Страница 9 из 17
«Я – Король Суши, и я выполнил свои королевские обязанности, – сказал он.
– Ран сказал мне, что ты – Снежная принцесса, так что завтра тебе следует показать мне окрестности».
«Звучит как уговор», – сказала я со смешком.
Следующим утром я наблюдала за тем, как свинячий восторг и аппетит к жизни вновь берут над ним верх. Пока я показывала Джозефу разные трассы и секретные целины, он, не мешкая, включился в процесс. Он вел себя как ребенок, «бомбочкой» прыгающий в воды озера жарким летом. В каждом его движении сквозило какое-то лихорадочное возбуждение. В том, как он катался, не было ни капли умеренности и контроля. Он катался совершенно не так, как учили кататься меня, и это очень мне понравилось. Я никогда не встречала людей, похожих на него. Я не до конца понимала, кто он, но одно было ясно наверняка – он не был «козликом».
Наблюдение за играми Джозефа в горах научило меня искусству катания на лыжах больше, чем все, с чем я когда-либо сталкивалась раньше. Его техника не была идеальной, так что дело было не в техническом исполнении. Более того, во многих ситуациях я бы охарактеризовала его как человека неуклюжего и раскоординированного, но каким-то образом ему всегда удавалось оставаться в вертикальном положении. Он олицетворял собой идеальный баланс между полным и безоговорочным подчинением стихии и физическим контролем. Это напомнило мне об одной перфоманс-художнице, которую я однажды увидела: эта женщина в буквальном смысле бросала свое измазанное краской тело на пустой холст в порыве полнейшей разнузданности. Пока она чинила свой великолепный хаос, аудитория завороженно за ней наблюдала. Ей было наплевать на то, что краска, капавшая с ее кожи, попадала на холст или парусину, которую она разложила под ним. Ей было все равно, что маленькие капельки брызг попадали на одежду и лица людей, наблюдавших за ней. Если бы Джозеф был там со мной и увидел бы эту женщину, я почти уверена, что он зааплодировал бы, а потом повернулся бы ко мне, и я бы увидела на его лице несколько капелек красной краски. «Сибуми! – сказал бы он. – Это было сибуми! Браво!»
Пока мы катались вместе следующие несколько недель, Джозеф много рассказывал мне о концепции сибуми. Он вычитал о ней в книге, философском триллере, главный герой которого был одержим стремлением существовать по канонам сибуми. Само по себе это слово происходит из японского сленга и обычно используется для описания эстетического качества чего-либо, скажем, произведений искусства или гончарных изделий. Вольно перевести его можно как совершенство, достигнутое без усилий, сложную, но органичную красоту или нечто суровое, но при этом элегантное. Последив за катанием Джозефа и узнав из разговоров с ним об этой концепции, я не могла отделаться от мысли, что его манера двигаться – подходящий пример, иллюстрирующий сибуми, нечто прекрасное, порожденное сочетанием дикой спонтанности и нескольких мазков контроля.
В один из уик-эндов, когда мы с Джозефом поднимались на кресельном подъемнике, он повернулся ко мне с серьезным выражением лица. «Так много людей в рабстве, – сказал он. – В этом должна состоять твоя главная цель, Стефани, не быть рабом. В рабстве никакого сибуми нет».
«Хоро-шо-о-о…» – протянула я.
«Когда ты в рабстве, ты в конечном итоге превращаешься не в того, в кого должен превратиться».
Я кивнула, хотя и не до конца понимала, что он имеет в виду.
Важно отметить, что в том, что касается рабства или того, что большинство людей попросту назвали бы «доходной службой», Джозеф может похвастать большей свободой, чем располагает основная масса людей. Потому что он настоящий денежный мешок. Познакомившись с ним, вы вряд ли так подумаете, даже подозрений таких не возникнет – потому что он не кичится своим богатством. Более того, единственная причина, по которой о его состоянии узнала я, это Google. Мне было любопытно узнать, как парень за тридцать, до сих пор таскающий всю свою наличку в бумажнике Velcro, может позволить себе месяцами жить в отеле. Тогда я решила раскопать немного информации о нем, и, как выяснилось, Джозеф вместе с несколькими партнерами изобрел какую-то революционную интернет-приблуду, а в конце 1990-х продал вместе с ними компанию, и – бинго! – отсюда и миллионы.
Также важно отметить, что деньги Джозефа – причина, по которой мы с ним до сих пор всего лишь друзья.
Не взирая на тот факт, что я не имею формальной квалификации социолога, я могу с уверенностью утверждать следующее: большинство дружеских отношений между мужчиной и женщиной начинается с неких намеков на сексуальное напряжение, с маленького вопроса, который возникает в голове каждой из сторон: «А не происходит ли между нами что-то такое?..» С Джозефом было ровно то же самое. Я думала, что начинаю подмечать едва уловимые признаки зарождающейся между нами «химии», нечто маленькое, но интересное. А потом я загуглила его имя и незамедлительно отмела в сторону всю нашу «химию».
Мне нравилось проводить время с Джозефом, и я не хотела, чтобы он думал, что я делаю это из-за его денег. Я хотела, чтобы он ни капли не сомневался, что я обожала его за то, кто он есть, потому что так оно и было, это до сих пор так. Мне нравилось слушать, как он рассуждает о своей жизненной философии, рассказывает о том, что читает в данный момент, как остроумно подмечает нюансы канадской жизни. Общение с ним было сродни разговору с выходцем с совершенно другой планеты, который прилетел на Землю с коротким визитом и чей разум был изумлен до крайности всеми новыми и незнакомыми прежде явлениями.
«Газеты! – мог воскликнуть он. – На первых полосах у них тут статьи о популяции лосося. В Израиле газеты пишут о популяции людей, о том, сколько человек погибло и кто кого убил на этот раз. Но здесь? Нет! Вы должны писать о лососе».
Я могла лишь рассмеяться в ответ.
«Также, – продолжал он, – я тут зашел в продуктовый магазин и заметил, что овощи здесь поливают из душа каждые пятнадцать минут. Только канадцы могут с таким трепетом относиться к своим овощам».
С того момента мы, отставив в сторону напряжение, сконцентрировались на катании на лыжах, саке и долгих беседах об угрозах, стоящих перед популяцией лососевых. Это было – ну просто нет другого подходящего термина, чтобы это описать, – совершенство, достигаемое без усилий. Мои уик-энды были наполнены Джозефом, снегом, саке и сибуми.
За то время, что мы провели вместе, я начала смотреть на горы, в которых выросла и которые, как я думала, знала вдоль и поперек, с совершенно иной точки зрения. Когда я следила за его катанием, чувствовала себя свободно и раскованно. Я дала себе разрешение стать менее дисциплинированной, менее зажатой. Я увидела линии там, где никогда прежде их не замечала. Более того, я решила отказаться от мысли о том, что какие-то линии вообще должны существовать, вместо них я стала видеть дуги, изгибы, повороты и виражи. Я танцевала на снегу, как на паркете бального зала, широком и отполированном полу белого цвета, по которому я могла бы грациозно скользить. Я начала использовать скорость, которую всегда любила, как форму медитации, способ спустить себя на землю, вырвать затычку, сидящую в мозгу, ту самую, что была ответственна за распространение сомнений и страхов, охвативших все вокруг после моего откровения у синего жестяного знака.
Спустя примерно месяц после того, как Вселенная подтолкнула меня к тому, чтобы поднять сдерживающий рычаг, я отправилась попить кофе с Джозефом. Я рассказала своим друзьям и близким о своих планах, и каждый из них до единого заклеймил меня однозначно сумасшедшей. Джозефу я еще не рассказала, так как колебалась, опасаясь, что еще от одного человека услышу о своем безумии, но все-таки решила рискнуть и попытать удачу с Джозефом.
«Я раздумываю о том, чтобы взять годичный отпуск и отправиться кататься на лыжах по всему миру», – объявила я.