Иволга будет летать

– Несправедливо это все. Каляев пытался нам помочь. В то время как мы… – Абрамцева сглотнула подступивший к горлу ком.

– Это не вопрос справедливости или несправедливости. Категорически запретив вылет Волхва, он погубил себя сам. И забрал с собой еще десять человек, а ты едва не стала одиннадцатой, – резко сказал Белецкий. – Такова была широта его полномочий, помноженная на глубину его заблуждений и предубеждения.

– Ты повторяешь за Давыдовым.

– Да: потому что в этом случае Давыдов прав.

– Возможно… Но какова глубина наших собственных заблуждений, Игорь?

Белецкий пожал плечами:

– Время покажет.

Абрамцева поймала его взгляд.

– Иволга и Волхв. ИАН. Что будет дальше?

– Служебный компьютер в номере Каляева никаких неофициальных данных не содержит, я проверил, и неучтенных пакетов данных с него не уходило. А планшет сгинул в лавине: но передач с него также не было – это доподлинно известно, как и то, что он точно не найдется, – ровным тоном сказал Белецкий. – О проблеме знает только узкий круг на Дармыне и в генштабе. Смирнов сказал, что решать нам с Давыдовым. Давыдов сказал, что решать тебе. Но, судя по лучемету в кармане твоей куртки, ты уже все решила.

– А ты?

– Я отвечаю за Птицу и Волхва и не могу их оставить: куда они, туда и я. Но я… дальше работать с вами, здесь, я буду рад, – сказал он с усилием. – Если это… уместно. После всего случившегося.

– Уместно? – Абрамцева взглянула на него с укором. – Если уж на то пошло, выявление скрытой поведенческой агрессии было задачей моего отдела, и это мы претерпели неудачу – там, где Каляев справился за пять минут… Игорь, ты мой друг – был и будешь. Даже если решишь забрать искины и отправиться с ними к Володину.

– В самом деле? – спросил Белецкий с нескрываемой иронией.

– Если ты так решишь – значит, так нужно. Я тебе поверю. ИАН – наше общее дело, никто не должен одним махом решать за всех – но если кто имеет на то право и достаточную компетентность, то это ты; только не пытайся взять на себя всю ответственность за уже случившееся. Она на мне, на тебе, на Смирнове, на Давыдове, на всех, кто работал с Птицей. И на Денисе тоже: он был не маленький мальчик, которого загрызла злая собака. В прошлом ничего не исправить, но будущее в наших руках. Мы движемся впотьмах ощупью, ходим по грани, рискуем – тут Каляев прав; но я считаю, это оправданный риск. Иволга должна летать.

Абрамцева замолчала, тяжело дыша. Помногу говорить все еще было трудно.

– Общее, значит общее, – в темных глазах Белецкого что-то блеснуло. – Случайно или намерено, но Смирнов выстрелил мимо важных мозговых структур. Вчера я сделал заказ на п-партию кристаллов для ремонта: химики уже начали их выращивать. Через два месяца Птица будет как новенькая, с новым модулем памяти и без ограничительных кодов. Многому придется учить ее с нуля. Но с этим мы справимся.

– Конечно. – Абрамцева улыбнулась, игнорируя ставшую уже привычной боль в обмороженном лице.

Дверь бесшумно приоткрылась: внутрь просунул голову ординатор:

– Пора! Сергей Семеныч закончил, скоро будет делать обход. Ну, скорее!

Белецкий торопливо стал прощаться.

– Чуть не забыл. – Уже в дверях он обернулся. – Послезавтра в Хан-Гуруме будут справлять поминки.

– У нас это называется День Мертвых, «карах ургум», – поправила Абрамцева. – Жаль, не смогу присутствовать.

– Я уговорил Давыдова взять меня с собой.

– Ты?.. – Абрамцева взглянула на него с изумлением. – Но прежде ты…

– … не видел Великого Хребта, кроме как д-двадцать лет назад с орбиты, и видеть не хотел, – закончил за нее Белецкий. – Но тут особый случай. Пора и мне хоть раз взглянуть, зачем работаю. До встречи, Валя. Выздоравливай!

Он скрылся в коридоре, не дав ей ответить.

– Удачи тебе, – прошептала Абрамцева. – Ну, дела…

Ординатор, нервно теребя край халата, осматривал палату в поисках неявных свидетельств нарушения режима.

– Что он пообещал для вас сделать? – спросила Абрамцева. – Нет-нет, не возражайте, я знаю: если бы Игорь очень-очень просил, вы бы и так пустили. Но все-таки: что он вам пообещал?

Ординатор молча залился краской.

– Ну же, я никому не скажу.

– У меня брат есть… младший… игрушку ему. Вертолет радиоуправляемый… маленький, но чтоб как настоящий, а не та ерунда, что в магазине, – запинаясь, выпалил ординатор.

Абрамцева с трудом подавила смех.

– Достойное желание: в детстве сама такой хотела.

– Правда? – он просветлел лицом.

– Да, – подтвердила Абрамцева. – Но игрушка есть игрушка, даже самая хорошая. Хотите вместе с братом прокатиться на настоящем вертолете? Совсем-совсем настоящем. Риск есть, но невеликий: дети наших сотрудников часто летают. Достаньте мне коммуникатор, по которому я смогу связаться с пилотом – и я обо всем договорюсь: обещаю.

Танталовы муки на лице молодого человека ясно свидетельствовали, что предложение попало в цель.

Коммуникатор он принес поздно вечером – по счастью, маленький и удобный в обращении: управиться с ним одной рукой, не отрывая головы от подушки, оказалось вполне возможно.

Пальцы Абрамцевой над сенсорной панелью на несколько секунд замерли в нерешительности; затем она быстро набрала вызов Смирнову.

– Всеволод Яковлевич, говорят, двумя этажами ниже перины мягче?

Смирнов обрадовался. Лицо его похудело и чуть осунулось, однако он был чисто выбрит и стал выглядеть, почему-то, моложе; не таким уставшим и встревоженным, каким Абрамцева привыкла видеть его в последние дни.

– Странная история, Валя: дел наделал, лежу тут, бревно гнилое, который день – а без меня ничего не рушится. – В его глазах читалось какое-то мальчишеское, радостное удивление, и вместе с тем подспудная обида. – Выросла смена, выучилась. Я уже и не нужен, поди.

– Это пока они справляются, зная, что вы тут, неподалеку – но дальше без вас все полетит в тартарары, – поспешила искренне заверить его Абрамцева. – Слава умеет командовать и кулаком грозить, но администратор из него – никакой; к тому же, если вы не забыли, он вольнонаемный. Возвращайтесь скорее: все вас ждут.

– Льстишь, хитрюга. Тебя-то когда обратно на Дармын ждать? Или не ждать? – с деланным равнодушием спросил Смирнов.

– Хирург обмолвился, что мне еще очень долго будут противопоказаны перегрузки при взлете, – Абрамцева подмигнула ему. – Так что отъезд с Шатранга отменяется. Как только меня отсюда выпустят – сразу к вам.

– Рад слышать, – Смирнов улыбнулся с нескрываемым облегчением. – Ну, давай, лечись!

– Вы тоже, Всеволод Яковлевич.

Абрамцева попрощалась и, поборов вдруг охватившую ее оторопь, вызвала Давыдова.

Ответа пришлось подождать. Наконец, загорелась иконка приема, и с маленького экрана Давыдов, с помятым со сна лицом, уставился на нее округлившимися глазами.

– Ходят слухи, что ты теперь настоящий начальник: держишь в страхе весь Дармын, – дрогнувшим голосом сказала Абрамцева. Слишком многое хотелось рассказать, и еще больше – спросить; но среди ночи по комму такой разговор не стоило и начинать.

– Я стал притворяться тем, кем меня хотят видеть: только и всего, – тихо ответил Давыдов.

– Притворяешься ты или нет – для дела результат один и тот же, и это хороший результат, Слава.

– Я прилечу завтра.

– Буду ждать. И, Слава, – Абрамцева жестом остановила его, уже готового отключиться, – еще одно. Несмотря ни на что… Денис был бы доволен, что ты, а не кто-то другой, взялся рулить. Я уверена.

Давыдов долго молча смотрел в объектив комма, словно пытаясь разглядеть под лечебной маской ее лицо.

– Я сумел сработаться с Дэном, Валя, – наконец, сказал он, и в его голосе звучала незнакомая ей прежде жесткость. – Сумею ужиться и с его тенью.

– Слава, врачи не обещают, что я когда-нибудь смогу встать.

На лице Давыдова не дрогнул ни один мускул.

– Еще день назад они не обещали, что ты выживешь. Это нравилось мне куда меньше.