Страница 23 из 76
— Что делаешь, шалава?
Тихий голос Константиныча прозвучал как выстрел.
Нонна дернулась, суматошно затрясла, чуть занявшейся бумажкой… Внук испуганно отскочил, создавая между собой и дедом преграду из стола…
— Спалить меня решили?
— Дедушка ты все неправильно понял!!
Идиот. Всегда был идиотом и бесхребетной сволочью, лентяем и слюнтяем. С самого малолетства в и с т о р и и влипал.
Да только дед надеялся, что поумнеет, повзрослеет — выправится. Не сам, так умная жена направит.
Напрасно. Напрасно возлагал на Нонну. Ей деньги глаза застят. Соседи по городской квартире намекали — наркоманка Нонка. Как только Константиныч всесезонно на дачу перебрался, квартиру превратила в сущий притон.
Сухая, тощая, с провалившимися под густые брови глазами внучатая невестка смотрела на деда загнанной в угол пантерой. Облизывала губы и молчала — поумней внучка была.
— Пошли отсюда вон, — стискивая кулаки, прошептал Лев Константинович. — Сегодня же поеду к нотариусу, переоформлю дачу на Ирину.
— А ей не жирно будет? — сипло усмехнулась Нонна. — Хату — ей, дачу — тоже ей…
— Заткнись, дешевка! Вон отсюда! Вон! — старик затопал ногами.
Внучатая невестка мрачно и многозначительно поглядела на мужа и с места не сошла. Если бы Роман не стоял возле железного оружейного ящика, Лев Константинович достал бы оттуда наградной ТТ и выгнал обнаглевших мерзавцев под пистолетным дулом!
Но Роман не двигался. По изжелта бледному, одутловатому лицу внука стекали крупные капли пота, посеревшие губы поджались в неприятную упрямую щель…
— Ах ты кры-ы-ыса…, - пораженный страшной догадкой, прошептал Лев Константиныч. — Чего удумал…
Крысиная порода атакует стаей. По приказу вожака. Когда почует кровь — уже не остановишь.
Нонна чуть двинулась… Лев скосил глаза — мягкий сапожок невестки прижал к ковру его валяющийся паспорт.
— Стоять, шалава!! Дернешься — порву кадык руками!!
Невестка замерла. Про деда знала много.
Не поворачиваясь к двум родственникам спиной, бдительно приглядывая за малейшим жестом, мимикой, Лев Константинович допятился до крыльца, и только там перевел дух.
Сомнений не было — его едва не грохнул родной внук. Задержись Константиныч в комнате еще хоть на минуту, Нонка бы совсем опомнилась — дала команду «фас!».
Походкой пьяного кавалериста Лев Константинович прошаркал до калитки, выскочил на узенькую, засаженную березками и елками улочку. Упал спиной на дверное полотно.
«Завещание переоформлю без паспорта, — глядя перед собой, упираясь взглядом в глухой соседский забор, равнодушно-отстраненно думал. — Нотариус — сосед знакомый, приведу еще Сережу в качестве свидетеля… Подпишем. Сейчас на электричку, авось контролеры пожалеют дедушку…, не высадят…»
Едва переставляя ноги, Лев Константинович брел по тропинке. «Как хорошо, что Любушка-голубушка не дожила! Не испила позора!» До станции недалеко, умыться можно в туалете… Запасные ключи от квартиры у соседки Тони есть… Переодеться и к Сереже. Потом — к нотариусу… Ирине-внучке и доченьке Татьяне ничего рассказывать пока не стоит… зачем срывать из-за границы? Пусть работают спокойно…
«Ох! Душно-то как что-то…»
За белыми березовыми стволами уже угадывалась промоина железной ветки, Лев Константинович пошатнулся. Ноги заплелись, сами по себе сошли с тропинки…
Пенек. Как хорошо… Немножко посижу…
Сознание уже мутилось… Перед ослепшими глазами появилось белое одутловатое лицо… Куда-то потащили, куда-то сбросили, ветками слегка присыпали…
Хо-о-о-олодно…, внучо-о-ок…
Завьялов испытал все то, что день назад — еще в четверг, пережил его носитель. Бориса даже начало потряхивать от озноба в теплом салоне такси. Казалось тело и душа насквозь промерзли, пока Лев Константинович лежал в глубокой яме, засыпанный сухими, обманными ветками… Ведь если следовать памяти Льва Константиновича, он сутки пролежал в лесу.
«Гаденыш твой Ромка, Константиныч, — нашелся что сказать Завянь. — Повезло еще, что на тебя наткнулись…»
«Грибники, наверное», — спокойно буркнул недоубитый, недомороженный внуком дед.
Таксомотор сворачивал к обочине. Разумный старикан заранее предупредил: не стоит ехать к даче на первом же такси, машину надо поменять, дабы запутать сыскарей.
Кеша, бережно держа четвероногую жену, выполз из автомобиля на обочину. Замороженный чужими воспоминаниями Завьялов, сумрачно спросил носителя: «Константиныч, а мы не на пепелище едем? Может — зря?»
«Не, Борька. Рома — жадный. За целый дом возьмешь дороже, цела моя дачка, Боря. Цела».
Довольно быстро на ночной дороге показался радушный частник. Лев Константинович продиктовал Завьялову адрес…
«Ни фига себе! — мысленно присвистнул Боря. — Не хилый у тебя поселок, дедушка!»
«А ты, в н у ч о к, как думал? — усмехнулся старикан. — Я как никак являюсь генералом».
«Да ну!»
«Да чтоб мне сдохнуть».
Завянь порядком засмущался:
«Вы это…, Лев Константинович…, простите… Я думал…»
«Я знаю, что ты думал, Боря, — оборвал носитель. — Точнее — слышал. Ты думал — залетел в бомжа, ругался…»
«А вы, мгм…, все мысли мои слышали?»
«Зачем ты спрашиваешь, Боря? Теперь ты знаешь — как о н о бывает».
Действительно. Вопрос пустой.
Пообщавшись с носителем, Борис понял, что прочитать стремительно проносящиеся, пунктирно обозначенные, но понятные самому интеллекту мысли — невозможно. Они недооформлены, проскакивают по верхушкам, не увлекаясь окончательной конкретикой. Как крупные мазки художника импрессиониста, выписывают настроение, не форму.
Общаться можно, лишь отправляя внутрь себя четко сформулированный словесный текст. Хотя рассказ и наполняется густой палитрой личных ощущений, не сформированная до деталей мысль укрыта в эмоциях, как в отвлекающей шелухе.
«И вот что я хочу тебе сказать, дружок… Мне надоело видеть призрак белой березы с намыленной веревкой на суку… Ты эти думы, Боря, брось. Еще — прорвемся, повоюем».
Занятный старикан.
«Лев Константинович, а вы на какой войне бывали?»
«Приму за комплимент, дружок, — хмыкнул генерал-носитель. — На финской не был, Великую Отечественную отмахал — от края и до края. Закончил в Праге в чине капитана».
«Так сколько же вам лет?!»
«В позапрошлом годе девяносто стукнуло», — в манере шамкающего деда, доложил Лев Константиныч.
«Твою ма-а-а… Простите», — шокированный возрастом носителя, Завьялов даже машинально рот рукой прикрыл!
Несколько часов назад, разглядывая в зеркале дряхлый организм, Завянь решил, что попал в древнейшего столичного бомжа — ребята редко доживают до почтенных лет. А оказалось? Оказалось — залетел в дедка с военной выправкой, генерала отставника, прошедшего, небось, все лучшие военные санатории и клиники.
Хоть с этим повезло…
«Еще раз спрячешь под одним ругательством другое — «старую развалину», к примеру, — бурчал тем временем носитель, — заставлю зубы заболеть. Я знаю, где дупло».
«Ой! Простите, дяденька, засранца!».
Если скинуть деду лет десять, обещанных засЛанцем Кешей, — а уже, пожалуй, что и двадцать! — то выглядит он сейчас на то, что нужно — на семьдесят с малюсеньким хвостом.
Интересно, на сколько еще можно Константиныча о м о л о д и т ь? Дедуля бравый, адекватный, дерется лихо, педали тормоза и газа пока не путает.
«Ваше высокопревосходительство…»
«Не перебарщивай с комплиментами, сынок. По табели о рангах, «высокопревосходительство» относится к двум первым классам, я же…, скромный генерал-майор. Достаточно «превосходительства».
Дедуля ерничать изволил. За «старую развалину» обиделся.
«Миль пардон, превосходительство, — попадая в унисон, ответил Боря. — В каких войсках служить изволили?»
«О СМЕРШе слышал?»
«Ну-у-у… армейская контрразведка?»
«Так точно».
«Вот ведь казус… А я, по правде говоря, Лев Константинович, подумал, вы — зэка…»