Страница 12 из 21
– Пустяки, правда. Он не просил меня приходить. Я пошла, поскольку мне стало любопытно, и должным образом была наказана за свой поступок. Теперь я могу продолжить собираться? – я не стала ждать ответа и обошла его, надеясь, что он не будет больше об этом говорить. Но последнее слово всегда должно оставаться за Олли.
– Амелия, Ноа Слоан есть и всегда будет тем, от кого невозможно ожидать ничего хорошего. Разнюхивание о нем причинит тебе лишь боль.
– Знаю, – но когда дело касается Ноа, по-видимому, я становлюсь мазохисткой.
– Снято, – тяжело вздохнул режиссер, подняв солнцезащитные очки с фиолетовыми линзами и сжав переносицу. – Амелия, почему бы тебе не сделать небольшой перерыв? Все остальные, давайте обыграем сцену двадцать пять, предложение Дэймона.
Унизительное положение: если кто-либо и имеет право защищать это дерьмо авторским правом, так это я.
Я знаю, что это было плохо, ведь даже Олли не сказал ни слова, когда я направлялась обратно к своему креслу. Он вручил мне мой телефон, бутылку воды и очки, потому что, по-видимому, я была столь ужасна сегодня, что он собирался придумать какое-нибудь оправдание.
– Она с похмелья или что с ней? – прошептал кто-то намного громче, чем требовалось. Но я не подняла голову и просматривала «Тамблер», поскольку не решилась зайти в «Твиттер». Мы находимся в Институте искусств Чикаго. Была закрыта только часть его, но готова поспорить, что некоторым поклонникам удалось застать мое поганое выступление, и теперь у них появился еще один аргумент в пользу того, почему я не заслуживаю этой роли.
– Мотор! – снова закричал режиссер, я подняла голову и увидела женщину, одетую в обтягивающее красное платье и черные туфли на каблуках, стоящую около Ноа, одетого в приталенный серый костюм, жилетку и синий галстук. Вероятнее всего ему чертовски неудобно, но даже если и так, то он этого не показывает. С легкостью самодовольная ухмылка появилась на его лице, когда он наклонился ближе к ней.
– «Как думаешь, сколько стоит эта картина?» – спросил он ее.
Проведя кончиками пальцев по жемчужному ожерелью на шее, девушка притворилась, что задумалась.
– «Вероятно, несколько миллионов?» – предположила она.
– «Неверно».
– «Столько же, сколько этот костюм?»
– «Все еще неверно, но мило», – сказал он, подмигнув. И мне стало любопытно, что почувствует Блэр, увидев их флиртующими в открытую.
– «Ну, тогда, мистер Шоу, скажите мне. Сколько стоит эта картина?»
Подняв руку, он указал на угол рамы картины. – «Это сложный вопрос, поскольку картина бесценна».
– «Бесценна? Это невозможно».
– «Почему? Потому что находится в музее?» – спросил он, повернувшись к ней лицом. – «Ведь музеи не покупают искусство. Они покупают имена. Ван Гог, Моне, Матисс. Есть ли смысл или нет, красиво это или трагично – пока существует имя, имеющее значение в одном из этих четырех маленьких уголков, она «на вес золота».
– «Зачем вы мне это говорите?» – спрашивает женщина.
– «Затем, что вы поможете мне украсть имя. Я свяжусь с вами, мисс Больё», – он вытащил свой телефон, как задумано по сценарию, начав разговаривать по нему, и ушел со съемочной площадки.
– Снято. Гениально. Мне понравилось то подмигивание, Ноа, – прокричал режиссер, встав с кресла, когда визажист подошел к женщине в красном.
– Не думаешь, что она потрясающе вписалась бы в роль Блэр? – та же самая сучка произнесла рядом со мной, только теперь даже не потрудившись сказать это шепотом.
Я заметила, что Олли отправился поговорить с ней, но покачала ему головой. Последнее, что мне нужно, так это разговоры о том, какая я бездарная актриса и дива. Вручив ему бутылку воды, я встала и ушла.
– Не позволяй никому заметить себя, – выкрикнул Олли, но я была полностью сосредоточена на своих мыслях. Любой увидевший меня сегодня человек, подумал бы, что это я та, кто поругался со своим отцом в коридоре и провел все утро, дрожа на полу своей спальни. Он ведет себя так, словно это никогда не происходило с ним, ничего из этого.
Все другие сцены я сыграла нормально. Но в тех, что с Ноа, я просто не могла сосредоточиться, и если я не могу отделить свою личную жизнь от профессиональной, тогда какая из меня актриса? Я всегда считала себя профессионалом. Да, идиотка-профессионал.
Достав телефон, я набрала номер одного из четырех человек, входящих в список моих контактов.
– Неужели это Блэр Хоуторн, – рассмеялась Мэйко по ту сторону телефона.
– О, нет, и ты туда же! – простонала я.
– Все – грешники, – процитировала она слоган книги, а теперь и фильма.
– Разве ты не должна строить ракетное судно для НАСА или что-нибудь еще вместо того, чтобы читать непристойности? – ее мечтой было стать ракетостроителем, покорить космос и построить колонию на Марсе.
– Почему я не могу делать и то, и другое?
Хихикнув, я покачала головой. – Как поживаешь?
– Ну, великолепно, до тех пор, пока моя старшая сестра не позвонила мне в семь утра.
– Дерьмо, разница во времени. Прости, Мэйко.
– Все в порядке…
– Не в порядке, – пробормотал мужской голос по ту сторону телефона.
– Кто это был? – спросила я, находясь в недоумении.
– Причина, по которой мне не стоит читать непристойности, – засмеялась она, другие звуки сопровождали ее смех, от которых я стала чувствовать себя некомфортно. – Сестренка, я перезвоню тебе, ладно? Антигона бодрствовала всю ночь, так что я передам ей, что ты звонила, когда она проснется… Кевин… боже мой…ха ха!
Звонок резко обрывается, и я слишком ошарашена, чтобы что-то сказать.
– Вау, ты совсем не испытываешь стыда.
Обернувшись, я увидела мужчину, одетого в рваные синие джинсы, сланцы и черную рубашку. Он так яростно уставился на меня, что вы могли бы подумать, что я оскорбила его мать, отца и всех предков. Его волосы были собраны на затылке в пучок, а на лице была легкая щетина, которая выглядела так, словно отросла за день.
– Чем могу помочь?
– Извините, я прервал ваш телефонный звонок? Ведь я тут пытаюсь оценить произведение искусства, перед которым вы стоите… до сих пор.
Проследив за его пристальным взглядом, я увидела голубую картину, которой он так увлечен, и отошла вправо.
– Лучше, ваше величество? – сарказм слетел с моих губ, когда я практически поклонилась.
– Ну, теперь, когда вы отошли…
– Ты настоящая задница, – сказала я прежде, чем рассмеяться по какой-то причине. Сегодня я не могу вздохнуть спокойно.
Он рассмеялся и пожал плечами. – Это все о перспективе. Стою я тут молча, пытаясь наслаждаться Пикассо, как вдруг какая-то женщина в обуви, в которой она едва может ходить, начинает трепаться о непристойностях. И в довершение ко всему, она носит солнцезащитные очки в музее.
– Я могу ходить нормально, премного благодарна! – сказала я, сняв очки.
Он опять засмеялся. – Это единственное, что тебя волнует? Не грубое прерывание моего обзора и не разговор о непристойностях или очках?
Я кивнула, гордо скрестив руки. – Да, поскольку я могу исправить все остальное, но если я до сих пор не научилась ходить на каблуках в свои двадцать пять, то это уже не изменить, - как я и говорила ранее, я не могу сдержать свой смех и убираю волосы за ухо. – Ладно, приношу свои извинения за то, что была…
– Задницей, – закончил он за меня.
У меня отвисла челюсть от такого заявления, но он все ждал.
– Ладно. Приношу свои извинения за то, что была задницей.
– Извинение принято. Я – Лео, – он протянул руку, а я попыталась вспомнить последний раз, когда мне приходилось представляться.