Страница 6 из 16
На другой день на берегу Волги шло сильное движение: князь Семен Иванович Львов с тремя тысячами ратников, из которых до пятисот были астраханские стрельцы, на сорока стругах отправился в Царицын против казаков Разина. С Львовым ехали полковник Ружинский, подполковник Вингранг, капитаны Рудольф, Шак и другие офицеры, все иностранцы. Пан Ивницкий ехал тут же, из русских офицеров были только стрелецкие сотники.
Рано поутру пан Ивницкий прощался с Анжеликой. Александр был тут же. Он воспользовался приглашением пана и пришел проводить его. Анжелика плакала, обнимая отца и припадая головой к его груди. Как хороша она была в эту минуту, сколько неподдельного чувства любви и горя высказывалось в ее прекрасных, влажных от слез глазах. Обняв в последний раз дочь, пан стал прощаться с Александром.
– Боярин, на тебя надеюсь, ты сумеешь спасти Анжелику в случае опасности, – сказал он, отведя в сторону Александра.
– В случае опасности я постараюсь спасти ее, пан, надейся на меня, как на себя, – отвечал Александр.
– Да, не оставь ее, ведь ты когда-то любил ее, – сказал пан, крепко пожав руку Александра.
Александр почувствовал, что какая-то жгучая струя подступила к его сердцу.
– Я и теперь люблю ее, – сказал он тихо.
– Кто знает, быть может, она и будет твоя, – шепнул ему пан.
Анжелика вновь бросилась на шею отца.
– Не плачь, Анжелика, мне не в первый раз драться с казаками, – говорил пан, обнимая дочь и целуя ее. – Вот боярин Артамонов будет о тебе заботиться, – добавил он, указывая на Александра.
Анжелика вскинула свои глаза на Александра: взгляд ее выражал доверие и, казалось, умолял забыть прошлый разрыв.
Александр взял ее за руку и сказал:
– Анжелика Киприяновна, я оправдаю доверие твоего отца, верь мне.
– Я верю, – тихо проговорила девушка, опуская глаза.
– Ядвига, веди панночку в светлицу, – обратился пан к горничной.
– Нет, я провожу тебя до стругов, – отвечала Анжелика.
Они поехали на берег. Струги были совершенно готовы к отплытию. Все ратники стояли уже на стругах и смотрели на берег. На берегу виднелась высокая виселица, а под нею, на подмостках, палач и осужденный на казнь. Лицо осужденного было бледно, и сам он едва держался на ногах, поддерживаемый двумя помощниками палача.
– Кого это собираются казнить? – спросил Александр Виовского.
– Это Стенькин шпион, его вчера поймали в городе, он подговаривал стрельцов к измене. Сегодня его вешают для острастки ратников, – отвечал Виовский.
– Он, верно, больной, едва держится на ногах, где ему шпионить, – заметила Анжелика.
– Вчера он был здоров и силен; это его пытками уходили в одну ночь, – отвечал Виовский.
Александр и Анжелика отвернулись и ушли на струг пана Ивницкого.
А под виселицей присяжный дьяк Табунцев громко читал приговор.
– Так будет со всеми, кто предается ворам! – возгласил он громко, прочтя приговор.
Александру показалось, что кто-то позади него громко сказал:
– Всех не перевешаешь!
Он обернулся. Позади него стояли стрельцы, назначенные в поход, и Александр не мог узнать, кто из них сказал эти слова: стрельцов было много. А там, на виселице, качалось уже тело казненного.
– Этим не устрашишь, – сказал Александр Ивницкому.
– Конечно, нет, – согласился тот.
Рать провожал сам воевода.
– Так как теперь у нас нет грамоты на прощение, то я надеюсь, боярин, что ты привезешь сюда скоро вора Стеньку для расправы и казни, – говорил воевода князю Львову.
– Приготовь только, боярин, хорошую тюрьму да плаху, а я привезу его, а мой Ларька расправится с ним, как должно, – отвечал Львов.
На всех стругах шло прощание. Ружинский прощался с своей женой. Виовский стоял около него.
– Надеюсь на тебя, пан, и твоему попечению вверяю свое семейство, – сказал Ружинский Виовскому.
– Я шляхтич, пан, у меня сабля, и слово мое верно! – отвечал Виовский, брякнув саблей.
Подали сигнал к отплытию. Провожающие ратников сошли на берег. В это время какой-то человек с свирепым взглядом и отталкивающей физиономией, с клеймами на лице, одетый в красную рубаху, с топором за поясом, торопливо прошел мимо Александра и вошел на главный струг.
– Кто это? – спросил Александр Виовского.
– Палач князя Львова, Ларька, – отвечал тот.
– Но зачем его берут с собой? – удивился Александр.
– Верно, воров приготовляются казнить, – с иронией отвечал Виовский.
Струги двинулись. Воевода пригласил находящихся на берегу иностранцев – Бутлера, Бойля и Видероса – к себе обедать. Пригласил также и Александра. Он обещал быть на обеде, только пошел прежде проводить до дома пани Анжелику.
Александр и Анжелика молча шли к дому. По дороге была церковь; она была отперта, потому что шла поздняя обедня.
– Зайдем в церковь, – сказала Анжелика.
Они вошли в церковь. Анжелика склонилась на колени перед образом Богоматери.
«Ангелы так молятся», – думал Александр, глядя на усердную молитву красавицы.
– Теперь оставь меня, а завтра заходи, пан, ко мне, – сказала Анжелика, когда они подошли к дому Симонова.
Проводя Анжелику, Александр отправился к воеводе.
– Здорово, боярин! – раздался позади него голос.
Александр обернулся и увидел позади себя пятидесятника Фрола Дуру. Он любезно поздоровался с своим старым знакомым.
– Как поживаешь, Фрол Алексеевич? – спросил он стрельца.
– Не знай, как ты поживаешь, боярин, а я плохо: недавно схоронил жену и парнишку, – грустно отвечал Фрол.
– Теперь ты один живешь? – спросил Александр.
– Один, сиротой. Зайди ко мне, боярин, не побрезгуй, квартирка моя близко.
Александр зашел на квартиру Фрола. Квартира была та же, в которой был Александр в прошлую осень, но внутри страшный беспорядок виден был во всем. Вещи были раскиданы и разбросаны зря. На столе стояла недопитая сткляница водки.
– Это что, или кутишь, Фрол Алексеевич? – спросил Александр, указывая на сткляницу.
– Говорят, от горя пользительно – и пью, да пользы-то что-то нет, только голова трещит, – отвечал Фрол.
– Скажи, Фрол Алексеевич, что ты думаешь о стрельцах, кои поехали с князем, не будут они изменять? – спросил Александр, садясь на лавку.
– Кто их знает, боярин, я у них на уме не был. Офицеры-то стрелецкие все, кроме кума моего Данилы Тарлыкова, больно дружбу водили с казаками, – отвечал Фрол, садясь против Александра. – Тарлыков-то не изменит, а за других ручаться не могу, боярин, – добавил он.
Грустно показалось Александру в опустелой квартире Фрола. Не то он видел в ней прошлую осень. Он простился с хозяином и ушел к воеводе.
Гостей у воеводы было немного, только приглашенные: строители кораблей, Бутлер и Видерос, и английский полковник Бойль. Еще был брат воеводы, князь Михаил Семенович, и сын Борис. За обедом шли рассуждения о походе князя Львова. Хозяин был очень любезен с иностранцами и Александром; говорил, что он всю надежду, в случае опасности, возлагает на них, так как на стрелецких офицеров мало надежды.
– Из стрельцов можно положиться на одного только Фрола Дуру, – сказал воевода, – он не в ладу с Красулиным: его давно следует сотником сделать, да Красулин не согласен, не любит он его.
– Пей, боярин, – обратился воевода к Александру с ласковой улыбкой.
Александр не вытерпел притворной любезности воеводы и напомнил ему о его доносе.
– Что угощать меня, боярин, – сказал он, – я не уследил за порядком в рати и внушил ратникам дух неповиновения.
– Что было, то прошло, боярин, – отвечал воевода, – ввиду общей опасности нужно позабыть старое.
После обеда воеводе доложили, что прибыл какой-то московский стрелец.
– Зови сюда, – сказал воевода.
Вошел Горнов.
– Это мой гонец, которого я послал вверх по Волге, – сказал Александр.
– Ну, что? – спросил испуганно воевода.
– Я не мог пробраться в верховья Волги, путь загорожен, – отвечал Горнов.
Все переглянулись.