Чистилище

Караулка меня не впечатлила, пять стульев, стол, по словам Адольфо, который демонстративно снял один из деревянных жетонов и сунул в карман, порядок был такой. Дабы никто не спал и не филонил, караул осуществляют методом хоровода. Пять человек выходят в караул через пять минут друг за другом. В целом на отведение того, чтобы пройти круг им дается в районе двадцати пяти минут. Это время их сменщики сидят в караулке и болтают, меняясь с теми, кто завершил свой круг. Такая вот карусель, позволяет постоянно быть в тонусе и не поддаваться сонливости.

С караульными мы особо болтать не стали, я так и вовсе, чисто поздоровался и мы с куратором отправились в первый заход.

Темы на которые мы разговаривали, в основном касались быта. Так, оказалось, что рейды и патрули назначаются все на том же общем собрании. Каждый день в рейды уходит два десятка бойцов, еще сорок отправляются в патрули, остальные остаются в поселке и занимаются своими делами. Таким образом, при населении в три сотни человек, каждый из нас как минимум два раза в месяц ходит в рейд и 5 раз в патруль. Остальное время отведено саморазвитию и тренировкам, ну и ремеслу, если есть такое желание. Кроме этого люди так же привлекаются на общие работы, так, например, зимой каждый день два десятка человек чистит снег и заняты они этим целый день, отчасти потому что большой объём работ, отчасти из-за обилия снега.

После рассказов о быте, Адольфо вскользь упомянул, что продолжит меня тренировать, а потом с жадностью потребовал подробностей моего испытания. Я сомневался, что рассказ будет для него интересным, но отказывать не стал, рассказав все то же самое, что говорил и эмиссару. Да, пусть у нас и более-менее хорошие отношения, но рисковать я не хочу. Если меня чему-то научил этот мир, то именно тому, что нужно всегда быть осторожным.

Глава 17. Во ку во кузнице

Поселение жило в собственном умеренном ритме. Каждый день мы тренировались почти с утра до вечера, причем я заметил, что это было инициативой самого Адольфо, остальные были более умеренны в этом плане. Тренировки теперь проходили немного по другому. Мы почти перестали заниматься с весами и начали больше времени уделять тренировкам с оружием и развитию скоростных характеристик. Я решил не забрасывать тренировки с копьем, хотя Адольфо постоянно ворчал и настаивал на том, что нужно больше времени уделять палице. К слову дубину я оставил свою, как сказал куратор, грех бросать оружие, для создания которого ты использовал частичку себя. Кроме обычных тренировок, мы так же часто медитировали и занимались различными формами самовнушения, для подъёма своих тональностей. За те полтора месяца, что меня не было, куратор уже достиг почти полусотни единиц тональности и теперь изредка ходил на групповые занятия с эмиссаром. По словам Адольфо, тот учил их использовать ту часть своей веры, что была светлой тональности и с помощью нее сотворять разное. Крыльев куратор пока не достиг, но зато мог накладывать на других всякие бафы. Так, время от времени на тренировках он ускорял меня. Ощущения были интересные, но даже моего улучшенного восприятия не хватало для того, чтобы раскрыть весь потенциал, что давало мне наложенное колдовство. Для меня пределом была скорость, примерно в два с половиной раза превышающая обычную, человеческую. Это под бафом конечно, без него, я выдавал на четверть меньший показатель. Но и этого для меня было достаточно. Уже сейчас я бы, с таким преимуществом смог справиться с тем вампиренышом, хотя конечно его старший собрат надавал бы мне по шее.  Куратору я про вампиров так и не рассказал, но случайно спалился на том, что знаю, что этот мир не так прост, вроде бы получилось съехать на том, что сам до этого додумался, но не знаю, поверил ли мне здоровяк.

В рейды в тот месяц я не отправлялся, так как с этим все было довольно строго и только по жеребьевки, а ее для меня индивидуально ее проводить никто не стал. К слову мне выпал сто пятый номер. Я удивился, так как думал, что все номера заняты, но, как оказалось, после смерти человека его номер освобождался, а из недавнего рейда как раз не вернулся один из мужиков. По словам Адольфо он был дерьмовым человеком, что еще больше подогревало мою паранойю.

Мне начало казаться, что ангел просто избавился от ненужного мусора, а заодно все обыграл так, чтобы не потерять свою власть в поселке. Только вот ничего предпринять и сказать я никому не мог, не воспримут, не поймут, сдадут, прирежут. Все что угодно, но явно не на пользу мне. Да и вообще, я все чаще занимал себя философскими мыслями.

Вся наша мотивация сейчас построена на то, что у нас есть стереотипы на счет ада или рая. Мы просто знаем что одни хорошие, а вторые собственно плохие. Но ведь фактически мы не знаем ни о тех ни о других совершенно ничего. Можно было бы подумать, что наша вера придала бы им такие качества, но мне вспомнились слова самого эмиссара о том, что миров изначально было больше, а это место получилось случайно. Следовательно, наша вера может вообще никак н влиять ни на ангелов, ни на демонов, а то, что тональности завязаны на позитивные или отрицательные эмоции далеко не означает, что обитатели этих миров должны сами придерживаться таких клише как добро или зло. Оставалось только наблюдать и думать, но пока тревожных звоночков не было.

Дабы не мучатся от скуки, в свободное от тренировок и медитаций время, я решил заняться ремеслом. Во время испытания я не раз и не два сталкивался с тем, что нужно уметь работать руками и рукодельничать, а потому решил, что новые навыки пойдут мне на пользу. Адольфо моих наклонностей не разделял, так как считал, что настоящего воина ничто не должно отвлекать от саморазвития, хотя в поселке желающим работать всегда были рады. Особых умельцев и ремесленников в деревне не имелось, тут были, бошмачник, кожевник, плотник, кузнец. Собственно все. Первые два умения меня не интересовали совсем, плотник был спорным. Я признавал, что умение работы с деревом очень полезно в лесу, но в то же время был уверен, что с ростом моей силы нужда в подобном сойдет на нет. Совсем другое было с кузнечным ремеслом. Какой мужик может спокойно отнестись к слову кузня? Не знаю. Да, для задрота это наверняка не типично, но то, что рисовало мое воображение при слове кузня, меня манило. Жар растопленного горна, льющийся металл, брызжущие искры от удара молота по заготовку. Романтика.

В общем, я захотел взять пару уроков этого благородного ремесла.

Честно слово, я ждал «теплого» приема, но как оказалось, у местного кузнеца никакой предвзятости к новичкам не имелось, а новой паре рабочих рук он даже обрадовался. Звали кузнеца Томас и родом он был из Швейцарии и при жизни работал, тадададам, кузнецом. Правда не совсем таким, как сейчас, но все же кузнецом. Попав сюда, он быстро понял, что умелых рук не хватает, а помирать ему не хотелось, а потому он с радостью взялся за освоение старинных методик, пытаясь воспроизвести их из своего опыта.

Сперва мне показалось странным, что мастер так легко допустил меня в свою обитель. Обычно мастеровые люди не рады неумехам, которые лезут к ним в вотчину. Но тут все оказалось очень просто, Томас  обладал тем же качеством, что и я в той жизни. Его лень была гипертрофирована. Ни о какой работе ради работы речи не шло, мужчина брался за работу, если только было необходимо, а уж честь махать тяжелым молотом он с радостью уступил мне. Кроме того мне постоянно приходилось скакать меж горном и молотом, так как раздувать пламя ему тоже было лень. Себе он брал всякую мелкую работу, которая либо не требовала больших усилий или которую я пока просто не готов был выполнять. Он мог подкинуть немного угля в печь, стучал своим молоточком, затачивал.

 Вообще-то, я обычно представлял молотобойца во всю колошматившего заготовку, на деле орудовать кувалдой следовало орудовать очень аккуратно, так как железо, к моему удивлению, было очень привередливым металлом и любило трескаться от перегрева или чрезмерного усилия. Вообще за две недели прошедшие до начала нового месяца, ноября, мы проделали не так уж и много работы. Переплавили пару металлических тесаков, что мужики приперли из рейда, поправили лезвия на мечах и единственная, самая сложная работа, была в перековке одного из наших мечей, который сломался у рукояти. О перековке хлама можно не говорить, там вся работа свелась к тому, чтобы разломать этот хлам, запихивать в формы и расплавить, собственно все, а вот о перековке сказать можно большее. Каким бы ленивым не был Томас, он сразу сказал, будем перековывать с нуля, смысла просто сварить рукоять с клинком не было.