Страница 33 из 46
Однако в ходе расследования, как отмечалось выше, следствие пришло к мнению, которое разделяла высшая власть, что не все из участников этих обществ подлежали ответственности. Это произошло потому, что следствие различало «полное знание» «сокровенной цели» и ее неполное знание, допускало отсутствие осведомленности о политических планах организаторов и руководителей обществ. По мнению следствия, некоторые из участников тайного общества знали только о «внешней» цели просвещения, благотворения и нравственных занятий, не догадываясь о «сокровенной». Опираясь на показания членов Союза, следствие провело разграничительную линию внутри сообщества выявленных участников декабристской конспирации. Большинство «рядовых» членов Союза благоденствия, тех участников тайных обществ, что оставались на низших ступенях членства, как неосведомленных в «преступных целях», следовало относить к числу «замешанных» в дело, не знавших о преступных замыслах.
Эта на первый взгляд простая и логичная схема, взятая на вооружение следствием, при ближайшем рассмотрении часто оказывается достаточно далекой от адекватного отражения даже той информации, что содержалась в следственных показаниях, не говоря об указаниях других источников (мемуаров и т. д.). Материалы следствия содержали показания, противоречившие этой схеме. Так, секретарь Коренного совета Союза благоденствия С. М. Семенов свидетельствовал, что о политических намерениях «сначала… знали только главные, а впоследствии проникнули и другие члены, что целию Союза было изменение государственных установлений, для оной и для той, которая была объявлена в Уставе, признавали равно нужным усиливать общество, распространять политические знания и стараться овладеть мнением публики»[292]. Из этого следовало, что политический характер Союза был вполне проявлен и в его практической, «повседневной» для рядовых членов деятельности (столь подробно и тщательно описанной в «Зеленой книге»); о нем знали едва ли не все его участники.
Многие из участников Союза благоденствия, даже отошедшие от тайного общества, согласно тем данным, что получило следствие, вели политические разговоры и знали о политической цели тайного общества. Так, из числа участников Петербургских совещаний 1820 г. и Московского съезда 1821 г., на которых обсуждались принципиальные вопросы программы, тактики и организационного устройства конспиративных обществ, некоторые были наказаны без суда (Ф. Н. Глинка, П. Х. Граббе, И. Г. Бурцов, М. Ф. Орлов, Павел И. Колошин, И. А. Фонвизин). Другие оказались прощенными, либо освобожденными от ответственности иным образом и не получили наказания (И. А. Долгоруков, П. П. Лопухин, М. Н. Муравьев, Ф. П. Толстой, И. П. Шипов, Петр И. Колошин, Н. И. Комаров). Все они принимали самое непосредственное, часто – деятельное, участие в составлении программных документов тайных организаций, наряду с преданными суду и наказанными без суда. Они оказывали влияние на принятие решений, осуществляли прием новых участников, различные поручения, наблюдали за деятельностью членов и т. д. О политической направленности тайного общества, планах преобразования правления, пусть и отдаленных во времени, не могли не знать начальники управ, напрямую связанные с руководящими членами, те, кто посещал общие с членами Коренного совета собрания, на которых шло обсуждение принципиальных вопросов о возможной в будущем форме правления.
Признанию объективности указанной схемы препятствуют затруднения в установлении степени причастности к тайному обществу того или иного члена, его принадлежности к определенному разряду в структуре тайного общества. Следствие так и не смогло представить ясного взгляда на самую многочисленную тайную организацию из обнаруженных – Союз благоденствия, в котором отсутствовали степени членства. Кто из участников Союза знал политическую цель тайного общества, кто имел представление о намерениях ввести «представительное правление», а кто замыкался лишь на целях «благотворения и просвещения», – все это с трудом поддавалось более или менее последовательному выяснению в условиях следствия.
Кроме того, выяснению подлинного содержания конспиративных контактов мешает также отсутствие интереса следствия к членам ранних тайных обществ, которое основывалось на общем принципе: Комитет специально не расследовал историю этих тайных обществ. Он касался ее лишь в той степени, в какой в период существования указанных союзов обсуждались «острые» вопросы о введении республиканской формы правления, покушении на императора и т. д., подпадающие под статьи обвинения в государственных преступлениях, то есть стремился выявить факты и обстоятельства, служившие материалом для обвинения конкретных лиц.
Между тем, опираясь на заявленные в уставе Союза благоденствия цели и содержание деятельности организации, привлеченные к процессу члены тайного общества получали благоприятную возможность представить дело так, что Союз не имел политического характера, являясь собранием людей, одушевленных патриотическими, просветительскими и филантропическими стремлениями. Многие подследственные в своих показаниях утверждали, что никогда не участвовали в политических намерениях, а если и слышали слова, их содержавшие, то возражали планам «вольнодумцев», не придавали им значения. Облик тайного общества приобретал известные масонские черты. Эту ситуацию можно интерпретировать как попытку части обвиняемых избежать привлечения к «делу» о государственном преступлении. Некоторым из подследственных удалось строго придерживаться этой позиции (М. Н. Муравьев, Н. И. Кутузов, Ф. П. Толстой и др.). Другие настаивали на своем кратковременном и бездеятельном участии в тайном обществе, имевшем некоторые черты политического характера (Ф. Ф. Гагарин, П. П. Лопухин, И. А. Долгоруков).
Навстречу этому шла официальная версия истории тайного общества. Как отмечалось в Донесении Следственной комиссии, «многие могли быть прельщены рассеянными в уставе… весьма обыкновенными филантропическими и патриотическими мыслями; других завлекали побуждения дружбы, доверенность к некоторым людям или влияние моды… а сим пользовались деятельнейшие в обществе, возбуждая в слабых боязнь сделаться смешными или суетное любопытство, а [в] иных… даже виды личной корысти»[293].
В значительном числе случаев оправдательные показания членов Союза благоденствия не подвергались сомнению в ходе процесса. Многим удалось убедить следствие в том, что политические цели тайного общества не были им известны. Но иногда следствие все же не верило бывшим участникам Союза. Так, Ф. П. Шаховской в своих показаниях отрицал политический характер тайного общества, в котором состоял, категорически отвергал свой вызов на покушение против императора в 1817 г., ставший известным благодаря другим подследственным[294]. Несмотря на это, Шаховской был предан Верховному уголовному суду, поскольку против него имелись показания авторитетных свидетелей. Ф. Н. Глинка, несмотря на свои показания о «невинном» благотворительном характере тайного общества, в котором он играл значительную роль на протяжении 1818–1821 гг., был наказан в несудебном порядке.
Однако в той же ситуации И. П. Шипов, И. А. Долгоруков и Ф. П. Толстой, которые также отвергли свою осведомленность о намерениях установления республики и участие в обсуждении, пусть и теоретического характера, вопроса о цареубийстве, не привлекались к ответственности и были освобождены. Их имена, а также имя П. П. Лопухина, не назывались в Донесении Следственной комиссии.
В тексте Донесения не удалось избежать упоминания об этих лицах, с санкции высшей власти они фигурировали анонимно: «…еще три члена, кои потом в разные времена удалились от общества, прекратили всякие сношения с упорнейшими из бывших товарищей своих и тем заслужили, при милостивом прощении Вашего императорского величества, совершенное забвение кратковременного заблуждения, извиняемого и отменного их молодостию» [295]. Сюжет раскрывался в отдельном документе, приложенном к Донесению, но не обнародованном. Он предназначался исключительно для сведения императора. «Секретное объяснительное прибавление ко всеподданнейшему докладу Комиссии» объясняло, кто и почему не упомянут в Донесении: «По высочайшей воле Вашего императорского величества комиссия в своем общем донесении не наименовала трех членов тайного общества, удостоившихся полного отеческого прощения Вашего, но о коих, однако же, по участвованию их в составлении сих обществ и в некоторых замечательных совещаниях нельзя было умолчать вовсе. Они (князь Илья Долгорукий, Иван Шипов и князь Павел Лопухин) в докладе означены как члены, искренним раскаянием заслужившие совершенное забвение своего кратковременного заблуждения, извиняемого и отменного их молодостью. Не наименован также граф Федор Толстой, бывший в Коренном совете Союза благоденствия, но не действовавший и вскоре оставивший сие общество…»[296]. Из текста «прибавления» видно, что имена исключенных из Донесения лиц не внесены в него «по воле» Николая I. Фактически этот документ следствия передавал решение участи указанных лиц на усмотрение императора. Однако ко времени его составления решение уже состоялось – Николай I повелел простить их. Ясно, что эти «наиболее виновные» из числа отошедших от тайного общества в 1821–1822 гг. лиц избежали репрессий, несмотря на угрожавшее им наказание, прежде всего благодаря тому, что их простил сам император.
292
Там же. С. 29.
293
ВД. Т. XVII. С. 32.
294
ВД. Т. III. С. 85–109.
295
ВД. Т. XVII. С. 26. Стоит отметить, что никак нельзя говорить об «отменной молодости» в период членства в Союзе ни И. Шипова, ни Ф. Толстого. После публикации Донесения в обществе возникли различные слухи и домыслы относительно не упомянутых в документе лиц.
296
Там же. С. 68.