Страница 7 из 16
– Теперь остается одно – ждать исхода похода князя Семена Ивановича, – сказал воевода.
После обеда Борис Прозоровский пригласил Александра в свою комнату, где они долго говорили и под конец сошлись и подружились.
К вечеру Александр ушел на свою квартиру.
«А хороша она, право, хороша, какое любящее у нее сердце! – думал он. – Нет, нет, лучше прежнего! Быть может, она думает, что я по-прежнему буду ухаживать за ней? Нет, ошиблась: я не тот, кем был три года тому назад. Завтра же я докажу ей, что и я стал холоден к ней и забыл прежнее, докажу, что и с моей стороны все кончено».
Так рассуждал Александр, а сердце его говорило другое.
«Не обманывай себя, – шептало оно, – ты не можешь забыть, ты любишь по-прежнему».
На другой день Александр, зайдя в собор к обедне, увидел там Анжелику. Она стояла рядом с панной Ружинской. Князь Борис Прозоровский был также в соборе. Самого воеводы не было в церкви, почему Борис стоял не на воеводском месте, а среди народа, недалеко от Анжелики. Александр встал около него.
– Какая красавица панна Ивницкая, – шепнул Борис Александру.
– Да, недурна, – как можно спокойнее постарался ответить Александр, но в то же время почувствовал, что какой-то внутренний жар охватил его. «Уж ты, князек, не влюбился ли в нее?» – подумал он.
Обедня окончилась.
Александр и Борис подошли к Анжелике. Она поздоровалась с ними и живо заговорила, к величайшему неудовольствию и соблазну бывших в церкви русских боярынь и боярышень, впрочем давно решивших, что эта польская пани пропащая.
– Князь, придешь к нам сегодня? – спросила она Прозоровского, когда вышла в ограду.
– Но пана нет дома, – тихо проговорил Борис.
– Так я дома, зайдешь?
– Зайду, – отвечал Борис.
– А вы должны непременно прийти, потому слово дали, – сказала она Александру, – оттого я и не приглашаю вас, зная, что вы сдержите слово, – прибавила она, блеснув глазами, и проворно впрыгнула в свою повозку, где уже сидела пани Ружинская.
– Вот бы хорошая невеста, – сказал Борис.
– Что ж, сватай ее, Борис Иванович, – предложил Александр.
– Разве моя воля, у меня родители есть, – отвечал смиренно Борис. – А она пошла бы за меня, ей-богу, пошла бы! Ведь я князь и богат, – говорил Борис.
Жгучая струйка вновь пробежала по сердцу Александра. Он, не отдавая себе отчета, поторопился проститься с князем и пошел прямо к Анжелике. Там сидела Ружинская. Анжелика встретила его очень любезно.
– Что, исполнил свое слово? – сказала она.
– Ах, пани, – обратилась она к Ружинской, – ты знаешь, ведь пан Артамонов обещал спасти меня от казаков.
– А меня обещал спасти пан Виовский, – отвечала с улыбкой Ружинская.
– Так теперь у нас у обеих есть кавалеры, нам не скучно будет бежать от казаков, – смеялась Анжелика.
Ружинская скоро ушла домой, пригласив Анжелику и Александра к себе. Александр также стал собираться.
– Не уходи, – говорила Анжелика, – мы пойдем вместе к пани Ружинской; не уходи, мне скучно. – И Анжелика взяла за руку Александра.
Александр вспомнил свое вчерашнее решение.
– Без меня, что ли, скучно? – спросил он с улыбкой.
– Да, без тебя. Что ты какой угрюмый сегодня?
– Не верю, пани. Если бы тебе было скучно без меня, ты не прогнала бы меня тогда и не отказала бы, не заставила бы меня страдать три года, – залпом выговорил Александр.
– Ах, какой ты злой, Александр Сергеевич! То было давно, на Украине. Там мы были властителями, а теперь мы в Астрахани изгнанниками, – отвечала Анжелика скромно.
– Ну а что ты ответишь, если я скажу, что люблю тебя по-прежнему? – выдохнул Александр, схватив за руку Анжелику и пристально глядя ей в глаза. Лицо его горело, грудь тяжело вздымалась. Он забыл свое вчерашнее решение, забыл все. Очи, одни черные очи видел перед собой и за них отдал бы все на свете.
– Теперь… я подумаю и, может быть, скажу «да», – отвечала Анжелика, склонив голову.
– Что же думать-то, говори скорее, решай мою судьбу!
– Погоди, Александр Сергеевич, погоди, вот вернутся наши из Царицына, тогда поговорим, а теперь не будем говорить об этом. Теперь время не то, мне нужно думать не о своем сча-стье, а молиться за отца.
– Но ты даешь слово, да?
– Я не отказываю тебе, я только говорю – подумаю…
Вечер провели у Ружинской. Все старались быть веселыми, хоть на минуту позабыться, но веселье не шло к их задумчивым печальным лицам.
Александр почти каждый день ходил к Анжелике. Они часто виделись и у Ружинской.
Раз, спустя четыре дня после отправки стругов, они сидели у Ружинской.
– Где-то теперь наши? – сказала, вздохнув, Анжелика.
– По расчету, они должны быть под Черным Яром, – отвечал Александр.
Он угадал. В это время струги князя Львова были приблизительно в этом месте.
Тихо плыли они. Паруса и весла с трудом подвигали их вверх по течению. В казенке главного струга, убранной богато, за столом сидели начальники рати: князь Львов, Ружинский и пан Ивницкий. Они только что отобедали.
– Неужели воры решатся биться с нами? – говорил князь Львов.
– Не знаю, мой пан, но теперь бежать им, как прошлый раз – некуда, – отвечал ему Ружинский.
– Во всяком случае, нужно быть готовым к битве каждый час, – подчеркнул Ивницкий.
– Мы всегда готовы, пан, – сказал самоуверенно Львов.
– Я иду на свой струг, боярин, какой же будет от тебя приказ? – проговорил Ружинский, вставая.
– Не думаю, чтобы сегодня пришлось драться – до Царицына далеко; но если, сверх чаяния, начнется битва, зараз ударим всеми силами на воров, – отвечал Львов.
Ружинский поклонился и вышел. Он взял лодку и отправился на свой струг. Капитан Рудольф встретил его с озабоченным лицом.
– Плохо, пан, – сказал молодой человек, – наши стрельцы замышляют измену.
– А как ты знаешь, капитан? – удивился Ружинский.
– Вскоре после твоего ухода я пошел по стругу и услыхал разговор двух стрельцов. Один из них говорил другому, что как только увидят воровскую шайку, то бросятся и перевяжут начальных людей.
– Что ж другой-то стрелец, возражал, что ли, или тоже согласен был? – спросил Ружинский.
– Нет, не возражал, а только сомневался, все ли ратники согласны, а первый уверял его, что все, – отвечал Рудольф.
– Что ж ты с ними сделал? – спросил подполковник.
– Взял обоих под стражу, но что ж из этого? Я боюсь общей измены, – отвечал капитан.
Полковник задумался.
– Нужно будет доложить князю, – сказал он и тотчас отправился обратно на струг князя Львова.
– Князь изволит почивать, – сказал холоп князя, Никитка, загораживая двери.
– Дело не терпит отлагательства, – отвечал Ружинский и вошел в казенку.
– А я было заснул после обеда-то, – сказал князь недовольным тоном, лениво потягиваясь и потирая глаза.
Ружинский передал ему свои опасения.
– Но казаки еще далеко, должно быть, – сказал Львов и крикнул кормчего.
– Далеко ли мы от Черного Яра? – спросил он.
– Недалече, боярин, – отвечал кормчий.
Вошел Ивницкий.
– Дело скверно, – сказал он, – я открыл, что стрельцы готовятся к измене.
– Что такое? – переспросил князь.
– Мне передал один ратник, – начал было пан, но сильный крик на верху струга не дал окончить ему свои речи.
– Казачьи струги показались в виду! – вбегая, кричал капитан Шак.
Все бросились наверх.
– Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, – кричали собравшиеся на носу струга стрельцы.
– Готовьтесь к битве! – крикнул князь.
– Как бы не так, – отвечали стрельцы, не трогаясь с места, но повернувшись лицом к князю.
– Что долго-то с ними толковать, вяжи их, братцы! – крикнул стрелец Ганька Ларионов.
– Вяжи, вяжи! – поддержал холоп князя Львова, молодой парень Федька.
Князя Ружинского, Ивницкого и Шака окружили со всех сторон стрельцы. Обороняться было невозможно: против четырех начальников стояли сотни их подчиненных.