Страница 39 из 46
Политический процесс, грозивший самыми тяжелыми последствиями для привлекаемых к ответственности, не мог не сопровождаться попытками части обвиняемых выйти из поля наказания, спастись от преследования. Об этом ясно и недвусмысленно говорит линия поведения на следствии, которой первоначально придерживались многие из тех, кто был впоследствии осужден: полное отрицание существования тайного общества, антиправительственных деяний – например, со стороны П. И. Пестеля, Н. А. Крюкова, других значительных фигур среди участников декабристских союзов. О желании утаить многие обстоятельства и, прежде всего, имена сочленов по тайному обществу, напрямую свидетельствуют следственные показания (И. Д. Якушкин, И. И. Пущин) – здесь основное значение имели этические принципы. С другой стороны, чиновники Комитета вполне сознавали это стремление подвергнутых аресту. Так, Боровков в своих воспоминаниях отмечал: «Главное упорство большей части допрашиваемых состояло в открытии соумышленников, но когда им показали бывшие в Комитете списки членов их обществ, когда сказали им, что они почти все уже забраны, тогда они стали чистосердечнее»[315].
Тактика сокрытия отдельных обстоятельств (как правило, служащих более тяжкому обвинению), взятая на вооружение многими привлеченными к расследованию, отчетливо прослеживается при анализе следственных показаний, при обращении к мемуарным источникам. Зная особенности политического расследования, часть попавших в его орбиту лиц старалась не расширять круг обвиняемых; некоторые из них прямо декларировали эту позицию в своих показаниях (Якушкин, Пущин, Лунин и др.). В частности, Лунин писал, что «постановил себе неизменным правилом никого не называть поименно», поясняя: «…касательно основателей Тайного общества и лиц, к оному принадлежащих, я не мог по совести отвечать удовлетворительно, ибо, называя их поименно, я изменил бы родству и дружбе» [316]. В своих записках Трубецкой обозначил один из главных первоначальных мотивов собственного поведения на следствии: стремление избежать показаний на других лиц и укрытие имен сочленов[317]. Такая же ситуация с «упорством» в сокрытии имен «соучастников» возникала при допросах многих других арестованных[318]. Впоследствии, в ходе процесса, это «упорство», однако, под влиянием различных мотивов ослабевало.
Очевидно, в условиях следствия произошло разделение всех действительно виновных по линиям защиты и, в целом, по тактике поведения на процессе. Степень откровенности привлеченных к процессу была различной. Прямо или косвенно об этом свидетельствовали сами бывшие подследственные в поздних мемуарных текстах; недаром в ряде случаев потребовалось примирение с теми, кто давал уличающие показания, усиливающие вину других осужденных. Наряду с этим, как известно, многие из осужденных и наказанных без суда настаивали на своем неактивном участии в заговоре или на полном незнании «злоумышленных» целей тайного общества. Особенно выраженной и очевидной эта ситуация становится при обращении к изучению следственных показаний не тех, кто был признан следствием наиболее активным и осведомленным участником декабристских союзов, осужденных по приговору Верховного уголовного суда, – а тех, кто избежал судебного преследования или наказания: наказанных без суда, помилованных, освобожденных в результате расследования.
Мемуарист Д. И. Завалишин удостоверял, что на следствии члены тайного общества вели себя по-разному. Одни (к ним он причислял себя) старались не компрометировать никого (в первую очередь себя самого), другие же «делали показания» не только на себя, но и на других, несмотря на ответные отрицания. При этом мемуарист не утверждал, что полученные таким образом следствием показания не соответствовали истине[319]. Завалишин конкретизировал важнейшие правила тактики защиты, примененной частью арестованных: «В старании товарищей не компрометировать Грибоедова не было также ничего особенного, исключительного. Это было лишь следствием наперед условленного, общепринятого правила стараться не запутывать никого, кто не был еще запутан, а если сам Грибоедов не говорил о сношениях с членами, имевшими особенное значение, то говорить об этих сношениях значило бы добровольно и без нужды выдать самого себя»[320].
Завалишин затрагивает здесь два вопроса. С одной стороны, он указывает на имевшее место соглашение, суть которого сводилась к применению тактики частичного «запирательства», отрицания обвиняющих показаний, а также ограничения в раскрытии обвиняющей других лиц информации. Подобное соглашение заключали между собой группы привлеченных к следствию, связанных дружескими или служебными отношениями. Одним из главных условий этого соглашения являлся, по словам мемуариста, запрет на вовлечение в расследование «новых» лиц, еще не известных следствию. Но расширение репертуара имен по сравнению с первоначальными списками, составленными на основе материалов доносов и первых допросов, говорит с несомненностью о том, что такого рода соглашений придерживалась не все подследственные.
С другой стороны, мемуарист свидетельствует о присущем многим обвиняемым стремлении избежать наказания, нежелании «выдать самого себя». Оно выражалось, прежде всего, в сокрытии наиболее обвиняющей информации. Сколько было лиц, стремившихся избежать ответственности с помощью полного отрицания уличающих свидетельств, помимо Грибоедова, мемуарист умалчивает. Очевидно, дело не ограничилось только Грибоедовым. В своих воспоминаниях Д. И. Завалишин утверждал, что по итогам следствия в силу многих причин «спасены были и многие другие члены, даже такие, которые были замешаны и посильнее, чем Грибоедов»[321].
Итак, учитывая фиксируемое в источниках стремление части подследственных укрыть от внимания следователей малозатронутых и необнаруженных лиц, ограничить репертуар имен уже известными участниками, можно уверенно считать, что следствию не удалось получить полную информацию о персональном составе тайных обществ. Кроме того, в условиях следствия имели место попытки умолчать о собственной причастности к делам тайного общества, скрыть присутствие в декабристской конспирации лиц, обнаружение которых могло повлечь за собой дополнительные обвинения. Подследственные старались скрыть подлинную степень участия в тайном обществе или заговоре, некоторые обстоятельства своих конкретных планов, связанных с еще не привлеченными к следствию лицами. Многое осталось вне пределов внимания следователей или получило неполную или искаженную трактовку в документах следствия, многое по тем или иным причинам осталось без ясного и четкого ответа. Это и понятно – ведь в условиях процесса по делу о «государственных преступлениях» обвиняемые и подозреваемые были заинтересованы в укрытии обстоятельств, которые служили к их обвинению.
На основании сказанного правомерно предположить, что некоторым из привлеченных к следствию удалось доказать свою невиновность, свою непричастность к тайному обществу, попасть в число оправданных. Это предположение выводит исследователя на более общие вопросы – о линии защиты подследственных, о степени откровенности декабристов на следственном процессе, о характере и методике работы расследования, не получившие в целом однозначного ответа в историографии. Задача историка – на основании достоверных свидетельств авторитетных источников попытаться реконструировать факты, связанные с деятельностью тайных обществ, оставшиеся по тем или иным причинам вне выявленной на следствии картины или значительно трансформированные им.
В этой связи главным методом работы становится оценка и «проверка» доказательной базы обвиняющих показаний, которые не подтвердились в ходе следствия; необходимы критическая проверка их достоверности и оценка авторитетности, сопоставление их с другими показаниями, в том числе оправдательного характера.
315
Боровков А. Д. Автобиографические записи! // Русская старина. 1898. № 11. С. 343.
316
ВД. Т. III. С. 117, 121, 123.
317
Трубецкой С. П. Записки // Трубецкой С. П. Материалы о жизни и революционной деятельности. Т. 1. Иркутск, 1983. С. 254, 260, 264.
318
См., например: Якушкин И. Д. Записки // Якушкш И. Д. Мемуары. Статьи. Документы. Иркутск, 1993. С. 134, 135, 142–143, 146.
319
Завалишин Д. И. Воспоминания о Грибоедове // А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 132.
320
Там же. С. 141–142.
321
Там же. С. 142.