Страница 9 из 12
– Кофий захочешь, в термосе!.. И бутерброды!
– Помню, дошло, усекла!
Мать, растроганно глядя ей вслед, незаметно перекрестила, прочитала короткую молитву.
Первый двор, в котором предстояло убираться Кругловой, был просторный, довольно зеленый, с несколькими детскими площадками, со столами для пенсионеров. За крайней пятиэтажкой находился второй двор, чуть поменьше, а третий выходил на улицу и был сплошь заставлен машинами.
Надя повязала платок, оставила тележку недалеко от детской площадки, увидела сваленные кучей картонные коробки, разбросанные здесь же бутылки из-под пива ночным гульбищем, но заниматься этой мелочью не стала, последовала совету матери.
Картонные коробки, то ли из-под спиртного, то ли из-под техники, были неудобными, негнущимися, корявыми. Круглова принялась было ломать их, но они вырывались, распрямлялись, опять становились громоздкими, царапающими.
Она стала аккуратно и со злостью складывать их пластинками, прижимая коленкой и перехватывая тонким режущим жгутом.
Получилась целая гора. Круглова подкатила тележку, загрузила картон, перехватила сверху тем же жгутом для верности и, натужась, потолкала все это богатство на спецплощадку для крупногабартиного мусора.
Пока сгружала привезенное, заметила кем-то выброшенный телевизор с большим разбитым экраном, выругалась, развернула тележку, двинулась в его сторону, по пути подбирая бутылки, банки, двухлитровые пузыри для кока-колы, сваливая все в объемный мешок.
Принялась затаскивать телевизор на тележку, но он был тяжелый и неудобный, приходилось крутиться с разных сторон, чтоб не разбить его, не порезаться, не оступиться и не растянуться коровой.
Неожиданно услышала за спиной:
– Позвольте вам помочь?
Оглянулась, увидела мужчину под пятьдесят, среднего роста, улыбающегося, с длинными до плеч волосами. В нем было что-то неожиданное, загадочное.
– Давайте вдвоем. – Он зашел с другой стороны, легко и просто подцепил телевизор, вместе выравняли на тележке. – Все в порядке.
– Спасибо, – кивнула Надя, поправляя выбившиеся из платка волосы и с любопытством глядя на мужчину. – Замучилась… Первый день сегодня. Не все получается.
– А по-моему, получается, – продолжал улыбаться мужчина. – Я за вами наблюдаю уже минут двадцать.
– Зачем?
– Интересно.
– Ничего интересного, – отмахнулась Круглова. – Меньше часа работаю, а уже жить не хочется.
– Вы очень пластично двигаетесь.
– Чего-о?
– Движения ваши мягкие, женственные. Своеобразный танец. Видимо, потому, что никогда не занимались этой работой.
– Знаете чего?
– Даже не догадываюсь.
– Идите своей дорогой, дядя… Танец он увидел. Потанцуйте с мое, копыта сразу откинете.
– Я живу здесь рядом, просыпаюсь рано, могу иногда быть вам подмогой.
– Закадрить решили, уважаемый?
– Для начала познакомиться.
– Еще заверните про любовь с первого взгляда.
– Про любовь пока сказать не могу, но симпатия возникла. Как вас зовут?
– Ну, допустим, Надежда.
– Меня Арамис.
– Что за имя такое?
– Французское.
– Сами француз, что ли?
– Нет, русский, – засмеялся мужчина. – Мама зачитывалась романом вот и назвала в честь одного из мушкетеров.
– Как этого?.. Ну, который в шляпе!
– Боярский. Д' Артаньян.
– Ну да… Уже внуки бегают, а он все в шляпе!
– Дело вкуса. – Арамис достал визитку из заднего кармана джинсов. – Я – художник. Меня заинтересовала ваша фактура.
– Во как? – удивилась Круглова, изучая визитку.
– Правда. Можно написать интересный портрет.
Круглова какое-то время молча и с недоумением смотрела на него, потом стала смеяться:
– Боже ж ты мой… До чего вы, мужики, все глупые.
– Почему? – вскинул брови художник.
– Нет чтоб прямо все сказать, так начинает пудрить мозги, визитку подсовывать, про фактуру заливать… Взрослый человек, а хуже детсада.
– Я серьезно, Надежда, – попытался объяснить Арамис, улыбаясь словам девушки. – Без всяких задних мыслей. В вас есть своеобразная красота. Натуральность. Честное слово.
– Вы, может, и без задних мыслей, зато я с передней… Идите своей дорогой, уважаемый мушкетер, и не мешайте дворничихе заниматься грязным делом. Салют! – Взяла тележку, через несколько шагов остановилась: – У меня парень есть!.. Молодой, умный, красивый. Узнает, что пристаете, будут проблемы.
Неожиданно из-за угла вывернула Клавдия Петровна, направилась к дочери.
– Как ты тут?
– Вкалываю. На ногах еще держусь.
– Ничего, привыкнешь. Я тоже попервой в обморок падала. – Мать перевела взгляд на Арамиса, стоявшего рядом. – А это кто?
– Художник. Помог вот погрузить телевизор.
– Спасибо. – Мать подошла к нему, протянула руку. – Не все люди такие отзывчивые.
– Этот отзывчивый. Вот визитку дал.
Та взяла визитку, прочитала написанное.
– Художник, значит?
– Художник.
– Мой муж тоже был художником. Особенно когда выпивал. Кулаком не в картинку, а сразу в морду… И развозит по всей квартире. Три года терпела это рисование.
– У нас по-другому.
– Слава богу… Только имя у вас непонятное.
– Мушкетер! – засмеялась Надя.
– А, ну да, – не совсем поняла мать. – Хотите, наверно, нарисовать мою дочку?
– Хочу, но она не соглашается.
– И правильно делает. Нарисуете, потом алименты с вас до конца жизни не отсудишь.
Художник громко рассмеялся:
– Неплохая, кстати, идея!.. Одинокий, детей пока нет, алименты готов платить исправно!
– Если б мне такое предложили, я, может, и подумала бы, – задумчиво произнесла мать. – А для дочки… для дочки опоздали. Молодая, своего еще встретит. Так что рисуйте, уважаемый, кого-нибудь другого. Их вон сколько бродит!
По пути вдвоем они погрузили на тележку выброшенный кем-то протоптанный старый ковер, прихватили какой-то мелкий мусор и стали сваливать все это в один объемный контейнер.
Вдруг Надя Круглова остановилась, глянула вслед уходящему художнику:
– А мужчина ничего себе… Интересный. Может, зря мы так?
– Поглядим. Если что-то серьезное, никуда не денется. Обязательно проклюнется, – ответила мать и улыбнулась. – Ты ведь вон какая у меня принцесса!
Надя Круглова вышла из-под душа, протерла до красноты тело полотенцем, причесала волосы, накинула халатик, вышла из ванной.
Появившись на кухне, от удивления остановилась. Стол был накрыт по-царски. На большой тарелке мясная нарезка, сыр, маринованные помидорчики, маленькие в мизинец огурцы. Отдельно виноград, груши, персики. А посередине бутылка шампанского с бокалами.
Клавдия Петровна смотрела на дочку, довольно улыбалась.
– Мам, в честь чего это?
– В честь твоего первого рабочего дня.
– Наверное, дорого?
– За сегодня заработали. – Мать взяла с комода конвертик, вынула три бумажки по тысяче и несколько купюр помельче. – С твоей бывшей работы прислали.
– Кто?.. Ксюшка?
– Наверное… Сказала, девчата скинулись.
– А больше ничего?
– Велела, чтоб обязательно выпили. – Клавдия Петровна не без труда откупорила бутылку, разлила шампанское по бокалам. – Давай, дочка, вот за что… Я мало рассказывала про твоего отца, это как отрезанный палец, который не заживает. Был выпивающий, хоть и неглупый. Мечтал быть всем, а получилось – никем.
– Картины правда рисовал?
– Все пробовал. Картины, книжки, песни, стишки – за все хватался. Как полоумный. И все людям на смех, себе на выпивку! Но одну вещь он говорил правильную. Не гнись, говорил, ни перед кем и никогда. Один раз согнешься, дальше до самой земли додавят. Поэтому помни эти слова, и как бы тяжело ни было, никогда не думай, что ты перед кем-то виноватая!.. Хвост крючком, грудь – бубликом. Так говорил твой отец.
– Он живой?
– Неизвестно. Три года видела как-то, потом исчез. – Мать помолчала, повертела в пальцах фужер. – Говорил грамотно, сам все делал наоборот. Навыворот.