Червяк

Так и годы жизни нашего заглавного героя (подобно этому неуловимому ключу диких, откормлено жирных уток) промчались мимолётной и быстрой чередою. Теперь Андрей Вильгельмович предстаёт пред нами неприметным, сухоньким человечком пристойно почтенных лет и соответствующей этим летам скромно невыразительной и огорчительно престарелой наружности.

Лысина на его голове (с неизменной аккуратливостью покрываемая в летние жары холщовой панамкой белого, а с осенних непогод добротной кепкой серо-крапового оттенка), так вот эта, досточтимо знакомая по предыдущему повествованию лысина весьма даже препорядочно разрослась до размеров среднестатистического блина. Надо бы также заметить, что, несмотря на тщание в покрывании этого блина головными уборами белого и крапово-серого расцвета, он, этот приснопамятно знакомый нам блин, отнюдь не отличался изнеженной невинностью розоватого отлива, но, напротив, с годами весьма своевольно, достопримечательно и чудно приобрёл убедительнейший признак сурово возмужалого, обветренного и вполне себе загорело пропечённого желтоватого блина. Даже больше, стоило бы ещё прописать маленькую, частную и почти необязательную к распространению подробность из жизни этого блина,- наш блин отнюдь не выделялся здоровым блеском подсолнечномасленого благополучия, но, напротив (что весьма характерно для блинов именно этой возрастной принадлежности), отличался видом скромно изношенной потёртости да поблёкло непритязательной оригинальности.

Пожалуй, больше ничего и не изменилось ни в судьбе, ни в окружении, ни в обстоятельствах существования знакомого нам финна. Андрей Вильгельмович жил там же, в том же городке и по-прежнему работал скромным сантехником в небольшом пансионате санаторного типа. Щупло непоказная его фигура настолько стала обыденным и почти необходимо привычнейшим атрибутом не только пансионата, но и городка вообще, что на неё уже давно ровным счётом никто не обращал хоть сколь-нибудь значительно заинтересованного внимания.

Ничего не изменилось в жизни Андрея Вильгельмовича... разве одно (что имеет прямое, наиважнейшее отношение к фабуле дальнейшего повествования),- наш финн обзавёлся дачей. Дачный участок, находящийся в пятнадцати километрах за чертой города, неприлично отличался именно своей крохотной мизерностью и собственно совершеннейше дрянной негодностью земли, под него отведённой (в пансионате при распределении паёв совершенно справедливо решили, что сантехнику, по причине его холостяцкого одиночества, и этого надела будет хватать с избытком). Однако же Андрей Вильгельмович и тому был рад чрезвычайно. Со временем была возведена одноэтажная хибарка в одну комнатёнку, закрывавшаяся на тяжёлый, заржавлено неприступный амбарный замок.

Именно здесь Андрей Вильгельмович познакомился с Ростиславом Ивановичем, близким соседом по дачному участку - бухгалтером какого-то там коопторга, не весьма удачливым садоводом и аграрием, но закоренело неугомонным и неутомимо скорым на подъём рыбаком, которого однако же сам Андрей Вильгельмович именовал Иванычем, рыбьим прихвостнем, а также по-дружески, с некоторым оттенком потаенно скрытного восхищенья - карасятником.

Наблюдательный мой читатель, случалось ли тебе заметить именно странность этих садоводческо дачных товариществ - их члены знают друг друга и обращаются друг к другу исключительно и не иначе как через уважительную, почти неизменно обязательную форму по отчеству и на вы:

- Егор Фомич, душенька, когда вы наконец уберёте к чёртовой матери шифер с моего огорода?

- Нет, Илья Прокопьевич, моя коза отличается изыском чистоты и благородства; напротив того, ваша породистая сука - разбойник, каких поискать.

- Оля Петровна, вы вот осенью поленились обтрусить орех,- расплодили ворон; а вот теперь по весне, вот сороки мне весь посеянный горошек повытаскали!

Как согласится читатель, безусловно исключительное применение форм настоятельной толерантности имеет свои несомненнейшие преимущества.

Но знакомство Андрея Вильгельмовича с Ростиславом Ивановичем дивно переросло из просто дачного знакомства в некий род соседской привязанности и товарищеской приязни. И даже больше, можно в совершеннейшем уверении утверждать, что они стали почти приятелями, почти друзьями.

Во-первых, они обращались друг к другу не иначе как на ты:

- Здравствуй, Андрей Вильгельмович,- при встрече обыкновенно говаривал бухгалтер коопторга,- Здравствуйте пожалуйста, - весьма вежливо ответствовал благовоспитанно находчивый сантехник.

Во-вторых же, Ростислав Иванович, без сомнения проявляя чувства высочайше доверительного благоволения, в замысловато ярких и чудно привлекательных рассказах о рыболовных своих досугах простосердечно и без утайки делился важнейше наисекретнейшими сведениями рыбацкой премудрости. Кому доводилось сталкиваться с гражданами, неистово увлечёнными по части навыков и смекалистой сноровистости рыбацкого мастерства, тот верно согласится, что выудить у них, у этих граждан, пусть самый заурядный, никчёмный и бездарно пошлейший рецепт самой что ни на есть пошлой и бездарно отвратительнейшей мастырки - можно почитать за счастие почти несбыточное, а уж выведать секреты хитроумно витиеватого вязания крючков - немыслимая, неслыханно редчайшая по невиданной своей значимости удача.

Благоразумно вдумчивый мой читатель, ты наверняка справедливо и по достоинству оценишь великодушное бескорыстие бухгалтера. Однако же поспешу сообщить тебе ещё одну маленькую подробность, почти мелочь, почти пустяк - Ростислав Иванович всё же не вовсе бескорыстно воспламенял дух и отзывчивое воображение легковерного соседа. У Ростислава Ивановича были ведомые только ему виды и планы, и далекоглядные соображения, и верно расчётные амбиции относительно простодушного своего приятеля.

Всё заключалось в том, что Ростиславу Ивановичу страх как хотелось иметь компаньона, а также верного, надёжного и безотказно покладистого товарища по части неистово неугомонных и отважно предприимчивых рыбацких своих набегов на окрестные болота, пруды и озёрные глади. Впрочем, для воплощения этих планов и далекоидущих намерений Ростиславу Ивановичу не довелось слишком уж изощрять красноречие витийственного своего мастерства да вычурную изящность правдоподобно сложенных баек. То ли слова испытанного рыбака попали на благодатную почву, то ли сама матушка природа непредсказуемо и ярко напомнила о себе, пробудив в носителе этой лысовато курносой физиономии вековечную память о пустынно диких берегах, холодных фьордах и рыбацком промысле сурово неприступной и отдалённо глухой, милой и родной ему финляндской стороны, но только скромный наш сантехник вдруг и в краткий срок воспылал заманчивейшей идеей рыболовного почина. Он был твёрдо и вполне решительно готов к дерзновенью утренних вылазок на хорошо знаемые Ростиславом Ивановичем близлежащие болота, где по уверенью того же неугомонно вездесущего Ростислава Ивановича изобильно расплодился, жировал и охотно клевал упитанно округлый красный карась ладоневой длины.

Именно на полпути к желанно искомой болотной заводи, переведя дух и свернув несколько в бок, мы и оставили наших нетерпеливо спешащих рыбаков...

Наконец, измокнув и препорядочно продрогнув, компаньоны достигли цели вожделенных своих устремлений:

- Лагуна! - таким именованием тихо воодушевлённый Ростислав Иванович определил собственно самую суть камышёво зарослого берега, к которому их привела узкая, заглохло теряющаяся в густом покрывале перепутавшихся трав тропинка. Над озерцом стояла молочно матовая неколебимая пелена предрассветно плотного тумана. Пахло тиной и болотом, и ещё тем, от чего прожжённо закоренелым рыбакам (а впрочем, и едва начинающим удить юнцам, а впрочем, и случайным манером, неизменно и вдруг, оказавшимся на рыбалке, страсть как раздражающим мужскую половину отчего-то всегда большим уловом и истошностью радостного крика по поводу "этой мелочи" - барышням всех возрастов, окрасок и комплекций),- одним словом, публике любого пошиба, красующейся на берегу в этот благословенно утренний час, было несомненно очевидно, что здесь-то и состоится пиршество рыбацкой потехи, что здесь-то, сейчас и немедля, необходимо чем быстрее утаптывать пятачок берега, разворачивать снасти, цеплять наживку и ... быстрее, быстрее - не измерив глубины, на авось, примостить аккурат среди болотистой тины наклонённо полупритопленный, безнадёжно унылый, неподвижный поплавок.