Страница 5 из 10
Шен в теле Сронцзангамбо сам взошел на костер для того, чтобы уничтожить тело с печатью Шенраба. Наемные индийские лучники пронзили его стрелами и зажгли погребальный костер. Ренегат Сронцзангамбо отправился живым на «небесное погребение». Вскоре власть в империи получил род Гар и, казалось, бон воцарился на века. Но это была всего лишь отсрочка. Крах оказался неизбежен…
Лугонг замолчал и откинулся на камень.
– Печать Шенраба? – переспросил Эрик, – это…?
– Это то, что у тебя на груди, – кивнул Лугонг. – Сейчас во всех мирах существования только двое имеют такую печать: ты и Шенраб Мивоче.
Из хижины вышла женщина с подносом в руках и направилась в их сторону. За женщиной, подпрыгивая, бежал мальчишка лет восьми и, высунув от старательности язык, тащил низкий столик. Из одежды на нем была только длинная, когда-то белая, рубаха и стоптанные сандалии.
Мальчик поставил столик перед Эриком, женщина водрузила на него поднос с рисом. Опустив голову и не поднимая глаз, подошла к булькающему котлу и огромным черпаком зачерпнула тушеного, ароматно пахнущего мяса. Вывалив гору этой вкуснятины на поднос рядом с рисом, поклонилась и засеменила обратно. Мальчишка украдкой оглянулся, хихикнул и, схватив с подноса солидный кусок козлятины, вприпрыжку побежал за ней, жуя на бегу.
Эрик невольно улыбнулся.
– Ешь. Все это тебе – сделал Лугонг приглашающий жест.
– А ты и остальные?
– Сегодня в полночь старейшина уходит. Никто из нас не будет есть.
Эрик пожал плечами и потянулся рукой к подносу.
– Не та рука! – громко прикрикнул Лугонг.
Эрик отдернул руку и смутился. Действительно, он едва не взял пищу левой рукой, забыв, что есть можно только правой. В местах, где нет понятия туалетной бумаги, левая рука считается нечистой, потому что используется для подмывания после туалета. Здесь, в Индии, в арабских странах.
Он набросился на еду, в первые же минуты перепачкавшись в остром соусе.
– По-моему, у тебя появился сотрапезник, – услышал Эрик голос Лугонга.
Взглянув на него, он увидел уже знакомую картину. Шаман, держа левую руку у лица, крутил указательным пальцем. Клеймо на груди потеплело. Оглянувшись по сторонам, Эрик заметил фигуру, появляющуюся из зеленой стены кустарника. Фигура освободилась от колючих веток и направилась прямо к ним. Это был невысокий сухой старик, одетый в пестрый короткий халат, матерчатые широкие штаны и кожаные коричневые сапоги с загнутыми носами.
Старик бодро подошел к столику, сложив руки на животе, поклонился Лугонгу, затем Эрику. Лугонг кивнул в ответ. Эрик, чуть привстав, также склонил голову. Вновь прибывший уселся перед столиком скрестив ноги и принялся за еду. Эрик, все еще чувствуя голод, с удовольствием продолжил есть. Однако это оказалось не просто. Старик буквально всасывал в себя самые лучшие куски мяса, утрамбовывая пригоршнями риса. Соревноваться с ним было невозможно, и Эрик, придав лицу сытый вид, откинулся назад, решив получше разглядеть гостя.
При ближайшем рассмотрении человек не был настолько стар, как показалось в начале. Скорее всего, ему еще не было шестидесяти, но судя по энергичности его движений, могло быть и много меньше. Эрик знал, что среди коренных тибетцев обычно встречаются два типа лиц и физической конституции. Азиатский и индо-арийский, если верить классификации кабинетных ученых. Лугонга, к примеру, можно было отнести ко второй группе. Довольно большой крючковатый нос, правильный овал лица и почти не раскосые, но скорее европеоидной формы глаза. Ко всему прочему – рост и плотное телосложение.
Другой тип – азиатский, один из представителей которого сейчас был поглощен расправой с тушеной козлятиной. Более плоское лицо, с таким же плоским носом и резко очерченным раскосым разрезом глаз. Острые, не сглаженные скулы, сухое телосложение и узкие плечи. Рост ниже среднего. Но самой примечательной деталью во внешности гостя была его прическа. Настоящее «воронье гнездо». Спутанные, полуседые, торчащие в разные стороны лохмы с прилипшими колючками и семенами каких-то деревьев. Вглядевшись внимательней, Эрик понял, что эти пучки волос не торчат сами по себе, но тщательно начесаны с какой-то целью.
– Его зовут Такрон, – услышал он слова Лугонга. – Он Шен Пути Видимого Проявления.
Такрон, не отрываясь от еды, с достоинством кивнул.
– Но будет лучше, если обращаясь к нему, ты будешь говорить просто Шен. Или обращайся безлично.
– Почему, в таком случае, я могу называть тебя по имени, Лугонг?
– Потому что это не мое имя. Я использую его только для чужаков.
– Я полагаю, что мне не стоит спрашивать, как тебя зовут на самом деле.
– Конечно. Все имена намного старше тех, кто их обычно носит. Имя впитывает все хорошие и плохие поступки и мысли тех, кто носил его до тебя. Это как магическая формула. Называя тебя по имени, любой человек словно произносит заклинание, во многом определяя твои последующие действия. Ты будешь вынужден, сам не зная того, думать и поступать так, как это делали миллионы Эриков до тебя. Это тонкие энергии, к которым шены очень чувствительны. И использование своего настоящего имени, которым тебя называют окружающие, может частично лишить тебя свободы выбора в своих действиях и нарушить концентрацию.
– Я понимаю о чем ты говоришь, – подумав, согласился Эрик. – На западе даже есть научные теории об этом. Архетип имени или как-то так…
– Да. В христианской церкви тоже принято при крещении давать имя, которое никто бы не знал, – продолжил Лугонг. – Ты всю жизнь можешь грешить под мирским именем, но умерев, предстанешь перед богом под именем церковным. В надежде, что бог тебя не узнает.
Сказано было остроумно и по делу. Эрик невольно усмехнулся.
– Или воровские клички, – добавил он. – Почти в каждом бандитском сообществе принято принимать прозвища. Которые, видимо, должны впитывать все плохое от совершенных злодеяний. Уходя из банды и возвращаясь к своему обычному имени, человек словно отбрасывал все злое, что совершил, и становится обычным нормальным членом общества. Так, Лугонг?
Такрон даже перестал жевать и отвернулся от стола, вдруг заинтересовавшись пестрым попугаем, скачущим на кроне высокой сосны.
Лугонг, поджав губы, натянуто улыбнулся и кивнул.
– Ты действительно меняешься. Это хорошо.
– Я несколько лет был буддийским монахом, – неожиданно произнес Такрон свою первую с момента появления фразу. – Но однажды ночью прокрался в покои ламы и взломал ящик с денежной кассой монастыря. После чего сбежал. Под своим собственным именем. И с деньгами.
Эта фраза разрядила обстановку. Лугонг встал и, указав на второй справа бамбуковый шалаш, сказал Эрику:
– Это для тебя, можешь отдохнуть, если устал. Отхожее место за хижиной. Вода там есть. Используй левую руку. Мне нужно приготовиться.
Лугонг подмигнул ему и пошел в направлении самой большой хижины джанкри.
Такрон тут же уселся на освободившееся место и скрестил ноги.
– Злишься на него? – махнул он головой вслед уходящему Лугонгу.
Эрик пожал плечами.
– Сейчас, наверное, уже нет. Да и какой смысл, если ничего нельзя изменить. Я просто считаю, что вы, шены, творите зло. Если бы не случайность, я бы сидел в этом нижнем «чистилище» тысячу лет в полумертвом теле старого шамана.
– Но ты же здесь, значит, никакого зла не произошло.
– Мне повезло, но я видел там других. Эти люди страдают.
Такрон непонимающе развел руками.
– Эти люди никакого отношения к тебе не имеют, и ты с ними никак не связан. В реальности никто ни с кем не связан. Все отношения между людьми и к людям со временем исчезают, и ты остаешься наедине с собой. Тебя не тревожит то, что по всему миру сотни детей ежедневно гибнут от голода и болезней? Беспокоишься о них?
Эрик почувствовал раздражение от этой циничной демагогии. Поднялся с места и направился в дальний конец лощины. Идя вдоль ручья, который собирал воду из водопадов с правой стороны, он обнаружил, что ручей исчезает под грудой огромных замшелых крупных кусков скальной породы, наваленных кучей и запирающих конец лощины между двух отвесных скал. Видимо, когда-то здесь случился обвал. Вскарабкавшись по камням на самый верх, Эрик осторожно заглянул за край последнего.