Страница 26 из 41
– Ладно. Договорились.– Его угрюмое лицо на миг осветила улыбка. – Привезу. А еще коробку упаковочных пакетов! Если соседи придут любопытствовать, что у нас за шабаш – вылезем на крышу и будем кидаться в них пакетами с водой. Когда я подростком учился в летной школе, такое времяпрепровождение почему-то казалось нам очень смешным…
– Не забудь еще тюбик пищевого красителя: розовой или зеленой водой кидаться веселее. – Абрамцева слабо улыбнулась. – Тогда, до вечера.
Трое сотрудников отдела снабжения прошли мимо, наградив их удивленными взглядами.
Давыдов кивнул:
– До вечера.
***
На вечернем совещании Белецкий подтвердил предположение Каляева: расшифровка никак не прояснила причин аварии – сопоставление данных параметрического самописца и данных наземных метеостанций показало, что сенсорный модуль Иволги, как и все системы вертолета, работал корректно. На следующий день под руководством профессора Коробова прошло психосоциальное тестирование на скрытые мотивы, которое не выявило ничего неожиданного.
Итоговые результаты анатомической реконструкции начальник медчасти огласил еще через полтора дня – после чего этическая дилемма, терзавшая Давыдова, разрешилась сама собой: реконструкция показала, что в последние секунды Абрамцев с усилием сжал и направил ручку «шаг-газ» вниз, намеренно увеличивая скорость столкновения вертолета с землей вместо того, чтобы попытаться спасти машину.
– Ну, теперь-то версию самоубийства можно считать основной, – с плохо скрытым удовлетворением сказал капитан Цибальский, которому до смерти надоело сидеть на Дармыне. – Или будут возражения?
– Будут возражения? – эхом повторил Смирнов, глядя на каждого по очереди.
– Нет, – сказал подполковник Кречетов.
– Нет, – сухо обронил Каляев. – На данный момент.
– Нет, – после короткого колебания согласился доктор Иванов-Печорский.
– Нет, – сказал заведующий лабораторией социометрии профессор Коробов.
Давыдов был рад, что на совещании хотя бы отсутствовала Абрамцева; ему хотелось провалиться сквозь землю, но нужно было отвечать. Он почувствовал усталый, почти просительный взгляд Смирнова – и вдруг обозлился.
– Я не могу оспаривать факты, Всеволод Яковлевич, – сказал Давыдов. – Есть основания предполагать самоубийство. Но для меня имеющихся фактов недостаточно. Я не верю в самоубийство Абрамцева, потому что я достаточно хорошо его знал, чтобы не верить. Как, между прочим, и вы, и многие здесь присутствующие.
– Но факт в том, что жену его ты знал еще лучше, – тихо – но недостаточно тихо – сказал Мелихов.
Давыдов молча подошел и без замаха ударил его по лицу.
– Эй!.. – В следующую секунду Кречетов и Цибальский повисли у него на плечах. – Прекратите немедленно!
Пока Смирнов ловил воздух ртом, а остальные ошалело переглядывались, поднявшийся Мелихов сам попытался кинуться в драку. Но не преуспел в своем намерении: Каляев с неожиданной ловкостью сделал ему подсечку и прижал к полу.
– Не надо лишних движений, Павел. – Хотя молодой летчик был намного крупнее, Каляев удержал его на месте без особого труда: тот только зашипел от боли в вывернутой руке. – Вы, оба, прекратите! Попытки продолжить драку я буду расценивать как нападение на служащего техинспекции при исполнении.
– Слава, урод, совсем головой двинулся? – прорычал Мелихов, сплюнув кровь. – Шуток не понимаешь. Ладно, инспектор, хватит – не буду я продолжать.
Каляев разжал хватку и выпрямился.
– Засунь свои шутки себе в… – Давыдов стряхнул руку все еще удерживавшего его Кречетова, но отступил назад.
– Сам дурак! Михаил Викторович, а лихо вы меня скрутили. Вы правда техинспектор или законспирированный Джеймс Бонд? – поинтересовался Мелихов, растирая плечо.
– Инспекторам в колониях редко рады, – сказал Каляев. Он дышал тяжелее обычного, но, в остальном, потасовка прошла для него бесследно – не считая чуть помятого пиджака. – Те, кто умеет только заполнять формуляры, долго не живут.
– Давыдов!!! – Багровый от бешенства Смирнов, наконец, обрел дар речи. – Ты забыл, где находишься?!
– Нет, Всеволод Яковлевич. Не забыл. – Давыдов не отвел взгляд.
– Никакие особые заслуги и обстоятельства не отменяют необходимости соблюдать дисциплину, – медленно, чеканя слова, проговорил Смирнов, – Надеюсь, выговор с занесением и отстранение на десять суток от полетов охладят твой пыл.
Давыдов кивнул; наказание было самым мягким, какое он мог получить за публичную, при всем начальстве, драку.
– Мелихов! – Взгляд Смирнова обратился ко второму летчику. – Как здесь закончим, ступай в медчасть и скажи дежурной сестре: если, пока будет обрабатывать ссадину, она нечаянно укоротит тебе язык – я не расстроюсь.
Мелихов обиженно скривился, но в этот раз ему хватило благоразумия промолчать.
– Позвольте вернуться к делу, господа, – сказал Каляев. – По всем имеющимся к настоящему моменту данным мы вынуждены рассматривать самоубийство пилота в качестве основной версии случившегося; скорее всего, она же и войдет в итоговый протокол. Но я не думаю, чтобы ее оглашение в прессе пошло кому бы то ни было на пользу. Кроме того, это было бы не вполне корректно по отношению к памяти покойного и некоторым сотрудникам базы. – Каляев встретился взглядом со Смирновым. – С моей точки зрения, стоит объявить о внезапной остановке сердца, потере пилотом сознания вследствие перегрузки или чем-либо столь же правдоподобном и непроверяемом. Думаю, коллеги из авианадзора, – Каляев посмотрел на капитана Цибальского, – поддержат мою инициативу. Хотя формальных причин засекречивать результаты работы нашей группы нет, в данном случае эта мера вполне разумна и оправданна.
– У меня нет полномочий принять решение о степени секретности: я должен доложить начальству, – сказал Цибальский. – Но со своей стороны предложение господина инспектора горячо приветствую.
– Я ослышался, или вы, господин инспектор, предлагаете нам нарушить закон? – недоверчиво спросил Кречетов.
– Вы не ослышались. – Каляев внимательно взглянул на него, затем на Смирнова. – Кроме этических соображений, есть и практические. Я изучал местную прессу. Репутация Дениса Абрамцева на Шатранге такова, что многие скорее поставят под сомнение выводы комиссии, чем его преданность делу. Журналисты начнут выдумывать и тиражировать различные конспирологические версии. Это подорвет авторитет руководства базы и колониальных властей, что косвенно – однако, неизбежно – увеличит вероятность различных аварийных ситуаций в будущем, а поскольку самая суть моей работы в том, чтобы их предотвращать… Порой, я бываю невнимателен, и некоторые несущественные нарушения законаиногда остаются мной незамеченными.
– Благодарю за готовность войти в наше положение, – сказал Смирнов. – Мы с капитаном Цибальским обсудим ваше предложение с генштабом. По сути дела еще кто-нибудь желает высказаться?
Желающих не нашлось.
– Последний на сегодня вопрос, – обратился Смирнов к начальнику дармынской медчасти, который докладывал результаты экспертизы. – Теперь, полагаю, мы можем утвердить дату похорон?
– Да, – подтвердил медик, немало озадаченный всем, что ему пришлось увидеть и услышать. – Разумеется.
Все расходились мрачные и подавленные, даже капитан Цибальский, который, несмотря на предвкушение скорого завершения дела и отъезда, заразился общим настроением.
Давыдов, направляясь к двери, остановился рядом с Каляевым.
– Спасибо.
– Не за что. – Каляев взглянул на него снизу вверх. Давыдов не уходил. – Что-то еще?
– Почему бы вам просто не оставить нас в покое?
– Моя невнимательность касается только несущественных моментов. А то, что здесь происходит – более чем существенно: думаю, в этом и вы со мной согласитесь.
Давыдов кивнул:
– Похоже, что так.
– Вы должны помочь мне установить настоящую причину, – сказал Каляев.
– Про то, что есть долг, вам следовало бы поговорить с Абрамцевым, будь он жив. – Давыдов развернулся на каблуках и вышел вон.