Страница 2 из 27
Двое местных полицейских стояли напротив слепящего солнца, чьи искры алым светом отражались в их глазах, вместе со сверкающим изваянием напротив них.
Осенний ветер колыхал тонкие светлые локоны. Чуть запрокинутая назад голова застыла навеки. Лицо сверкало неестественной фарфоровой белизной под мерцающими лучами. Между полными губами зажата золотая цепочка, ведущая вниз, к часам, что покоились в неестественно переплетенных узлом руках. Стрелки указывали точное время, отчитывая пройденные секунды.
— А знаешь, в этом есть какой-то смысл, — нарушил тишину полицейский, тактично откашлявшись.
— Меня сейчас стошнит от этого смысла, — возмущённо воскликнул второй, сплюнув. — Это уже второй случай, мать его!
Две приблизившиеся фигуры остановились возле дежурящих у ограждения перед парком полицейских.
— Посторонним сюда нельзя! — возмутился один из полицейских.
— Мы из службы безопасности, — беспрекословным грубым басом отозвался светловолосый мужчина, вытащив удостоверение.
Полицейский, важно прищурив глаза, прочитал выведенное черным по белому имя «Сенджу Тобирама». Второй мужчина, приветливо кивнув, показал свое удостоверение «Сенджу Хаширама» и будничным тоном спросил:
— Мы проезжали мимо, что тут произошло?
— Ну, на это лучше взглянуть самим.
Хаширама, поправив ворот плаща, прошел за огражденную линию к фонтану, в центральной части композиции на краю которого в бликах струящейся воды сидела, сложа ногу на ногу, светловолосая нимфа с запрокинутой головой. Яркие лучи солнца отражались на циферблате часов, что заменяли ей глазные яблоки, а в зубах была намертво зажата цепь от часов, что покоились в сплетённых руках.
Хаширама, нервно передернул плечами, кашлянув в кулак.
— Вы не против, если мы поговорим с братом наедине? Мы из службы безопасности.
Полицейские кивнули, неторопливо направляясь на выход.
Тобирама, перешагнув через край фонтана и натянув полиэтиленовые перчатки, подошел ближе. Не обращая внимания на воду, что доставала до щиколоток, морщась с видом знатока-сноба, мужчина разглядывал «произведение искусства». Оттянув нижнее веко, он дотронулся пальцем до вложенного в глазницу циферблата.
— Больной ублюдок, — вынес он вердикт. — Кажется, они приклеены.
— Гляди-ка, самое интересное, что часы в руках идут, а вот циферблаты в глазах стоят на времени 18:00 и 18:32. Возможно, в период этого времени что-то произошло. Но вот только что?
Хаширама, прошлепав по струящейся воде, разглядывал изуродованные глазницы, на месте которых теперь застыло время. И перевел взгляд на сплетенные руки.
— Ну, что скажешь? Кости явно раздроблены.
— Или он использовал химическое вещество, превратившее их в глину.
— Кажется, Итачи был прав, — обречено покачал головой Хаширама и с некой иронией произнес имя, о котором за последние два года успели забыть: — Кукловод снова на сцене.
Стрелки часов в руках мерно отсчитывали время. Последние мгновения следующего произведения искусства.
Комментарий к Пролог «Офелия» Джона Милле* http://pixs.ru/showimage/1024pxJohn_6923838_22375597.jpg
Копия фрагмента работы «Миф завтрашнего дня» Таро Окамото http://pixs.ru/showimage/1mythoftom_7539757_22375690.jpg
Полная работа http://pixs.ru/showimage/imagejpg_8437278_22375743.jpg
Ориса Накуса* – анаграмма имени Акасуна Сасори.
Фонтан, на котором нашли жертву http://pixs.ru/showimage/537jpg_2085052_22375985.jpg
Автор-таки явился спустя полгода, а то и больше прошло времени. Ну-с, начнем, так сказать.))
====== Глава 1. «Гран-Гиньоль» ======
Тяжелое и сбивчивое дыхание — сладость музыки для ушей, ведь оно позволяет ощутить себя все еще живой, будучи полностью погруженной в омут тьмы. Поглощенный тьмой — сам поглощаешь её, вкушая притворно-безвкусную пустоту. Пальцы погружались во мрак, ища опору, за которую можно бы было ухватиться. Тяжелое дыхание все еще аккомпанировало бессмысленным жестам в попытке найти хоть что-нибудь. И когда пальцы нащупали тонкие прутья металла, вопреки облегчению страх лишь сильнее сковал тело. Прутья переплетались сеткой. Клетка. В попытке разогнуться — бьешься головой, а пытаясь уползти назад — упираешься в преграду.
Акияма Рей — девушка хваталась за собственное имя, чтобы доказать, что она все еще жива. Переплетя пальцы с прутьями по разные стороны, она подняла голову, смотря в бездонную темноту, прислонившись лицом к верхней части клетки, втягивая воздух, пропитанный искусственно-кислым чадом, что заполнил её пустоту.
Она нервно проморгалась, чувствуя на ресницах не то пот, не то иссохшие слезы. Как она здесь оказалось? Мысли хаосом струились в обрывчатых воспоминаниях, отдаваясь ломящей болью в костях: она провела слишком долгое время в неудобной позе.
Разлепив склеившиеся губы, Рей издала хриплый полустон вместо крика о помощи. Горло пересохло, сдавив тугим комом. Она ударила ладонями о стенки клетки, издав очередной охрипший плач, который стих, как только пустоту заполнил новый звук — тихая поступь.
Шаги перемещались плавно, скользя по поверхности, то справа, то впереди, то слева, заставляя Акияму судорожно дергать головой в разные стороны, ища источник звука.
Шаги исчезли, пространство вновь поглотил штиль, в котором слышалось лишь собственное дыхание и бешеное сердцебиение.
— Кто здесь? — первые слова, вырвавшиеся с глухим стоном в желании выблевать скопившуюся в легких пыль. Рей зашлась тяжелым кашлем.
Щелчок, и искусственно-неоновый свет ослепил глаза, заставив зажмуриться, отвернувшись от его неведомого источника.
Отчаянно держась за прутья клетки, Рей постепенно разлепила бесцветные очи, взглянув в яркие лучи света, в которых мерцали невидимые светлячки. Но свет перекрыла появившаяся нависшая алебастровая маска с черными гипнотизирующими запятыми вместо глаз. Белые патлы, спадающие по бокам от неё, защекотали кожу, проступая сквозь прорези клетки. Из отверстия для рта на Рей закапали алые капли дождя. И тогда Рей поняла, что тяжелое дыхание уже принадлежит не ей, а человеку в маске, что наклонил голову набок, и в свете неновых лучей мелькнули острые наконечники Нэкодэ.
Истошный крик вырвался из груди, Акияма прикрылась руками, сжавшись в комочек.
Все стихло с воплем страха.
Несколько дней назад
Душистый аромат бергамота благоухал из трех керамических чашек, что стояли на круглом столике в уютном кафе. Трое молодых людей заливисто хохотали, поддерживая непринуждённую дружескую беседу. Самые заурядные знакомые, что решили скоротать праздные выходные в теплой компании.
— Вот скажи же, Накуса, что у Рей идеальная физиономия для будущего полицейского. На неё посмотришь, и сразу хочется сдаться с поличным, — задористо подтрунила Марико.
— Ну прекрати. — Рейко обижено толкнула подругу локтем в бок. — А у тебя нет никакого чувства такта и деликатности!
— Ну, я-то будущий журналист, мне положено быть наглой и циничной!
— А вы знали, что журналисты и правоохранители числятся среди профессий потенциальных психопатов? — между прочим подметил юноша, отпив горячего чаю.
— А художников среди них нет? — хитро прищурилась Марико.
— Мм, генеральные директора, адвокаты, правоохранители, хирурги, журналисты. Нет, художников там нет.
— Ну, хоть кто-то среди нас не маньяк! Это немного успокаивает! — наигранно вздохнула Марико.
— Не знаю, что насчет физиогномики, но вот имя Марико…
Сасори сделал паузу, задумчиво дотронувшись до подбородка.
— Да, твое имя ведь означает «ребенок истины», — задумчиво подтвердила Рейко.
— Марико почти созвучно имени Нарико, — печально усмехнулся художник.
— Оу, и по значению похожи: «ребенок истины» и «дитя закона», — подметила Рей.
— Нет, — отрицательно покачал головой Сасори, — закон и истина — разные вещи. Закон не всегда бывает истинным, а истина не бывает законной.
Девушки переглянулись. Марико лишь закатила глаза, заносчиво хохотнув, но вот по телу Рейко побежали мурашки. Для неё не было секретом, что фривольная подружка-хохотушка только и мечтала, как затащить бы юного художника в постель, в то время как сама Рей держалась с ним на дистанции «подруга его подруги». Но что-то внутри всегда холодело и млело, когда их взгляды пересекались, а пальцы невзначай прикасались друг к другу. Что-то сродни детской увлеченности, восхищению светлым и прекрасным.