Страница 4 из 9
Образ старости выступает социальным стереотипом, который существует в конкретном обществе в определенный исторический период. Образ старости, имея субкультурную и индивидуальную вариативность, задает отношение к жизни человека, определяет его моральные и нравственные ценности. Сам по себе образ старости позволяет отразить ожидания и отношение общества к пожилым людям, как к социальному явлению.
Среди распространенных образов старости выделяются такие трактовки, как «осень жизни», «время собирать камни», «время жатвы» и т. д.
Для рассмотрения социокультурных образов старости особое значение имеют три культурных линии – древних славян, античности и христианства.
Образ старости прослеживается уже в древнеславянской культуре: здесь встречается такое понятие как «старик» или «дед». Именно так именовали, как правило, лесного медведя, приносимого в жертву, или последний сноп, который оставляли на поле после уборки урожая, тем самым принося его в жертву богу умерших предков – Велесу[7].
Образ старости у древних славян имел величественное, космическое значение. Он символизировал собой целостность, завершенность Рода, когда одно умирает, уходит и рождается нечто новое, обеспечивая тем самым гармонию[8]. В пользу этого образа говорит обряд умерщвления стариков. Нужно отметить, что от стариков не избавлялись как от чего-то мешающего или какой-то обузы, этот обряд носил добровольный характер и ему «подвергались» как раз наиболее достойные. Этот ритуал был необходимой, по мнению древних славян, ступенью попадания к богам. Вероятно, старики соглашались на такую смерть под влиянием традиций и собственного опыта, связанного со своими родителями, а также нельзя забывать, что данный обряд позволял пожилому человеку оказаться в центре празднества, сопровождаемого ритуал[9].
Интересно, что древние имели свои критерии старости. Причем в их трансформации можно проследить путь от внешних признаков к внутреннему, глубинному миру человека. Одним из первых критериев старости выступала седина, затем в ритуалах стали учитываться другие телесные изменения возраста, а потом и жизненный опыт, накопленный человеком.
Социокультурные образы старости, характерные для конкретного народа, отчетливо просматриваются в его поговорках и пословицах. Они демонстрируют нам амбивалентное отношение к старости. В русской культуре, с одной стороны, старость – это возраст достижения мудрости, а с другой – период немощи, дряхлости. Такие два противоположных образа задают диалектическое отношение к данному возрасту в культуре. С одной стороны, это мудрец, хранитель традиций и олицетворение жизненного опыта: «Молодой работает, старый ум дает», «Молодой на битву, старый на думу», «Мал да глуп – больше бьют: стар да умен – два угодья в нем», «Старого волка в тенета не загонишь», «Детинка с сединкой везде пригодится» и т. д. С другой стороны, старик немощен, несчастен, жизнь его – тяжелое бремя для него самого и для окружающих: «Человек два раза глуп живет: стар да мал», «Дитя падает – бог перинку подстилает; стар падает – черт борону подставляет», «Седина напала – счастье пропало», «Сдружилась старость с убожеством, да и сама не рада», «Молодых потешить – стариков перевешать» и т. п.[10]
Особый интерес представляют образы старости в других культурах. В индийской культуре старость – это завершающий жизненный период, когда человек после всех жизненных перипетий возвращается в мир в качестве мудрого учителя-наставника. Период, предшествующий старости, характеризуется как этап творческой и гражданской активности, наибольших жизненных сил.
В древнем Китае существовало особое почтение к старости и старикам. Люди, достигшие пожилого возраста, пользовались особым уважением, а если они еще и сохраняли физическое здоровье, то этот период становился для них лучшим этапом жизни [11].
Буддизм определял, что тела святых старцев нетленны, т. к. лишены всего того, что может унизить человека.
Даосские врачи считали, что долгая жизнь дается человеку за присутствие в нем гармонии между Инь и Янь. Долгая жизнь воспринималась не как подвиг, а как пример для всех окружающих. В этой восточной геронтофилии (любовь к старикам) мы можем увидеть и социальные мотивы, ведь именно с мудростью в старости ассоциировалась устойчивость общества.
Однако в античности наблюдаются и другие тенденции: у Цицерона встречаются определение старости как «выпитой чаши»[12], а у Пифагора – «зимы жизни». У Платона мы находим рассмотрение жизни как этапа, подготавливающего к смерти. Интересно отметить, что тема посмертного наказания за недостойную жизнь не рассматривается ни в античной философии, ни в древних религиозных учениях[13].
В античности формируется и противоположнвя геронтофилии тенденция – геронтофобия (страх, боязнь старения). Античные мифы полны сюжетов о том, что состарившиеся боги становятся злыми, мелочными и мстительными. Их поступки становятся все более невыносимыми, что приводит к недовольству и восстанию, после чего старый властитель теряет свою власть.
Постепенно в античности усиливается нивелировка ценности старости. Если в древнегреческих трагедиях старый человек еще наделен особой аурой, то уже древние римляне изображают стариков в сатирической манере, особо подчеркивая несоответствие между теми привилегиями, которые они получают в обществе, и их физической немощью.
Во второй половине средних веков можно вычленить два противоположных идеологических течения, по-своему интерпретировавших проблему старости: религиозное и спиритуалистическое направление, с одной стороны, и пессимистическую и материалистическую традицию – с другой. Так, в русле первого направления Данте в поэме «Пир» описывал старость, сравнивая человеческую жизнь с гигантской аркой, в верхней точке соединяющей землю и небо. «Зенит жизни приходится на 35-летний возраст, затем человек начинает постепенно угасать. 45–70 лет – это пора старости, позже наступает полная старость. Мудрую старость ожидает спокойный конец. Поскольку сущность человека принадлежит потустороннему миру, он должен без страха встречать последний час, ведь жизнь – это лишь краткое мгновенье в сравнении с вечностью»[14].
Оформление патриархальных отношений в большей части мира приводило к сакрализации личности стариков, к развитию культа старого вождя. Эта идея стала сквозной для мировой цивилизации в целом и локальных культур. Особое развитие идея сакрализации личности старого человека получила в иудейско-христианской традиции, где библейские пророки и апостолы персонифицируют общественную мудрость[15].
В средние века пожилой человек – это человек апостольского возраста, возраста святых и великомучеников. В социальном отношении – это возраст бояр, хранителей традиций, династических прав, корпоративных и сословных привилегий.
В христианской культуре образ старости определяется тем, что в ней обозначено не существовавшее ранее противоречие между миром и Богом, между земным и небесным, где перекрестком противоречия является человек, проходящий свой земной предел от рождения до смерти. Согласно христианскому учению, старость и смерть – это результат грехопадения и момент личностной эсхатологии в общем процессе эсхатологии человечества. Первичная причина старости и смерти сосредоточена в плотской, материальной природе человека, которую он обрел вследствие противоестественной направленности своей воли.
В христианстве человек, независимо от его желаний, бессмертен, и воскрешена будет не только его душа, но и тело (преображенное). Поэтому страх смерти в христианстве есть не столько страх перед уничтожением, сколько перед посмертным воздаянием. Однако уповает умирающий не столько на собственную праведность, сколько на милосердие Божие, на прощение грехов[16].
7
Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. – М., 1986.
8
Коротчик Н.А. Старость как культурно-исторический феномен: (Опыт филос. исслед.): Дис…. канд. филос. наук. – СПб., 1995.
9
Токарев С. А. Ранние формы религии. – М., 1990.
10
Даль В. Пословицы и поговорки русского народа. – М., 1984.
11
Коротчик Н.А. Старость как культурно-исторический феномен: (Опыт филос. исслед.): Дис…. канд. филос. наук. – СПб., 1995.
12
Цицерон. О старости // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. – М., 1974. – С. 7–30.
13
Токарев С. А. Ранние формы религии. – М., 1990.
14
Данте А. Собрание сочинений: В 2 т.: Пер. с итал. А. Ф. Петровского, В. П. Зубова, И. Н. Голенищева-Кутузова, Т. 2. – М., 2001. С 153.
15
Тащева А. И. Проблема старости: социокультурный феномен/Психология старости и старения: Хрестоматия для студ. психол. ф-тов высш. учеб. заведений/Сост. О. В. Краснова, А. Г. Лидере. – М., 2003.
16
Коротчик Н. А. Старость как культурно-исторический феномен: (Опыт филос. исслед.): Дисс. канд. филос. наук. СПб., 1995.