Страница 10 из 16
Добо прежде всего протянул руку священнику и назвал себя:
– Иштван Добо.
– А меня зовут Габор Шомоди, – ответил священник со слезами на глазах. – Благослови тебя Господь, Иштван Добо!
Невольники плакали от радости. Женщины целовали освободителю руки, ноги, одежду. А цыган тут же пошел колесом, издавая радостные вопли.
– Не меня благодарите, – проговорил Добо. – Вот ваш спаситель! – И он указал на Гергё.
Мальчика на радостях чуть не задушили в объятиях, целовали, благословляли его. Увы, долго придется ему ждать от людей ласки!
В добычу венгерцам досталось пятнадцать груженых телег и уйма всякого оружия.
Прежде чем приступить к дележу, Добо спросил невольников, кто из них первый попал в рабство.
Выступил вперед молодой парень, крепостной крестьянин, и, сняв шапку, сказал:
– Я, сударь мой.
– Как тебя зовут?
– Гашпар Кочиш, ваш покорный слуга.
– Откуда ты родом?
– Из Эгера, сударь.
– А где ты попал в рабство?
– Под Фейрваром, сударь. Мы занимались извозом.
– Знаешь ты, чьи вещи на телегах?
– Останься мы там, где их турки награбили, вспомнил бы. Да ведь эти разбойники грабили повсюду.
Добо обернулся к турку:
– Говори, Юмурджак.
– Мы брали везде, где нам Аллах позволил. Все добро неверных принадлежит нам. Где находим, там и берем.
– Что ж, тогда разложите все, и я поделю меж вами.
В одной телеге оказалось много оружия. Оно было тоже взято в разных местах, но большая часть – в замке Морэ.
Вдруг из общей кучи словно вынырнула маленькая, легкая сабля в бархатных ножнах вишневого цвета. Должно быть, она принадлежала сыну какого-нибудь вельможи.
Добо поднял ее.
– Гергей Борнемисса, подойди сюда. Возьми эту саблю, она твоя. Будь верным витязем, защищай отчизну, служи ревностно Богу! Да осенят твое оружие счастье и благодать!
Он привязал саблю к поясу Гергё и поцеловал маленького витязя в лоб.
Мальчик взволнованно принял оказанную ему честь, даже побледнел немного. Быть может, в его душу пахнуло на миг ветром грядущих времен, и ребенок почувствовал, что отныне быть ему неразлучным с саблей.
Все, что не пригодилось солдатам, Добо поделил между невольниками. Каждый из них получил телегу, лошадь и оружие. Витязи не очень-то зарились на запряженных в телеги тощих крестьянских кляч.
Цыган с громкими криками скакал вокруг доставшейся ему лошади и телеги. Но вскоре он поспешил к куче оружия и напялил на себя всякую негодную ржавую дрянь, которой пренебрегли солдаты. Он по-турецки подпоясался платком и так утыкал себя разными ножами да кинжалами, что стал похож на колючего ежа.
Тут же валялся и сплетенный из морского тростника старый турецкий щит. Цыган нацепил его себе на руку. К босым пяткам прикрепил две большущие ржавые шпоры, а на голову нахлобучил шлем. Однако у него хватило ума оставить под шлемом и шляпу. Затем он схватил с земли длинную пику и, ступая осторожно, будто по сырым яйцам, торжественным шагом подошел к Юмурджаку.
– Ну, Умрижаба, – обратился он к турку, размахивая у него под носом пикой, – как живется тебе, бибас[16] турок?
Все покатились со смеху, но Добо прикрикнул на цыгана:
– Эй, ты! Перестань нос задирать! Ты из каких краев?
Цыган вдруг заискивающе поклонился:
– Целую ваши руки-ноги, я отовсюду, где только музыка слышна.
– А ружья чинить умеешь?
– Как же, ваша милость, благородный витязь. Самое скверное ружье починю так, что лучше нового станет.
– Так вот что: загляни на днях в Сигетвар, в усадьбу Балинта Тёрёка. Там ты заживешь на славу.
Худенькая цыганка пристала к Добо, чтобы он разрешил ей погадать.
– Жена моя нагадает так, что ни в одном слове не ошибется, – сказал цыган. – Она и нынче утром предсказала, что нас освободят.
Женщины подтвердили, что правда – цыганка это предсказала.
– Предсказала, – согласился и Гашпар, – да только не поверили ей.
– В том-то и беда, что ей никогда не верят. – Цыган размахивал руками. – Вот видишь, бибас, теперь-то ты поверил!
Цыганка подсела к костру, сгребла весь жар и бросила в него крохотные черные зерна.
– Datura Stramonium[17], – сказал поп с презрением.
С тлеющих углей поднялся синий столб дыма. Цыганка присела на камень и подставила лицо клубам дыма.
Витязи и бывшие невольники с любопытством обступили ее.
– Руку… – сказала вдруг цыганка.
Добо протянул ей руку:
– Что ж, поглядим, как ты гадаешь.
Цыганка подняла голову и, обратив к небу закатившиеся глаза, заговорила дрожащими устами:
– Вижу красных и черных птиц… Летят птицы друг за дружкой… Десять… пятнадцать… семнадцать… восемнадцать…
– Это мои годы, – улыбнулся Добо.
– Да! – обрадованно подтвердил цыган.
– С восемнадцатой птицей дева-ангел летит. Спустится к тебе. Останется с тобой. Дева-ангел кладет тебе платок на лоб. Зовут ее Шара.
– Стало быть, мою будущую жену зовут Шарой. Куда ж это годится! Я ж старым холостяком буду, когда найду эту деву Шару.
– Это, может, и раньше сбудется, ваша милость, благородный витязь, – утешал цыган.
Гадалка продолжала:
– Девятнадцатая птица – красная. Несет она с собой темную тучу грозовую. На земле венгерской рухнут три могучих столпа.
– Буда? Темешвар? Фейервар? – задумчиво спросил Добо.
– Да, да, ваша милость, благородный…
– Уже зашатался и четвертый столп, но ты поддержишь его, хотя тебе и на руки и на голову ливнем льется пламя.
– Солнок? Эгер?
– Эгер, Эгер, ваша милость благородный господин витязь.
– Двадцатая птица – золотая, вся сияет солнечными лучами. На голове у ней корона. Один алмаз из короны падает тебе на колени.
– Это к добру.
– Очень и очень даже к добру, ваша милость, благородный…
– И снова летят друг за дружкой черные и красные птицы. А потом тьма… Я ничего больше не вижу. Слышу звон цепей… Твой вздох…
Она затрепетала и выпустила руку Добо.
– Стало быть, я помру в тюрьме? – спросил Добо содрогнувшись.
– Что за глупости ты гадаешь! – накинулся на нее цыган. – Ни единому слову ее не верьте, ваша милость, благородный господин витязь.
– Чепуха! – махнул рукой и священник.
Цыганка схватила руку Гергё. Снова подставила лицо клубам дыма, помолчала, затем устремила глаза в небо:
– Всю свою жизнь ты пройдешь с голубкой – белой голубкой с розовыми крыльями. Но пламя, пламя окружает тебя. Из рук твоих катятся огненные колеса. А голубка потом остается одна и ищет тебя до самой смерти.
На мгновение цыганка замолкла. Лицо ее перекосилось от ужаса. Она отпустила руку мальчика и, поднимая руки к небесам, пробормотала:
– Две звезды взлетают в небо: одна из темницы, другая с берега моря… Сиянье их вечно…
И в страхе она закрыла глаза руками.
– Ерунда! – махнул рукой Добо. – Облейте водой эту женщину.
– Облить водой безумную! – завопил цыган. – Такие глупости предрекаешь своим благодетелям!
Он сам схватил ведро и окатил водой гадалку.
Все вокруг засмеялись. Добо взял Гергё за руку и поклонился невольникам.
– Ваша милость, благородный господин витязь! Что ж нам делать с этим грабителем, разбойником, убийцей? – крикнул цыган вслед Добо, указав на турка.
– Повесьте его! – небрежно ответил Добо.
И, посадив Гергё в седло, он вскочил на коня.
– Ну, собака турок, – гаркнул Гашпар Кочиш, – теперь твой черед!
– Веревку! – закричал возница Андраш. – Вон они, путы, лежат.
– Сдохнешь! – завыл цыган, неистово вращая глазами.
– Ты мне ноги калечил железом! – гневно крикнул Гашпар.
– Ты убил моего отца! – завопила одна женщина.
– Ты корову нашу угнал, дом разорил!..
И вокруг турка забушевал вихрь, замелькали яростные лица и сжатые кулаки. Невольники в гневе метались и толкали янычара под старый бук.
16
Бибас (цыг.) – глупый.
17
Datura Stramonium (лат.) – дурман пахучий, лекарственная трава.