Обуглившиеся мотыльки

— Я был в Мексике, Кэролайн. Там что-то типа дешевой пародии на революцию. Президент умер, и пришлось назначать выборы раньше срока. Из-за этого население разделилось на три группы, которые стали сначала митинговать, а потом выступать друг против друга. Ситуацию ухудшили Штаты, которые вмешались в дела «Безотцовщины», в очередной раз подавив их права на самостоятельность. Я поехал туда, потому что думал, что… Я остановился в одном городке, который отбивался от вооруженных восстаний своих оппонентов. Мне пришлось встать на защиту города. Понимаешь, у меня было все и не было ничего. Там я хотел обрести себя… Это даже… Черт, просто…

— Ты искал правду, — произнесла Кэролайн, — потому что ложь тебя доконала, да?

Да. Идеалы разрушились. Елена его не любила, Елена его не простила. Деймон очаровал ее. Деймон ее забрал у него. А Бонни была сломанной девочкой-бунтаркой, совладать с которой было тяжело. Вечное непринятие со стороны матери выбивало почву из-под ног. Тайлер рухнул в яму, и единственный шанс выбраться из нее — ринуться в другую пропасть, в другую бездну. Суть заключалась не в причинах и даже не в последствиях всех этих недоразумений и недопонимании. Суть заключалась в том, что с этим приходилось жить дальше. С этим надо было просыпаться, засыпать, дышать…

В один прекрасный момент Тайлеру стало тяжело дышать.

— Один паренек попытался украсть оружие, но его схватили и притащили назад. Ему было лет четырнадцать. Может, пятнадцать, но не больше. Я точно и не помню, как он выглядел, Кэрри. Я только помню страх в его глазах. Помню, как он забился в угол, как смотрел на всех нас затравленным зверем и молчал. Ни слова так и не выдавил из себя, а просто молчал. Ведь даже если ему было пятнадцать — это все равно ничтожно малый возраст для того, чтобы воровать оружие, идя под огонь. Я знаю, что есть страны, в которых в таком возрас… — он напрягся, запнувшись на полуслове. Кэролайн открыла глаза. Она увидела мрак, который окружил их. Он был ласков с ними, он их не отвлекал. Кэролайн почувствовала руки Тайлера на своих руках. Его пальцы расцепили ее пальцы. И девушка медленно опустили руки, выпуская Тайлера из своих объятиях. Парень повернулся к ней. Испачканная кровь на его ладонях была на ее запястьях. Грязные отпечатки ночи — как напоминания о том, что тот кусок метала все равно внушает опасность.

— Я уговорил отпустить его. Просто отпустить, — он усмехнулся, засовывая руки в карманы. Тактильный контакт потерян. Зрительный — тоже. Кэролайн и Тайлер стоят близко по отношению друг к другу. Они — единственные в этой Вселенной. Кроме них в их мире больше никого нет. — А потом этот самый паренек подорвал беременную девушку. Понимаешь? Ее разорвало на ошметки. Только «бах» — и тебя окружают шматы мяса, налитого кровью.

Локвуд посмотрел на нее. Он боялся вчитываться в эмоции ее взгляда. Он не хотел, он боялся увидеть там что-то, что заставило бы его пожалеть об этом откровении, поэтому Локвуд снова отвернулся.

— Когда вершатся революции, власть получают мафии и коррумпированные чиновники, поэтому происходит так много убийств. И тот паренек, как я узнал позже, принадлежал одной из уличных группировок. Я даже не знаю, как его звали… Я только знаю как звали мужа этой беременной девушки. Я помню его взгляд. Я помню взгляд ее матери. А потом мне пришлось сделать то, чего от меня требовали. Ведь если бы я не уговорил отпустить его… Выбор никогда не бывает сложным, Кэролайн, не надо верить книжкам. Внутри ты всегда знаешь что выберешь, ты просто боишься перешагнуть границу, которая отделяет тебя прежнего от тебя нового. И я знал, что я выберу. И я перешагнул ту самую границу. Понимаешь? И самое ужасное заключается не в том, что ему пятнадцать, а он уже полный отморозок. Самое ужасное заключается в том, что там, на территориях «Безотцовщины» и ей подобных стран таких пятнадцатилетних пареньков очень много. И таких беременных девушек тоже много.

Локвуд выдохнул и посмотрел на девушку. Он по-прежнему боялся увидеть ее эмоции, он и не стремился их узнать. Он смотрел на Кэролайн, на единственного человека, которому доверился. Ошибка это или нет — уже не важно. Важно то, что желание вскрыться больше не вонзалось в сердце штопором. Кто бы что ни говорил, но иногда все, что нужно — просто выговориться.

— И я сожалею о том, что сделал. Понимаешь? Несмотря на… я не могу смириться с тем, что сделал.

— Но ты должен, — прошептала она, снова касаясь его лица, снова приближаясь к нему почти вплотную. — Ты должен простить себя…

— Я убил его, Кэролайн. Такое нельзя прощать.

Девушка обняла его. Она сделала это не в первый раз, но в первый раз Тайлер ответил ей взаимностью. Он боялся увидеть во взгляде Форбс осуждение, презрение или фальшь. Он боялся увидеть ужас. Но ее объятия говорили больше, чем могли бы сказать глаза или слова.

— Тогда не прощай. Но живи. Хотя бы ради меня.

Тайлер усмехнулся. Он продолжал обнимать девушку, продолжал тонуть в полумраке, ловя себя на мысли, что ему уже не так больно как раньше. Желание вгрызться в вены или залезть на стены не душило тугим канатом. Кэролайн не просто ослабила петлю. Она сняла ее с его шеи.

— А ты тут причем?

Девушка отстранилась. Ее руки по-прежнему были на его плечах. В эту самую минуту Локвуд вдруг понял, что ближе Кэролайн, этой приезжей девочки, у него никогда никого не было. Тайлер не был уверен в том, что этот разговор — пик единения в его жизни, но он не сомневался: Кэролайн — самая близкая, самая родная, самая «самая». Может, всего лишь на одну ночь. Может, всего лишь на пару часов… Но иногда пара часов решает больше, чем пара лет. Иногда за пару часов проживаешь больше, чем за ту же пару лет.

— Потому что я тоже теперь живу с этим. Не смей оставлять меня одну наедине с твоим секретом. Это будет нечестно.

Тайлер кивнул, давая безмолвное обещание. Ему хотелось сдержать хотя бы одно обещание, ему хотелось быть похожим на Деймона, но не для того, чтобы стать лучше, а для того, чтобы не оставлять Кэролайн одну с его секретом. Ведь это будет нечестно.

Девушка отстранилась, и Локвуд отпустил ее из своих объятий. Теперь им пора вернуться к тому, чтобы соблюдать субординацию в их отношениях. Кэролайн же, вскинув голову, улыбнулась и протянула руку парню:

— Я думаю, в клубе еще остались запасы Б-52.

Тайлер кивнул, взял за руку девушку, и они оба двинулись к выходу. Перепачканные кровью ладони соприкасались, и от этого липко-грязного прикосновения по телу пробегала дрожь. Причиной дрожи были сакральные единения и безмолвные обещания, данные друг другу.

2.

Елена уперлась руками в переднее сиденье, потом протянула ногу вперед и поставила ее на сиденье, которое было расположено рядом с водительским. Затем девушка поставила вторую ногу и перелезла-таки на переднее сиденье. Деймон покосился на девушку, но решил не комментировать ее действий. Гилберт уселась, потянулась к магнитоле и включила ее. Она не надеялась поймать станцию на загородных трассах, но все же решила окончательно в этом удостовериться.

Они оставили позади четыре часа молчания и дороги. Елена выключилась на два часа, а последующие два часа она не хотела произносить ни слова. Деймон был солидарен с ней, и все, что они слушали — лишь шум ветра за окнами. К шести утра они были усталыми и выдохшимися. У них не осталось энергии продолжать эту игру в молчанку и сохранять бодрость. У них не осталось причин претворяться бодрыми и контролирующими ситуацию.

— Нужно остановиться, — произнесла Елена, выключая магнитолу. Она так и не смогла поймать станцию, и единственное, что нарушило эту стеклянную ювелирную тишину — шум помех. — Ты четыре часа за рулем после бессонной ночи, тебе следует отдохнуть.

— Осталось не так много, — бесстрастно ответил Сальваторе. Он продолжал смотреть на дорогу, которая была освещенная фарами машины. Проблески рассвета вкраплениями врывались в их мрак, немного разбавляя его темноту.

— И все же, — произнесла Елена, опираясь о спинку сиденья и поворачивая голову в сторону своего собеседника. Она по-прежнему не горела желанием с ним разговаривать. Она мотивировала свои действия банальным желанием держать Сальваторе в тонусе и не позволить ему закрыть глаза даже на секунду. — Думаю, теперь твоя очередь.