Страница 29 из 125
— Стреляйте в голову!..
* * *
— Стреляйте в голову!..
Тот, кого когда-то звали Тони Синтаро, тот, кто когда-то носил прозвище Шальная Пуля, шевельнулся, медленно сел, уставившись тусклыми глазами на широкую спину человека, затянутую в черный пиджак из дорогой ткани. Правда, он уже не мог его по достоинству оценить.
Столь же бесшумно Тони сел на корточки, впечатал в расколотый асфальт кулаки, из раззявленного окровавленного рта закапала черная тягучая слюна.
У него не было никаких мыслей, только примитивные инстинкты: жить, есть, убивать. Живая плоть будила исконный голод, голод, неведомый живому существу. И голод не мог ждать, голод требовал и толкал вперед. Тот, кто когда-то был знаменитым Тони Шальной Пулей, не видел причин ждать. Оттолкнувшись от земли, он бросился вперед.
* * *
— Стреляйте в голову!..
Холдстеп обернулся, но мертвяк был слишком близко, что уже и не успеть вскинуть револьвер и расплескать гнилые мозги по асфальту. Единственное, что успел сделать пророк-президент, это заслониться рукой.
Зомби впился зубами в рукав, прокусил его в мгновение. Дернул головой — в его пасти остался кусок мяса. Кусок священной плоти Гласа Господнего.
Брызнула неожиданно яркая кровь. Сладкая кровь.
Только Холдстеп был не из тех, кто боится крови. Ее и так было слишком много на его руках. Он поднял револьвер, упер ствол в подбородок утробно урчащего мертвяка и спустил курок. Череп твари брызнул окровавленными осколками.
Поднявшись, он уткнулся взглядом в черный провал ствола, направленного ему в голову.
— Ты чего? — он удивленно уставился на телохранителя, позабыв даже про прокушенную руку. — Я пророк-президент! Я…
Он шагнул вперед. Рука у телохранителя не дрогнула. Все-таки, он был ветераном.
— Извините, но я не могу рисковать. — И он спустил курок.
* * *
Ветеран Солт-лейкской кампании никогда не жаловался на меткость. Во многом по этому его взяли в охрану пророка-президента. И он не смог оправдать все те ожидания, что возложили на него. Но, пусть он не спас его, но он был твердо уверен, что уберег свою землю, землю своих братьев и сестер от смертного проклятья внешних земель.
Вера его была твердой и основательной. Верили его деды, верил его отец — верил и он сам. И верил он в то, что земля около Великого Соленого Озера свята и что даровано обрести благодать каждому, кто ее возжелает. А кто не захочет принять благословения ангела Морония… Что ж, у каждого свой путь и не зря же Господь Бог даровал людям свободу воли.
Григорий Дондин
ШУТКА СТАРОГО ВАН ТАГА
В темной аллее непрестанно дребезжал голос Эца Ван Тага, произвольно меняющий тональность и громкость, то и дело срывающийся на визг. Замшелый колдун, древний, как и его ремесло, так износил свое тело, что уже не мог контролировать голосовые связки. Он говорил, говорил, говорил. Бесконечные потоки блеющих, хрипящих, свистящих слов лишь изредка прерывались кашлем. Герцогиня Лоэль, плетущаяся следом за колдуном, думала, что старик утрачивает контроль не только над голосом, но и над разумом — такими нелепыми и бессмысленными казались его рассуждения.
— Природа всех вещей в нашем мире двойственна, — блеял он. — В любых бестелесных энергиях можно обнаружить свойства материи, а всякая материя так же обладает и свойствами энергии. Вспомните об этом, молодая госпожа, когда будете смотреть в зеркало. Ваше прехорошенькое тело только кажется плотным и осязаемым, а на деле оно суть энергия, которой вздумалось загустеть в такой очаровательной форме…
Бред маразматика!
Герцогиня смотрела на черный силуэт старца впереди себя и чувствовала злость. Колдун семенил крошечными шажками. Сантиметров по десять, не больше. Трясущаяся правая рука опиралась на трость, стучащую по каменным плитам. Левой он широко отмахивал, будто гвардеец на параде. Шел, отклячив зад и вздернув подбородок, тратя больше энергии на болтовню, чем на продвижение вперед. Герцогиню так и подмывало подогнать Ван Тага хорошим тумаком. Подобрать подол, что б не мешал замаху, и лягнуть от души.
Она вспомнила, что в начале Скорбной аллеи, укрытая от глаз кустами бузинника, стояла деревянная будка. Смотритель хранил там садовый инструмент. Лопаты, вилы, грабли и еще тачку на одном деревянном колесе, обитом железными полосами. Почему она сразу до этого не додумалась? Прекрасная мысль, родившаяся, как водится, с опозданием на полчаса. Если бы она усадила иссохшего старца на садовую тачку и повезла, толкая перед собой, они уже давно были бы на месте. Картина, вставшая перед мысленным взором, вызвала у герцогини нервный смешок.
— Что вы сказали, молодая госпожа? — переспросил Ван Таг, останавливаясь и начиная поворачиваться к ней всем телом. Медленно, неуклюже.
— Солнце взойдет раньше, чем мы доберемся до склепа, — проворчала герцогиня Лоэль. — Ты можешь идти быстрее, старик? Хотя бы немного?
Ван Таг шумно вздохнул. Голова, увенчанная высоким цилиндром, сокрушенно качнулась.
— От чего жизнь не течет в обратную сторону? — спросил он, непроизвольно взвизгнув на последнем слове. — От дряхлой немощи к цветущей юности? Тогда молодые уважали бы стариков. Сложно понять страдание, которого не испытал на себе.
— Время, Ван Таг! Ночь не бесконечна, а нам еще многое нужно сделать.
— Время! Сколь многое я могу рассказать о его природе, и как я беспомощен перед его неумолимым бегом! А известно ли вам, молодая госпожа, что время… — слова, слова, слова.
Крышка саркофага из чистого золота отъехала в сторону, потревожив тишину склепа неприятным скрежетом. Почему-то этот режущий звук никак не вязался с благородным металлом, который его издавал. Герцогиня мельком взглянула на почерневшее, раздутое лицо мертвеца, вдохнула смрад разложения и отшатнулась в сторону. Здесь было множество масляных светильников. Хорошо, что она позволила Ван Тагу зажечь только один. И все равно для подобного зрелища света было слишком много. Золото отражало лучи единственного огонька. Оно было здесь повсюду от потолка до пола. Правители герцогства Лонге, на территории которого находилось пять самых крупных золотых приисков северного побережья, могли позволить себе такую фамильную усыпальницу. Снаружи она выглядела, как сильно уменьшенная копия замка Лонгеферт из черного мрамора, а внутри была сплошь отделана золотом.
— Не стоит бояться, — заблеял колдун. — Однажды этот саркофаг станет прибежищем и для ваших костей, молодая госпожа. Ваше тело омоют, оденут в лучший наряд и уложат в объятия мужа. Не так, как сегодня, на краткие минуты. Уложат навсегда.
— Замолчи хоть ненадолго, старик! — полувзмолилась, полуприказала герцогиня.
Собравшись с духом, она вновь заглянула в саркофаг, при этом невольно сдерживая дыхание. Один глаз старого герцога был открыт. Подернутый мутной пленкой зрачок пялился в золотой потолок. Странное дело, после смерти у герцога начала отрастать борода. Длинная седая щетина пучками торчала из расползающихся щек. Какая мерзость!
— Меня всегда забавлял тот факт, что ногти и волосы продолжают расти после смерти, — продребезжал Ван Таг, будто прочитав ее мысли. — Как если бы гибель организма не затрагивала их вовсе. Герцог мертв, но его ногти живы!
Колдун гаденько захихикал.
— Я не смогу, — прошептала Лоэль. — Эта вонь, ледяная кожа…
— Он не должен быть слишком холодным, — возразил старик. — При гниении плоти выделяется некоторое тепло, а что до остального, я дам вам наркотик, который поможет не думать и не чувствовать какое-то время. Потом вы даже и вспомнить толком не сможете, как будто и не было ничего.
— Кажется, меня сейчас стошнит, — едва слышно пожаловалась Лоэль, на шаг отступая от саркофага. — Ноги совсем ватные сделались.