А тебе слабо?

– Бейсбол – не просто игра. Это запах попкорна, плывущий в воздухе, это стаи жуков, кружащих в свете прожекторов, и неровность земли под бутсами. Это ожидание, нарастающее в груди при звуках гимна, выброс адреналина во время удара биты по мячу и огонь в крови, когда судья объявляет страйк после твоей подачи. Это команда парней, чутко сопровождающих каждое твоё движение, и трибуны, подбадривающие тебя. Это… это жизнь.

Громкие аплодисменты справа заставляют меня вздрогнуть от неожиданности. Я поворачиваюсь и вижу мою преподавательницу английского, розововолосую и в розовом парео поверх купальника.

– Да ты поэт, Райан.

Мы с Гвен обмениваемся выразительными взглядами с подтекстом «какого чёрта» и снова поворачиваемся к миссис Роув.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я.

Она приподнимает свою пляжную сумку, встряхивает перед моим носом.

– Бассейн закрылся. Я шла мимо, увидела вас с мисс Гарднер и решила напомнить, что в понедельник жду от вас эссе.

Гвен со стуком опускает ноги на землю. Месяц назад миссис Роув попыталась испортить всем каникулы, дав задание на лето.

– Мне не терпится прочитать ваши работы, – как ни в чём не бывало продолжает она. – Полагаю, вы уже закончили?

Даже не начинал.

Гвен стоит рядом, крутит кольцо Майка на пальце.

– Ну, мне пора.

И уходит, не сказав больше ни слова. Я глубже засовываю руки в карманы и раскачиваюсь на пятках, ожидая, когда миссис Роув последует за Гвен. Мне нужно завершить мой ритуал.

Но миссис Роув прислоняется плечом к кабинке запасных с таким видом, будто и не думает уходить.

– Я не смеялась над твоими словами, Райан. В прошлом году на моих уроках ты продемонстрировал незаурядный талант. С учётом того, что я сегодня услышала, можно с уверенностью сказать, что у тебя есть писательская жилка.

Я фыркаю. Спору нет, её уроки будут занимательнее, чем математика, но…

– Я бейсболист.

– О да, и, насколько мне известно, лучший из лучших, но кто сказал, что одно другому противоречит?

Миссис Роув вечно рыщет в поисках тех, кого можно обратить в книголюбов. В прошлом году она даже основала литературный клуб. Как вы понимаете, моего имени нет в списке членов.

– Меня друг ждёт.

Она бросает косой взгляд на пикап Криса.

– Будь добр, передай мистеру Джонсу, что его письменную работу я также жду в понедельник.

– Обязательно.

Я снова жду, когда она уйдёт. А она снова не уходит. Просто стоит, и всё тут. Сгорая от смущения, я невнятно прощаюсь и иду на парковку.

По дороге я пытаюсь избавиться от раздражения, царапающего шею, но не могу. Это время в одиночестве на горке – мой священный ритуал. Необходимость. Долг. Мама называет это суеверием. Пусть называет как угодно, мне всё равно, но, чтобы выиграть следующую игру, я должен постоять на горке – в полном одиночестве – и понять, как и почему я ошибся с тем кручёным мячом.

Если я этого не сделаю, жди неприятностей. С командой. С подачей. Или с моей жизнью.

Крис сидит в своём стареньком чёрном «форде», откинув голову назад и прикрыв глаза. Водительская дверь распахнута настежь. Крис вкалывал как проклятый ради этого пикапа. Целое лето пахал на дедовом кукурузном поле ради ржавой развалюхи, которую болтает из стороны в сторону, когда мы едем всемером.

– Я же сказал тебе ехать домой.

Он не открывает глаз.

– А я сказал тебе выбросить из головы тот неудачный бросок.

– Уже выбросил.

Мы оба знаем, что это неправда.

Крис оживает, закрывает дверь, включает двигатель.

– Залезай. Мы едем на вечеринку, там ты мигом обо всём забудешь.

– Я сам доеду, – я киваю на свой джип, припаркованный рядом с пикапом.

– Я намерен сделать всё, чтобы после вечеринки ты был не в состоянии сесть за руль, – он несколько раз газует, чтобы двигатель не заглох. – Поехали.

Бет

Я выхожу из туалета, и офицер Монро в тот же миг отрывается от стены.

– Бет.

Я не хочу с ним разговаривать, но меня ни капли не радует перспектива воссоединения с давно потерянным дядюшкой. Поэтому я приостанавливаюсь, скрестив руки на груди.

– Я думала, меня отпустили.

– Да, – офицер Монро виртуозно натренировался копировать щенячий взгляд Джонни Деппа. – Когда будешь готова рассказать о том, что произошло прошлой ночью, просто позвони мне, – он протягивает мне свою визитку.

Не бывать этому. Я лучше умру, чем отправлю маму за решётку. Я прохожу мимо Монро, слегка задев его плечом, и выхожу в вестибюль. Ослепительное солнце светит сквозь окна и стеклянные двери, бьёт по глазам. Проморгавшись, вижу Исайю, Ноя и Эхо. Исайя вскакивает с места, но Ной кладёт ему руку на плечо и что-то шепчет, кивая куда-то влево. Исайя застывает на месте. Его светло-серые глаза умоляют меня подойти. Я очень этого хочу. Больше всего на свете.

Два человека встают и загораживают от меня Исайю, в груди становится больно. Мама. Она, как потерянная маленькая обезьянка, цепляется за своего ублюдочного дружка. В её глазах отчаяние. Она втягивает щёки, как будто пытается сдержать слёзы. Этот подонок втянул мою маму в свою мерзкую, пакостную жизнь. Богом клянусь, я вытащу её оттуда!

Трент тащит маму к выходу. «Ничего ещё не закончилось, ублюдок. И не надейся».

Я хочу подойти к Исайе, но вдруг слышу:

– Привет, Элизабет.

Дрожь пробегает по моей спине. Этот голос так похож на голос моего отца.

Я поворачиваюсь лицом к человеку, мечтающему разрушить мою жизнь. Он и внешне очень похож на моего отца: высокий, темноволосый, синеглазый. Главное отличие в том, что у Скотта атлетическое телосложение, а мой отец весь высох от амфетаминов.

– Оставь меня в покое.

Он бросает беглый осуждающий взгляд на Исайю.

– Мне кажется, тебя непростительно долго оставляли в покое.

– Не прикидывайся, будто тебе есть до этого дело! Будто я не знаю цену твоим обещаниям!

– Почему бы нам не пойти отсюда, раз уж тебя освободили? Мы сможем спокойно обсудить всё дома.

Скотт берёт меня за руку и остаётся бесстрастным, когда я вырываюсь.

– Я никуда с тобой не пойду!

– Нет, – возражает он своим бесящим спокойным голосом, – пойдёшь.

У меня напрягается спина, как у шипящей от бешенства кошки.

– Ты будешь указывать мне, что делать?

Тёплые пальцы обхватывают моё запястье, несильно тянут влево. Исайя склоняется надо мной и тихо шепчет:

– Ты не забыла, что находишься в полицейском участке?

Я украдкой оглядываюсь и замечаю офицера Монро, который вместе с ещё одним копом внимательно наблюдает за нашим неординарным семейным воссоединением. Мой дядя с любопытством разглядывает меня и Исайю, однако не вмешивается.

Я до краёв наполнена гневом, яростью. Она заполняет мои лёгкие, бурлит в крови. А Исайя, значит, стоит тут и советует мне сдержаться? Я должна выплеснуть всё это, иначе меня разорвёт изнутри!

– Чего ты от меня хочешь?

И Исайя делает нечто такое, чего раньше никогда не делал. Дотрагивается рукой до моей щеки. Ладонь у него тёплая, сильная и надёжная. Я прижимаюсь к ней, и мой гнев испаряется от этого простого прикосновения. Часть меня возмущена тем, как легко я остываю. Но мне плевать. Я эмоционально истощена.

– Выслушай меня, – шепчет Исайя. – Поезжай с ним.

– Но…

– Богом клянусь, я о тебе позабочусь, но я не могу сделать это здесь и сейчас! Иди с ним и жди меня. Ты поняла?

Я киваю, когда до меня наконец доходит, что он пытается сказать мне без слов. Он за мной придёт. Надежда брезжит сквозь пустоту, я прячусь под защиту надёжных рук Исайи, и мы крепко прижимаемся друг к другу.

Райан

На заднем поле, которое граничит сразу с тремя фермами, уже вовсю гудит вечеринка. Обожаю вечеринки. Там всегда много девушек, которые пьют пиво и танцуют, и парней, которые мечтают переспать с девушками, которые пьют пиво и танцуют.