Идти на ощупь

На глаза наворачивались слезы, но Соне было приятно рассказывать о своем муже. Ей казалось, что в связи со всем произошедшим за последнее время: рождением дочери, угрозами, погромом в квартире, его смерть, как бы ушла на второй план, и она даже не смогла как следует вспомнить и оплакать его. Тело Артема не отдавали пока шло следствие, и это, несомненно, было к лучшему. Ведь сейчас она была совершенно не в состоянии заниматься похоронами. И все же, Соне казалось, что это как-то неправильно: ушел из жизни самый главный ее человек, а она даже не говорит о нем и думает о всякой ерунде, вроде перебитой посуды и пропавших денег. И еще этот парень, Павел Скворцов. Не будь Соня сейчас такой страшной, бледной и зареванной, она бы решила, что нравится ему. И хотя он вел себя безупречно, ее не покидало чувство, что оставляя его ночевать в своей квартире, она совершает что-то предосудительное, предает своего ненаглядного Темку. Поэтому ей хотелось рассказывать о нем, вспоминать, хвалить.

* Он, наверное, был хорошим человеком, твой муж? - будто прочитав ее мысли, спросил Скворцов.

* Да, очень. Мы с ним в Белореченске познакомились. Я там в ветеринарной клинике работала, а он туда сокола привез. Сбил на дороге в темноте и привез. Правда сокол уже мертвый был к тому времени, но Темка все равно просил: "Вы попробуйте, пожалуйста". А потом мы его вместе хоронить поехали в лес. И плакали оба. Зима была, мороз, земля твердая. У Артема, пока он копал, кожа на тыльной стороне ладоней до крови полопалась. А он не хотел, чтобы я видела, что он плачет, и глаза руками вытирал. Когда он повернулся, я чуть от страха в обморок не упала. Пришлось ехать ко мне домой, умываться. Он ведь здесь тогда жил, в Дивноморске, в этой самой квартире. А через две недели и я сюда переехала. Не знаю даже, как все произошло так быстро. Просто поняла, что это мой человек, и думать здесь нечего.

Пашка решил, что печальных воспоминаний пока достаточно. Не хватало только довести девушку до нервного срыва. Да и слушать об их счастье ему, положа руку на сердце, было неприятно. Безусловно, Скворцов понимал, что он чужак, и не имеет никаких прав на эту женщину. К тому же, нужно проявить уважение, не по-человечески как-то ухаживать за вдовой, когда ее мужа еще даже не похоронили. Но внутри предательски скреблась ревность, и усмирить ее никак не получалось. Соня чем-то его зацепила. Может быть, крупными веснушками на бледном лице. Со своими рыжими волосами и молочно-белой кожей она была похожа на кельтскую богиню Дану. В детстве у него была поразительной красоты книжка "Мифы и сказания старой Ирландии". Прочитать ее маленький Пашка так и не сумел. Легенды были очень сложными, изобиловали длинными непонятными именами и терминами. Но картинки были почти на каждой странице. На них изображались туманные леса, отвесные скалы над бушующим морем, рогатые демоны и, конечно же, красавицы. Ну куда без них? Все они были бледными и рыжеволосыми, но больше всех ему нравилась та, что на развороте. Она стояла босиком у кромки воды, подняв к солнцу руки, а рыжие волосы доставали до земли и почти закрывали широкое зеленое платье. В углу мелким шрифтом было подписано: "Богиня Дану, прародительница туатов". Кто такие туаты Скворцов не знал, и что значит "прародительница" тоже, но часто представлял себе, как спасает ее из какой-нибудь беды, и она, естественно, тут же в него влюбляется до потери сознания.

Потом мама эту книжку кому-то отдала, и он про нее забыл, забыл на много лет, а сегодня, увидев Соню на Тамариной кухне, вдруг вспомнил. Он смотрел, как пробивающееся сквозь темные шторы солнце играет в ее волосах, и в памяти тут же всплыла старинная книга, и богиня Дану, и загадочные туаты. Но было что-то еще, что не позволяло Пашке оторваться от этой женщины, вынуждало навязывать ей свою помощь и молча бесится от ревности к ее несчастному мужу. Чувствовалась в ней какая-то внутренняя стойкость. Упрямство, с которым она боролась с навалившимися на нее бедами, стискивая тонкие губы и сжимая кулаки, вызывало у него уважение и трепет. Мать всегда говорила ему: "Нужно помогать людям, но только тем, кто этого заслуживает". Соня, безусловно, заслуживала.

* А родители твои живы? - спросил он, чтобы сменить тему.

* Да, с ними все в порядке.

* Почему же они не приехали тебя поддержать?

* Ну, с отцом я не общаюсь, у него другая семья, а мама у меня замечательная: добрая, веселая, всегда на позитиве. Только она в Бурунди, в Африке.

* Где? - от удивления Пашка даже привстал в своем спальнике.

* В Бурунди, в Африке, - как ни в чем не бывало повторила Соня. - Она там с миссией.

* С какой миссией?

* С церковной. После того, как они с папой развелись, мама захандрила. Стала на себя не похожа. Всегда такая энергичная была, а тут приходит с работы, садится перед телевизором и смотрит весь вечер всякую чушь. Чего я ей только не предлагала, как ни уговаривала взять себя в руки - бесполезно. "Зачем, - отвечает, - я уже старая". А потом она в эту церковь стала ходить, кто-то из подруг ее затащил. Святого чего-то и чего-то.

* Секта, что-ли.

* Ну секта, не секта, а ей помогло. Я поначалу тоже заволновалась, а потом смотрю, мама прямо ожила. Снова улыбается, дела у нее какие-то появились, встречи. Ну, думаю, чем бы дитя не тешилось. А однажды она приехала без предупреждения. Я тогда уже замужем была. Села напротив меня и тихо так говорит: "София, мне с тобой побеседовать нужно". Я перепугалась, решила, что она харакири решила совершить или еще что-нибудь в этом духе. У нее такой голос бывает, только когда она что-то очень страшное хочет сообщить. Но оказалось, мама отправляется в восточную африку заниматься благотворительностью и проповедовать. Я сначала не поверила, решила, что либо она меня обманывает, либо ей мозги запудрили и собираются куда-то в рабство продать. Но через пару дней после вылета она позвонила мне в скайп. И сейчас продолжает звонить. Показывает как они там живут, их миссию, подопечных, тропики и горы, берега озера Танганьика. Условия там, конечно, спартанские, но интересно до жути.

* А ты ей уже рассказала, что случилось?

* Нет. У них интернет раз в неделю по часу, как у нас на даче вода. Да и не хочется ее выдергивать, все равно она мне ничем уже не поможет.

В этот момент с лестничной площадки донесся какой-то короткий свистящий звук, как будто что-то тяжелое рассекло воздух, и в дверь ударили. Ударили с такой силой, что даже в комнате с потолка посыпалась штукатурка. Но дверь, кажется, выдержала. Соня отреагировала первой. В панике, она спрыгнула с дивана, наступив прямо в живот лежащему на полу Скворцову и даже не заметив этого, подбежала к детской кроватке и схватила на руки спящего ребенка. Девочка сразу заплакала, но так тихо, словно понимала, что сейчас не время для крика.

Пашка неловко ковырялся в своем спальном мешке. В темноте он никак не мог нащупать молнию и выбраться. Наконец ему удалось высвободить одну руку. Он схватил телефон и включил подсветку. "Защитник, тоже мне, - мысленно ругал себя Скворцов. - Позорище. Пока я тут вожусь, нас всех убьют".

Раздался еще один удар и звук треснувшего дерева. Дверь не слетела с петель, но ее, очевидно, проломили насквозь. В комнату вошли трое. Старшему из них было лет сорок пять. Он же и был главным. Двое молодых стояли по бокам от него и на полшага впереди, как бультерьеры, готовые броситься в атаку по первому же приказу хозяина.

Пашка закрывал собой Соню с Викой, не смотря на то, что смысла в этом никакого не было. В руках у него был только мобильный телефон. И почему он не позаботился приготовить хотя бы кухонный нож? Защитник, тоже мне.

* Кого берем, Байконур? - спросил один из бультерьеров. - Бабу или ребенка?

Соня тихо пискнула и крепче прижала к себе дочь.

* Да погоди ты, - ответил главарь и презрительно посмотрел сначала на Скворцова а потом на девушку. - Я тебя предупреждал, чтобы ты шевелилась. Ты думала, я шучу? Говорила, что ничего о деньгах не знаешь, ни с кем не знакома, а оказывается знакома, и очень даже близко.