бедер, затем — талии, пальцами касаясь каждого шрама. Пальцы Бонни сплелись с пальцами Майклсона. Девушка ощущала широкие ладони, вздутые вены на запястьях и предплечьях. Она царапала его кожу, желая оставить хоть какие-то напоминания о себе. Желая при следующей встречи убедиться, что ей не показалось, что ей не приснилось. Еще одна прикосновение — и стоны Беннет становятся громче. И надорванее. И страстнее. И они его возбуждают…

Он медленно отрывается. Девушка замирает. Клаус тянется к ней, касается ее лица, целует губы. На языке Беннет ощущает специфический привкус, и поэтому она еще сильнее прижимает мужчину к себе. Ей отчего-то кажется, что одного раза им будет недостаточно, а двух — слишком много. Бонни расстегивает ремень, спускает джинсы с бедер Майклсона. Она касается ладонью члена мужчина, совершает первое фрикционное движение, а потом тут же слышит хриплый стон Клауса у своего плеча. Она делает еще одно движение рукой — более резкое, затем — еще одно. Теперь Майкслон уже не маскируется. Его пальцы впиваются в и без того растерзанную кожу. Мир теряет былую четкость, цветы расплываются, разорванное дыхание наполняет пространство. Девушка еще ниже спускает джинсы, а потом ощущает резкое и для нее неожиданное проникновение. Беннет прокусывает губу до крови, а Клаус тут же целует девушку, и металлический вкус крови окончательно лишает разума и святости. Если честно, то и нет пороков. Если честно, есть просто проблемы и искаженное мировоззрение. Если честно, уже наплевать хороший ты или плохой, праведный или распущенный, благородный или беспринцпиный. Если честно, когда ты находишь кого-то с кем можешь дышать пару минут без кислородной маски — ты и не задумываешься над тем, что сделал, где проиграл, куда не вернулся. Если честно, им хорошо вместе, и им наплевать, если кто-то против них.

Резкие толчки сменяются медленными. Перемена темпов подрывает сердцебиение и учащает пульс. Двери не были закрыты, их могли застукать в любую минуту. Они бы даже хотели, чтобы это произошло. Они бы хотели, чтобы их, таких низких и грязных, кто-то увидел вместе.

Бонни обхватывает ногами Майклсона, сгиб ее колена оказывает на сгибе его локтя. Глаза в глаза — всего на пару секунд, после которых следует короткий, но чувственный поцелуй, а после — разорванное дыхание и мелькающие слайды из вспышек воспоминаний и картинок настоящего. Хаос в мыслях, хаос в буднях, хаос в движениях — все перемешалось и слилось в единую какофонию, из которой уже трудно вновь все разложить по фрагментам… Клаус останавливается, девушка замирает. Мужчина прижимает руки девушки к дивану, его ногти вонзаются в ее вены. Ему наплевать на то, что она больна туберкулезом. Ей наплевать на то, что он когда-то ее уничтожил. И это обоих сводит с ума. Это делает их равными друг перед другом.

Девушка толкает Клауса в грудную клетку, отодвигая его от себя. Она всматривается в него в этих перерывах, которые они себя позволяют. Она пытается запомнить его, запечатлеть в своей памяти как можно подробнее. Ведь уже через пару мгновений все исчезнет…

Мужчина вновь прижимается к ней, вновь целует, а потом запускает руку под ее спину, заставляя Бонни прогнуться ему навстречу. Он поддается оттенку его желанию. Она касается спины мужчины, затем — его ягодиц, чтобы сдать очередной ритм и раствориться без остатка в этой порочной, случайной и обреченной на испепеление связи.

3.

Елена умылась холодной водой. Она оперлась об умывальник и уставилась на свое отражение в зеркале. Вода шумела, головная боль не утихала. Гилберт видела напротив себя жалкого, уставшего и совершенного потерянного человека. Гилберт усмехнулась, отрицательно покачала головой и снова засунула руки под холодную воду.

В действительности, ночные кошмары — не так уж страшно. И вообще, как думала Елена, ночные кошмары — это даже очень неплохо. По крайней мере, в кошмарах бывает хоть какая-то логика, хоть какая-то причинно-следственная связь. В кошмарах ты точно знаешь, от чего исходит зло, чего ты боишься, куда хочешь убежать. В кошмарах есть цель. Цель — найти пристанище и покой. В кошмарах есть эмоции, в кошмарах ты чувствуешь, как бьется твое сердце, как все мыслительные процессы сводятся лишь к одному — надо уберечь себя.

В действительности, ночные кошмары — это ничто по сравнению с бессвязными снами, в которые врываются твои собственные мысли, в которые врываются образы и воспоминания. И вот в два ночи ты мечешься по кровати, ты не можешь проснуться, не можешь открыть глаза. Тебе не страшно, тебе не боязно, но эти навязчивые мысли, эти доводящие до тошноты воспоминания заставляют думать об одном — скорее бы наступило утро. Кошмары кажутся чем-то запретным и манящим, а мысли все вьются и вьются подобно озлобленным осам, мозг не отдыхает, и в результате ты просыпаешься уставшим. В голове — бессвязный поток мыслей, в сердце — тревога, а в теле — усталость. И все, что тебе остается — лишь смотреть на свое отражение в зеркале и надеяться, что этой ночью ты будешь спать мертвым сном.

Елена вытащила руки из-под воды, закрыла кран и пошла к выходу. Февральские холода все еще были цепкими, а часовой сон-воспоминание в машине — мучительным. Может, это отвратительное состояние было вызвано звонком Бонни, кто знает? Но Елена ощущала себя пропущенной через мясорубку.

Она вышла на улицу. Деймон и Коул о чем-то беседовали. Передача денег состоялась минут пятнадцать назад. Теперь всем троим предстояло пересечь границу в сопровождении Майклсона и постараться забыть то, что случилось.

Коул улыбнулся, когда увидела вышедшую девушку. Не сказать, чтобы Елену передернуло (она видела злодеев и похуже, достаточно вспомнить пытки соленой водой), но ей стало противно. Будто по коже проползли скользкие слизняки — мерзкое чувство, вызывающее лишь желание принять душ и подумать о чем-то хорошем.

О хорошем не думалось.

Сальваторе проследил за взглядом Майклсона, потом покачал головой в ответ на какие-то свои мысли и направился к своей давней знакомой. Настроение Елены, и без того мрачное, спикировало вниз по оси ординат. Девушка скрестила руки на груди и из-подо лба уставилась на Сальваторе. На какие-то мгновения ей показалось, что эта командировка никогда не закончится.

— Нужно поговорить, — произнес он, взял ее под руку и повел в сторону туалетов.

— Знаешь, — произнесла Гилберт, желая выдернуть руку, — я читала одну книжку, в которой писалось о том, что один парень…

Елена попыталась втащить руку, но попытка увенчалась провалом. Сальваторе был силен, да и к хватке его давно стоило бы привыкнуть.

— …и он съел трех жуков, при этом сумев подавить рвотный рефлекс. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что я тоже съела трех жуков.**

— Это мило, — ответил Сальваторе, заводя девушку в туалеты. Елена не спала больше суток, сон урывками лишь ухудшал ситуацию, а выпитый алкоголь в конец портил все положение, но энергетика Гилберт оставалась прежней. Будто бы она и не уставала вовсе.

— Только я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выбле…

Деймон резко открыл дверь кабинки, втолкнул туда девушку и затем зашел следом, быстро защелкнув замок. Гилберт забыла, что она недоговорила и молча, даже с неким недоумением, уставилась на Сальваторе.

Они остановились на придорожной заправке, тут же «слили» по словам Коула, порш и получили выручку. Задерживались они так надолго лишь по одной причине — машину Майклсона осматривал какой-то сердобольный механик и устранял причину неполадки. Растворимый купленный кофе и черствая булочка утолили голод и прибавили сил, но не насытили. Утоление голода и насыщение — абсолютно разные вещи, теперь в этом Елена не сомневалась.

Туалет, на удивление, были чистым и просторным. Так что в этой чистой кабинке находилось место для них двоих.