Страница 6 из 17
Все это сформировало мое представление о том, что значит быть женщиной. Но в то же время девиз моего поколения был «Мечтай о большем!» Мы были теми маленькими девочками, которым говорили, что мы можем заниматься чем угодно и стать кем захочется. Меня сбивали с толку эти слова, особенно когда я смотрела на окружающих меня женщин, на маму. Мечтали ли они о большем? Занимались ли они чем угодно, становились ли теми, кем хотели? По ним нельзя было так сказать. Как удавалось им, с одной стороны, испытывать столько любви, а с другой – мириться со столькими ограничениями?
Моя мать до сих пор хранит красную шляпку-таблетку со времен своего первого свидания с отцом. Она хранит ее на верхней полке своего шкафа в спальне, вдали от впечатляющей коллекции шляп, что живет в гостевой комнате. Так я узнала о том, что эта шляпа – особенная. Остальные были просто шляпами. Эта была короной.
Когда я была маленькой, у меня была привычка затаскивать стул в родительскую комнату и ставить его у маминой половины шкафа. Если я вставала на цыпочки, как раз могла дотянуться до верхней полки. Я аккуратно разворачивала оберточную бумагу, расстилала ее на матрасе и подходила к зеркалу со шляпой в руке. Я много раз стояла напротив этого зеркала с красной шляпкой-таблеткой на голове. Она никогда не сидела как следует. Мне и маме было суждено носить разные шляпы.
Так что делает девочка, когда осознает, что мамина шляпа не подходит к ее голове?
Я проконсультировалась у книги неписаных правил и сразу же перешла к разделу о парнокопытных. Если я не могу быть мамой, я должна быть папой – или как минимум его мастерской имитацией. А когда ты собираешься строить свою жизнь на имитации, то лучше, чтобы она была стоящей. Тебе придется компенсировать в двойном объеме, придется достигать вдвое большего, соревноваться с другими вдвое чаще и агрессивнее. Тебе придется тратить свою жизнь на бесконечный поиск наградных лент; иначе все узнают, что ты мошенница.
Я выросла в Канаде, так что вы, наверное, решили, что я предпочла толсторога, живущего в Скалистых горах. Но нет, я выбрала мархура, потому что… ну, вы вообще видели мархуров? Самцы мархуров – самые величественные и роскошные козлы на планете. Их рога спиралью устремляются в небо, они в три-четыре раза крупнее тех рогов, что носила Анджелина в фильме «Малефисента». Если уж я собиралась быть парнокопытным, а я собиралась, то мне нужно было пройти весь путь до конца. А мархур символизировал весь путь и еще немного сверх меры.
Так я и поступила. Я перебодала баранов. Я бодалась везде и всюду. Я отмела в сторону тот пример, который мне подавала мать, тот, который она всякий раз с любовью ставила передо мной на стол, и закрыла глаза на успехи своей сестры – она все равно была первой в очереди на примерку красной шляпы-таблетки и, говоря по правде, на ней она смотрелась изумительно. Я подыскала себе комплект крепких, долговечных шор, надела их и принялась маршировать вперед. Я начала оценивать себя по успехам своих братьев. Я упорно соперничала за внимание своего отца. Я придумала себе мужской идеал и приложила свой миленький носик к точильному камню, чтобы соответствовать ему. Я похоронила все женское где-то глубоко внутри себя и жадно вгрызалась во все и вся, что только могло помочь мне стать настоящим мархуром в глазах других.
Я усердно работала, чтобы стать тем, что, как я думала, подходит под описание моего отца. Я набросала список и начала отмечать галочкой каждый из пунктов. Я прошла курс обучения катанию на лыжах в 16-летнем возрасте, в точности как он. Я пошла в университет, на что решались немногие женщины в нашей семье. Я заработала хорошие деньги и своими рогами прокладывала себе путь наверх по корпоративной лестнице. Я обзавелась собственным домом. Я стала знатоком по части обуви, а по выходным превращалась в настоящего воина лыжни. Я слушала Rolling Stones, пила вино и путешествовала по Франции. Я выточила прелестную реплику жизни своего отца и нарекла ее своей собственной. Я добилась. И многого.
Я отчаянно хотела доказать, что я – «свой парень», потому что благодаря этому никто не узнает, что на самом деле я не мечтаю о браке, не хочу детей и ярко-оранжевый батут от Sundance. Мне были неинтересны булочки и сбор завтрака в школу. Наша семья не была религиозной, но я могу с уверенностью вам сказать, что нежелание наполнять всем этим собственную жизнь было по силе равнозначно смертному греху. А большинство людей предпочитают держать свои грехи в тайне.
Самая трудная часть во всем этом процессе, впрочем, часть, которую я изо всех сил пыталась игнорировать, заключалась в том, что где-то в глубине души я понимала: во мне нет того, что нужно, чтобы стать одной из женщин. Я была не из тех, кто умеет сочетать в себе изящество с полной пригоршней сдержанности. Я была не из тех, кто вообще способен что-либо сочетать со сдержанностью.
А потому я тратила свою жизнь на поиски следующего большого свершения, следующей гонки, следующей ленточки, следующего способа доказать свою состоятельность где-то еще, вдали от швейной машинки. Но независимо от того, сколько и чего я делала или сколького добивалась, мне все равно было мало. Быть может, поэтому тот синий жестяной знак на вершине канатной дороги в Уистлере так повлиял на меня в тот день. Эта фраза стала идеальной наживкой, заманившей меня в сети.
Путешествие вокруг света? 4 миллиона футов на лыжах?
Это было бы определенным доказательством того, что я – «свой парень». Это было бесспорно.
Чего я тогда не знала, так это того, как сильно Вселенная любит облачать божественное вмешательство в яркую обертку с синей ленточкой-приманкой. Прошло какое-то время, прежде чем я выяснила это для себя, прежде чем поняла: то, что заманивает нас в приключение, – зачастую полная противоположность того, что выводит нас из него в целости и сохранности.
Глава 3
Дерьмо, сеньора и человек, который поет сырой рыбе
Я не помню, как приехала в аэропорт или как проходила регистрацию на рейс. Полагаю, в какой-то момент я взвалила свою громадную лыжную сумку на контрольные весы, но я не помню, как это сделала. У меня остались смутные воспоминания о том, как моя сестра взяла на себя роль моего личного шофера, дав мне возможность отдышаться после потока вопросов, которые нервозная энергия моей матери извергала в мой адрес.
Я не помню, во что была одета или что съела на завтрак. Кажется, в завтраке был как-то замешан апельсиновый сок, потому что у меня остались смутные воспоминания о том, как я пролила его на кухонный пол прямо перед холодильником. Подтерла ли я его салфеткой J-cloth? На кухне моей мамы всегда найдется синяя J-cloth.
Я не помню ни один из разговоров в аэропорту, но помню момент, когда моя племянница забралась мне на руки. Время остановилось, когда она обвилась вокруг меня, и на тот короткий миг мы были двумя единственными людьми на планете.
Каждая из маленьких конечностей этого четырехлетнего создания обхватила меня, она держала меня так крепко, как будто это был последний раз, когда она видит меня, мудрую женщину с жилистым 135-фунтовым[5] телом. Было трудно сказать, благословляла ли она меня в долгий путь или умоляла не уезжать. Полагаю, что и то и другое сразу. Мы вдвоем балансировали на линии, разделяющей «до» и «после», и чувство было такое, будто там появился маленький мост, трап, ведущий к выходу. Я спрашивала себя, что случится, если я выберу этот выход, если оставлю, пускай и временно, позади ту жизнь, которой жила. Я беспокоилась, переживая, что дорога назад – та, что в целости приведет меня домой – закроется, перестанет существовать. Я не уверена, что моя племянница об этом знала, но, клянусь, она знала.
Я не помню, когда мы разомкнули объятия, как не помню и того, как проходила кордоны безопасности в аэропорту или как садилась в самолет. У меня еще остались какие-то расплывчатые воспоминания об остановке в аэропорту Далласа, но приземление в Сантьяго, столице Чили, и заезд в отель начисто выпали из моей памяти. Единственным, что я запомнила ясно и четко, было то, что я обедала пиццей с грибами, – потому что я до чертиков люблю пиццу с грибами.
5
60 кг – Прим. пер.