Страница 11 из 23
Наконец он согрелся. Две стенки сзади и тепло огня впереди создали уютный микроклимат. Он сушил свою телогрейку, при этом чуть не спалив ее; поеденную молью шаль, все свое достояние, которое стало для него символом тепла и уюта. Соорудил какое-то подобие крыши из всех имеющихся подручных средств, и стало совсем тепло. Саксаулы, на удивление, горели жарко и долго. Ему удалось с корнем вытащить один довольно толстый ствол, который, сгорая, щедро дарил свое тепло. По мере сгорания ствола, которое началось от середины, Роберт подвигал концы его в костер и наслаждался теплом. У него еще была вода в бидончике, хотя и мутная, но, отстоявшись, стала вполне пригодной для питья. Его мучал только голод, и муки эти были нестерпимы.
Солнце, завершив свою привычную прогулку, скрылось за горизонтом, за тем горизонтом, откуда и начались все несчастья. От этого нежеланного горизонта Роберт был далеко, как, впрочем, и от желанного.
Ночь прошла в тепле. Роберт спал глубоко, erholsam[9], ему приснилась мама, она его приглашала к накрытому столу, к завтраку. Огромная сковорода с жареной на сале картошкой стояла на столе. Горячий, только что испеченный хлеб еще дымился, накрытый полотенцем; теплое парное молоко в крынке стояло рядом, молоко от только что подоенной коровы по имени Марта, их кормилицы. Была еще уха из осетровой головы, Кartoffelundklimp, Кrautundbrei[10]… Во сне он пытался подсказать маме, зачем все подавать за раз, к завтраку, надо бы еще оставить и на ужин, и на завтра, но мама его не слышала, а несла и несла все на стол. Он так не желал просыпаться, так не хотелось из сытого сна возвращаться в голодную явь. Ему снился, или это было на самом деле, еще и волчий вой. Проснувшись, он осмыслил происходящее с ним и пришел к весьма плачевному выводу: он голодный сам, не ел уже несколько дней, а рядом где-то, возможно, пока еще только возможно, такие же голодные волки. Он машинально проверил, на месте ли ржавый и тупой нож, которым он так еще и не попользовался, если не считать операцию с бидончиком, но расстаться с ним он не согласился бы и за большой кусок хлеба, даже сейчас.
Фроинд
Прошел долгий голодный день. Наступила теплая ночь, которая не прибавила сил и не утолила голод. Проснувшись на следующий день, Роберт обнаружил, что солнце стояло уже высоко, в полуденном зените, а он все спит на своей импровизированной постели и у него нет никакого желания подниматься. Более того исчезло напрочь чувство голода. Ему richtig[11] нездоровилось, у него был жар – его то знобило, и он укрывался всем своим тряпьем, то становилось жарко, и он раскрывался снова. В довершение ко всему в последующую за днем по странной традиции ночь пошел снег, мелкий и колючий, который больно бил по лицу. Он временами впадал в забытье, но, когда возвращался снова в реальность, первой его заботой было накормить костер дровами. Благо, что он какой-то запас сумел сделать, но его не хватило надолго, а подняться со своей постели для того, чтобы заготовить новую порцию, сил не было совершенно. Из забытья он стал возвращаться все реже и все реже вспоминать про дрова. Его костер окончательно погас, в бидончике оставшаяся вода покрылась корочкой льда. Роберт угасал. Он бредил рыбалкой, приносил свои извинения за свою черную неблагодарность, за кражу таким на редкость любвеобильным сердечным людям с того безымянного разъезда, гонялся со своим ножиком за своими обидчиками – пацанами с безымянной станции; то он боролся с непокорным огнем в вагоне, а то возвращался в раннее детство, когда он едва делал первые шаги, говорил первые слова. Он так долго молчал, ему так хотелось говорить-говорить… Ему было тепло и сытно, тепло и сытно. Сухо, уютно, тепло и сытно. Но вдруг он почувствовал мокрое и холодное прикосновение к своему лицу. Стоило неимоверных усилий открыть глаза. Когда ему это удалось, он увидел нос к носу огромную мохнатую морду, которая лизала его лицо и при этом жалобно поскуливала. Испугаться у Роберта не было никаких сил, первой мыслью должна была стать неутешительная – перед ним голодный волк, нашедший добычу. Нет, Роберт сразу понял, что это чудище есть собака и это чудище спасло его от неминуемой смерти или хотя бы отодвинуло приближение ее на неопределенный срок, от смерти, которая уже раскрыла свои широкие объятия. Чудище нуждалось в помощи человека. У чудища-собаки тоже были далеко не лучшие дни ее жизни. Как и ее морда, вся остальная она была соответственных размеров, тоже огромной, однако это ее не спасало от всевозможных собачьих неприятностей.
Роберт от этих собачьих нежностей мало-помалу пришел в себя, что было сделано с крайней неохотой. Ему уже было хорошо там, а в этот голодный и холодный мир он возвращаться никак не хотел. Собака стояла перед ним и тихонько жалобно скулила – «помогите». Он оглядел ее – она была изрядно потрепана, очевидно, в драках не на жизнь, а на смерть. Но самое плачевное было то, что вся ее шерсть была в репейниках, которые настырно цепляли свое семя на всех мохнатых и волосатых, но методы распространения семени одних нередко становятся проблемами для жизни других, поскольку все это взаимодействие происходит на одном уровне, в одной плоскости.
Вернемся к несчастной собаке и вряд ли более счастливому Роберту. После медленного и мучительного возвращения он принялся за дело. Стал вырезать, выковыривать из длинной и густой шерсти собаки все эти репейники, которыми она была покрыта с ног до головы, с головы до хвоста, вдоль и поперек, не было от них абсолютно никакого свободного места. Собаке любое ее движение причиняло боль. Ах как пригодился ржавый и тупой нож. Собака, а точнее пес, как установил Роберт во время этой операции, саму эту болезненную процедуру переносил терпеливо, иногда поскуливая от боли, но не предпринимая ни малейших попыток убежать или укусить обидчика. Роберт начал с головы и, добравшись до хвоста, обнаружил, что тот в середине имел открытый перелом, и конец хвоста держался практически только на шкуре, в открытой ране копошились черви. Четырнадцатилетний пацан, этот мальчик, принял единственно правильно решение, предпринял спасающую жизнь ампутацию. С этой целью он вынул из потухшего огня головешку, положил на нее хвост собаки, поставил на него тупой ржавый нож, и второй такой же головешкой ударил со всего маху по ножу. В этот удар он вложил все свои силы. Операция прошла успешно. Пес рванул было наутек, но тут же вернулся, зализывая свой хвост и облизывая руки Роберту, при этом порываясь лизнуть его и в лицо, с переменным успехом. Таким образом пес лишился не только своего хвоста, но и значительной части своего зимнего одеяния. Он безропотно дал замотать остаток хвоста в тряпку, которую вырвал из подкладки своей телогрейки юный хирург. Как и Роберт, это было голодное создание, которое остро почувствовало голод некоторое время спустя после освобождения от болячек…
Костер давно потух, спичек больше не было. Но тут Роберт вспомнил, что во время ампутации головешка, которой он ударял по ножу, была теплой. Сразу он не придал этому значения, а теперь вспомнил. Он взял головешку в руки – закрученный-перекрученный ствол деревца. Она действительно была теплой. Он попытался при помощи ножа добраться до недр деревяшки; ценой огромных усилий удалось ее если не расколоть, то надколоть, в середине он обнаружил еле-еле тлеющий огонек. Мальчик принялся дуть на него. Дуть пришлось долго, огонек все никак не хотел возвращаться к жизни. Роберт все раздувал и раздувал огонек, даже голова закружилась. Наконец ему удалось вернуть к жизни источник тепла, и это его очень приободрило. Костер снова был в порядке и щедро дарил тепло, но это не наполняло желудок. Роберт подобрал все еще кишащий червями обрубок хвоста собаки, взял одного из них и, преодолевая отвращение, положил в рот, тут же сморщился и выплюнул. Ножом снял шкуру с хвоста и отряхнул червей на землю. Пес, наблюдавший за сценой, нехотя подошел и принялся слизывать их с земли, при этом громко чавкая, будто жует большой кусок мяса. Освободив обрубок от шкуры, Роберт насадил его на палку и расположил над огнем. Когда он решил, что ужин готов, принялся тщательно обгладывать позвонки, когда они становились полированными таким образом, он их отдавал псу и тот их проглатывал. Когда он справился с этим занятием, с вожделением взглянул на остаток хвоста на собаке и пожалел, что отрубил его не под самый корень. Пес, словно угадав его мысль, поджал хвост и убрался в сторону. Человек и собака провели ночь вместе под одним одеялом – пуховой шалью, прижавшись друг к другу. Проснувшись следующим утром, Роберт стал разговаривать с псом:
9
Отдохновенно.
10
Названия блюд: картошка с галушками, капуста с пюре (картофельным).
11
Зд.: сильно.