Страница 25 из 46
Как и следовало ожидать, наиболее осведомленными авторами показаний явились Трубецкой, Оболенский, Н. М. Муравьев и Пестель. Именно их свидетельства в полной мере подтвердили участие в тайном союзе всех названных Бурцовым лиц. Часть подтверждающих показаний дали также И. Пущин, Рылеев. В то же время полностью неосведомленными о составе Союза благоденствия оказались Каховский и Корнилович. Еще одно опрошенное лицо, Краснокутский, будучи ранее членом Союза, в значительной степени скрыл свою информированность о составе тайного общества.
При сравнении оригинальных показаний и составленного на их основе свода обнаруживаются существенные различия. Некоторые из них позволяют сделать вывод о неполноте и неточности итогового свода. Так, в него не вошли показания Юшневского, который сообщал о принятии в тайное общество Сурнина, Чумпалова и Алимского покойным К. А. Охотниковым. Чиновники следствия прошли мимо этого показания Юшневского – вероятно потому, что последний отозвался незнанием относительно принадлежности к Союзу всех остальных значившихся в списке лиц[229].
В показания и составленный на их основе свод вкрались и серьезные неточности, оказавшие влияние на ход расследования. Так, вместо названного Бурцовым Юмина в разосланных списках был указан «Юлин» (явная описка); естественно, что по этой причине опрошенные отозвались незнанием об участии незнакомого им лица в тайном обществе[230]. Бурцов первоначально показал об участии в Союзе благоденствия «профессора» Воейкова (литератора А.Ф. Воейкова), однако в разосланном при запросе списке значился просто «Воейков». В результате были получены показания не о том Воейкове, о котором показал Бурцов, а о Н. П. Воейкове[231]. Неясность с «Преображенским офицером» Голицыным также вызвала путаницу в показаниях: Оболенский, Рылеев (со слов Оболенского), Трубецкой, Н. М. Муравьев свидетельствовали о принадлежности к тайному обществу В. М. Голицына, Пестель (со слов А. В. Поджио и И. П. Шипова) – об участии в Союзе благоденствия П. А. Голицына, отставного офицера Семеновского полка[232]. Бурцов не указал, какой именно Римский-Корсаков считался членом Союза благоденствия. В поступивших ответах содержались данные сразу о двух представителях этой фамилии, и оба принадлежали к Союзу: Трубецкой и Н. М. Муравьев свидетельствовали об участии в Союзе сына литовского генерал-губернатора, бывшего офицера Семеновского полка В. А. Римского-Корсакова, а Оболенский – о Г. А. Римском-Корсакове, бывшем офицере Московского полка; оба в последние годы находились за границей[233].
Все указанные Бурцовым члены (кроме А. Ф. Воейкова и безымянного офицера-егеря) были названы «отставшими» от тайных обществ, а участникам поздних обществ они оказались вовсе неизвестными. В ряде случаев отношения указанных лиц с «ныне существующим» обществом остались не до конца ясными. Причем итоговый свод содержал, как правило, более «благоприятную» информацию для вновь показанных лиц, по сравнению с оригинальными показаниями. Так, в отношении А.А. Скалона Пущин свидетельствовал: «кажется, отстал» – в своде же это свидетельство Пущина передавалось категорично: Скалон «отстал». Оболенский показал о П. П. Каверине, что он «есть член нашего общества» (т. е. существующего Северного общества. – П. И.), при этом отговариваясь незнанием насчет того, «отстал» он или нет; в своде же фиксировалось: «был в Петербургском обществе, но неизвестно, отстал ли или нет». Оболенский показал в отношении Д. А. Давыдова, что он «был, кажется, в связи с прежним обществом (Союзом благоденствия. – П. И.) …но был ли членом оного… неизвестно»; в своде же не совсем точно утверждалось, что Оболенский не знает о принадлежности Давыдова к Союзу благоденствия[234].
Свод, составленный по ответам «главных», по мнению следствия, участников тайных обществ, был заслушан 31 января на заседании Комитета; его решили представить на усмотрение императору[235]. На следующем заседании 1 февраля были оглашены высочайшие резолюции по данному вопросу, смысл которых состоял в одном: представленных в своде лиц «оставить без внимания», «пока новых на них показаний не будет», иначе говоря – пока не обнаружатся новые сведения об их участии в тайном обществе[236]. В итоге все указанные Бурцевым участники тайных обществ были признаны «давно отставшими» членами Союза благоденствия, кроме офицеров 2-й армии Чумпалова и Сурнина, которые неожиданно назывались принадлежащими к «ныне существующему» обществу, со ссылкой на показания Пестеля. Однако и по ним решение об аресте не было принято: очевидно, Комитет признал показание Пестеля недостаточным[237].
Таким образом, первое упоминание списка «отставших» участников Союза благоденствия и других ранних тайных обществ содержится в журнале Следственного комитета за 17 января. Список был составлен первоначально на основе показаний Бурцова и А. Н. Муравьева. И хотя в отношении подавляющего большинства были получены показания, подтверждающие их участие в тайном обществе, решение о привлечении их к расследованию, с одобрения императора, не принималось[238].
С этого времени следствие начало выяснять главный для себя вопрос: участвовали ли впервые названные, состоявшие в Союзе благоденствия лица в последующей деятельности тайных обществ в 1822–1825 гг., в заговорах и политических планах? В то же время обращение к ведущим (по терминологии следствия, «главным») участникам поздних тайных обществ одновременно лишало расследование точных данных о действительной степени участия этих лиц в Союзе благоденствия, поскольку следователи в данном случае не обращались к осведомленным свидетелям, направляя вопросные пункты, главным образом, ведущим членам Северного и Южного обществ (Рылеев, И. Пущин, Каховский, Корнилович, Краснокутский и др.). Если проанализировать состав опрошенных, нельзя не заметить, что следствие прежде всего интересовала принадлежность к более поздним тайным обществам и, соответственно, осведомленность о заговоре, планах цареубийства, военного мятежа, покушений на цареубийство, а вовсе не особенности действительного участия в тайном обществе и даже знакомство с политическими целями. Это наглядно демонстрирует сравнительно небольшой интерес, который вызывала у следствия деятельность этих лиц в период существования Союза благоденствия. Характерно, что пункт о решении по этому списку даже не попал в докладную записку императору о заседании Комитета.
«Список 42-х отставших членов Союза благоденствия» впервые упоминается в журнале Следственного комитета за 15 марта 1826 г. Ранее, в феврале, при расследовании причастности к тайному обществу вновь обнаруженных участников Союза, этот список не фигурировал. Так, 24 февраля в ходе выяснения степени участия в тайном обществе В. А. Глинки, когда оказалось, что он принадлежал только к Союзу благоденствия, его отнесли «к разряду тех, кои, отстав от Союза благоденствия, в другое общество не вступали, не знали существование оного, ни в каких совещаниях не бывали, в происшествии 14 декабря не участвовали и потому вытребованы сюда не были». Показания на Глинку были приняты к сведению[239]. Следовательно, список 42-х «отставших» появился позднее.
Первое упоминание о «списке 42-х» связано с чрезвычайно примечательным фактом: неожиданным возбуждением вопроса о том, почему не были привлечены к следствию некоторые из участников Союза благоденствия, очевидно, лично известные Николаю I. Этот вопрос был инициирован самим императором. На заседании 15 марта член Комитета Левашев «объявил, что государю императору угодно знать, отчего не были взяты служившие лейб-гвардии в Измайловском полку капитан Летюхин и поручик Жуков». Запрос императора последовал после допроса и показаний А. В. Капниста о тайном обществе в Измайловском полку от 4 марта[240]. Комитет вынужден был представить императору объяснение, в котором говорилось, что принадлежность этих лиц к Союзу вскрыта по показаниям Оболенского, других показаний об этих лицах от содержащихся в крепости подследственных не поступало. Поэтому оба члена «прежнего общества», как «не участвующие вовсе в нынешнем обществе», не арестовывались; Жуков и Летюхин «внесены в представленный его величеству список 42-х отставших участников Союза благоденствия, кои не требовались к следствию»[241]. Из этой записи следует, что к середине марта «список 42-х» уже был подготовлен и представлен императору; в него входили лица, указанные в первых показаниях Трубецкого, Оболенского, возможно, Бурцова и др.
229
ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 243. Л. 28–28 об. В копии свода, представленной императору, показания А. П. Юшневского об этих офицерах отсутствуют (ВД. Т. XVI. С. 258–259). В оригинале свода они нашли отражение лишь частично (приведены показания только в отношении Чумпалова и Алимского); по своему внешнему виду этот текст – поздняя вставка (см.: ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 243. Л. 39 об.)
230
В результате «Юлина» не признали членом общества ни Пестель, ни Юшневский, которые, несомненно, знали об участии в Союзе Юмина (Пестель счел необходимым сообщить о майоре Юмине особо: Там же. Л. 18, 39 об.).
231
Подробнее о Н. П. Воейкове и показаниях о нем см. в главе 2.
232
ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 243. Л. 2, 5 об., 17 об., 18, 22, 39. Интересно отметить, что Пестель в своем показании сообщал, что источником его данных о П. Голицыне послужили в равной степени А. Поджио и И. Шипов, но в оригинале свода сообщалось, что он знал об этом «…по словам Поджио, а не Шипова…». Здесь видится влияние акта прощения Шипова, имевшего место в начале следствия.
233
Там же. Л. 5, 22, 25.
234
Там же. Л. 5 об., 33, 39–40.
235
ВД. Т. XVI. С. 80, 255.
236
Там же. С. 82.
237
Формулировки о Сурнине и Чумпалове стали результатом искажения показания Пестеля о том, что эти офицеры были приняты в тайное общество М. А. Фонвизиным (Пестель ссылался на самого принявшего), при этом оказалась утеряна хронологическая привязка данного факта (ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 243. Л. 18).
238
ВД. Т. XVI. С. 63, 80.
239
ВД. Т. XVI. С. 117 (данные о принадлежности Глинки к тайному обществу собирались еще 11 января, сразу после первого показания о нем И. Н. Хотяинцева – ВД. Т. XIX. С. 34–35; Т. XX. С. 562). Вместе с тем о принадлежности Глинки к тайному обществу было сообщено главнокомандующему 1-й армией, под началом которого состоял этот офицер.
240
ВД. Т. XX. С. 254.
241
ВД. Т. XVI. С. 129–130.