Страница 14 из 17
Мы сидели за столом около витрины с мясом и да, вы прочитали все правильно: ВИТРИНЫ С МЯСОМ. С этих мест открывается великолепный вид на первосортные куски мяса, так что можно просто указать пальцем на тот, который хочешь съесть. На троих мы заказали, наверное, фунтов двадцать стейков, которые нам принесли с тремя фунтами хрящей в придачу и несколькими томатами. Я поглотила примерно половину от этого и мгновенно стала завсегдатаем заведения «Tony’s». Каждый раз, когда я возвращалась в ресторан, я говорила им, что хочу сесть за мясной столик.
И хотя я всегда любила красное мясо, я обычно не вхожу в число тех хищных монстров, которые указывают поварам на понравившиеся куски плоти, прося их приготовить, а потом пожирают их, заедая помидорами. Но регулярное катание на лыжах пробудило во мне зверский аппетит. Я поймала свой ритм в Барилоче, а также узнала, что для поддержания его мне необходимо высококачественное калорийное топливо. Я не могу знать этого наверняка, но почти уверена, что именно «аппетит к жизни», который я продемонстрировала друзьям в тот вечер, стал причиной, по которой мы с Питом подружились.
Мы с ним катались вместе почти каждый день на протяжении того месяца: с момента открытия подъемников утром и до их закрытия вечером. Бо́льшую часть времени мы проводили на Сьерро-Катедраль, большом курорте, расположенном примерно в тридцати минутах езды от Барилоче. Крис присоединялся к нам там примерно раз в неделю. У него была другая повестка дня – предполагавшее затворнический образ жизни и уединенное исследование гор, окружавших Катедраль.
Нам с Питом потребовалось всего несколько дней, чтобы выработать основную последовательность действий – которую мы в попытке полностью погрузиться в испанский называли нашей «рутин-о». Каждое утро я просыпалась в 7.20, делала завтрак, варила исключительно крепкий кофе и разогревала маленькие мышцы подошв ступней мячом для лакросса, который прихватила с собой как раз для этой цели. В 8.00 я хватала свой рюкзак, вешала себе на плечо лыжи и ботинки и шла за угол на автобусную остановку. Пит поджидал меня там, приветствуя мое появление широкой улыбкой и зажженной сигаретой, торчавшей из уголка рта.
«Доброе утречко, chica, – говорил он, а затем, указывая на сигарету, добавлял: – Раз уж мы в Аргентине».
Когда приезжал автобус, мы запихивали себя и свое снаряжение внутрь, где уже находилось человек пятьдесят, а то и больше аргентинцев, ехавших на работу, и горстка лыжников, направлявшихся на гору. Пока автобус трясся по дороге, наши умы занимала одна-единственная мысль: как бы остаться в вертикальном положении и удержать свои вещи. Но как бы мы ни старались, время от времени какой-нибудь элемент экипировки взлетал в воздух, словно в наших руках детонировала какая-то лыжная бомба. По приезде на курорт мы выгружались из автобуса и затем локтями прокладывали себе путь через толпу людей, собравшихся в кучу – вместо того, чтобы встать в очередь – у стартовой точки подъемника. В Южной Америке каким-то образом получается так, что толпа людей распределяется быстрее, чем организованная очередь.
У меня на самом деле очень неплохо получалось пробивать себе дорогу, поскольку я быстро поняла, что ключевой момент здесь – избегать зрительного контакта с другими людьми, притворяясь, будто тебе совершенно не жалко своих лыж, которые губило твое твердое стремление протащить их через любые препятствия на пути. Это было сродни тому, чтобы припарковаться в очень узком месте и даже глазом не моргнуть от того, что в процессе ты многократно притер машины по обеим сторонам от своей. К сожалению, в тот самый момент, когда мы так нуждались в проявлении ДНК Кита Ричардса, Питом овладела Кэрол Брэйди. И он вел себя слишком вежливо. Я всегда пробивалась в первые ряды, но лишь для того, чтобы потом ожидать Пита, прокладывавшего себе путь через толпу своими «пожалуйста» и «спасибо».
После этого мы катались. Весь день. Как маньяки. Пока не пустел весь курорт. Мне уже стали привычны ощущения, а гораздо больше – звуки, от катания в Сьерро-Катедраль. Щелчки, хлопки и треск экипировки от столкновений в очередях. Жужжание подъемников и легкий шорох ветра. Шепот моих лыж, аккуратно скользивших по снегу в начале каждого поворота.
Слезая с подъемников на Сьерро-Катедраль, я всегда задерживалась у них чуть дольше, чем обычно. Было трудно удержаться, чтобы не взять паузу. С вершины курорта можно увидеть всю долину целиком. Покрытые сахарной пудрой горные пики сидели высоко над древесной границей, а потом плавно переходили в тонкие изгибы лесных чащ. Кедры, патагонские кипарисы и густые заросли бамбука смешивались воедино, образуя неровный, шероховатый зеленый узор, сбегавший от гор прямиком к берегу зеркального озера. Я останавливалась насладиться этим видом каждый день катания там, и всякий раз испытывала чувство благодарности.
Как только мы были готовы двигаться, я просовывала свои руки в темляки своих лыжных палок, защелкивала застежки на ботинках и скользила вперед. Звуки наших первых спусков по трассе зависели от температуры, из-за которой днем обычно было тепло, а ночью обжигающе холодно. Я слышала сухой скрип или звук мягкого среза, когда кромки моих лыж закапывались под поверхностный слой снега, но гораздо чаще я слышала режущий, металлический звук скольжения по плотно слежавшемуся, утрамбованному снегу и льду. Временами, когда температура подскакивала и держалась так ночь, снег становился теплым и мокрым по утрам, из-за чего звук при катании по нему получался сырым и напоминал шуршание.
Потом, когда мы набирали скорость, в ушах начинал звучать голос ветра, а поскольку мы всегда набирали скорость (ведь скорость – одна из причин, по которым я люблю кататься, вот этот адреналин) ветер бил мне в лицо. В спокойные дни звук ветра был мягким, ощущалась легкая пульсация воздуха, находившего маленькие обрывки разных материалов, за которые можно было уцепиться. На поясе у меня легонько подрагивал пропуск на подъемник, а вдохи у меня получались такими же глубокими, как выдохи. Дышать было легко и свободно. В холодные и ветреные дни звук был другим. В нем было что-то трескучее; ветер пронизывал первые два-три слоя моей одежды, добираясь до кожи. Это раздражало: как если бы вентилятор поставили в режим охлаждения и направили прямо на верхнюю часть моих квадрицепсов. Ветер иглами впивался в мои щеки, пока мы слетали с горы.
Звуки моего собственного тела, спускающегося со склона, различались столь же кардинальным образом, как и звуки ветра. Иногда я пела, и тогда пронзительный альт звенел над пустыми склонами, пока мы с Питом, танцуя, спускались вниз по уплотненному ратраками снегу. Я широко раскидывала руки, как будто чтобы обнять теплый, сладкий воздух под звуки «Little Bird» в исполнении Энни Леннокс, игравшей в моем iPod’е.
«Ты в курсе, что ты поешь во весь голос?» – спросил однажды у меня Пит со смешком.
Когда катание требовало больших усилий, петь было труднее. В такие спуски мое дыхание становилось затрудненным, оно пульсировало, выпуская воздух наружу и впуская его внутрь, пока я, покачиваясь, миновала то одну, то другую горстку людей, остановившихся посреди горы отдышаться. Когда я каталась так, мое дыхание следовало размеренному ритмичному темпу. Я была как йог на снегу.
В другие моменты, когда мы подпрыгивали на небольших уступах, уклонялись от столкновений с зарослями бамбука или скользили по маленьким, но крутым скатам, мое дыхание становилось тяжелым и порывистым. На таких спусках звук моего сердцебиения подавлял все прочие. Он звучал, как тяжелый барабанный бой. Я чувствовала, как этот звук поднимается через все тело к голове – приглушенный галоп, звучавший, пока я мчалась во весь опор, – а бедра пульсируют – по снегу, толстому, пушистому и испещренному могулами, тяжелому, влажному снегу, этим гигантским белым подушкам, проплывавшим подо мной, как воды океана.
Пусть и редко, но все же мы иногда попадали на такие участки местности, которые были мне не по плечу. Я хорошая лыжница, но не выдающаяся, и это не ложная скромность – такова правда. Я не была из тех детей, что все выходные напролет проводили в лагерях, где готовили лыжников для гонок. Так что мне не светит стать звездой следующего фильма Уоррена Миллера – если только его команде не потребуется массовка для съемки сцен апре-ски[15]. Бывали моменты, когда мне было необходимо сосредоточиться, прям серьезно сосредоточиться, и в такие моменты я не слышала ничего вообще. Я, должно быть, задерживала дыхание, потому что не слышала ни единого звука самого спуска – пока не добиралась до его конца, пока бело-голубая муть, окружавшая меня, опять не начинала принимать ясные очертания, а я сама не забиралась обратно на подъемник.
15
апре-ски – в переводе с французского означает дословно «после лыж», то есть досуг для туристов на горнолыжных склонах: бары, дискотеки, оздоровительные центры и т. п.