Золото Хравна

– Мне жаль, дочь Стурлы, но это правда, – вздохнул он. – Прямо от сюсломана мы пошли посмотреть места для волчьих ям. И сразу же нашли два мертвых тела. Они лежали неподалеку от той тропы, что сворачивает к Дороге Конунгов. Очевидно, твой отец и Кольбейн хотели сократить путь, поехали напрямик через лес, тут на них и напали волки. Мертвецы пролежали в снегу не меньше недели; сама понимаешь, что от них осталось… Однако мы узнали ольпу твоего отца и плащ Кольбейна. И перстень Стурлы – вот что нас окончательно уверило! Да, это твой отец!

– Где они? – строго спросила Вильгельмина.

– В часовне у Святого Халварда. Хотя я бы не советовал тебе ходить туда. Это зрелище не для женщины.

– Я иду! – решительно сказала Вильгельмина. Взгляд ее светлых глаз сверкнул огнем факела, горевшего в руке у Бьярни. – Если это ошибка – я сразу пойму. Если и правда Стурла – я хочу увидеть его и попрощаться с ним. Неужели побоюсь я праха моего собственного отца? Чего бы стоила моя любовь к живому отцу, если я стану страшиться его мертвого?

Вильгельмина, оттолкнувшись, быстро побежала по санному тракту туда, где за околицей возвышался холм, увенчанный островерхим силуэтом церкви Святого Халварда. Все, кто был в этот вечер у «Красного Лося», и все, кто уже видел погибших, потянулись следом за Вильгельминой – кто из сочувствия, кто из любопытства. Будь его воля, Торлейв разогнал бы всю эту толпу.

У входа в церковную усадьбу Вильгельмина вдруг повернула к Торлейву бледное лицо и попросила:

– Ты не оставляй меня, хорошо?

Торлейв кивнул.

В часовне было холодно и почти совсем темно, хотя горели свечи, и мерцающее пламя их коптило низкий потолок апсиды. Большой стол на козлах, выставленный в середине часовни, покрыт был рогожею, вокруг него тоже горели свечи. Отец Магнус, в меховой ольпе поверх подрясника, стоял, склонившись над аналоем. При звуке шагов священник оторвал глаза от книги, хотя его губы, окруженные облаком морозного пара, продолжали шевелиться, дочитывая строчку псалма. Он торопливо расправил смятый подол подрясника, шагнул навстречу Вильгельмине и обнял ее.

– Поплачь, девочка моя, – произнес он, и густой голос его гулко прозвучал под деревянными сводами простывшей часовни. – Поплачь, станет легче.

– Я хочу видеть их! – прошептала Вильгельмина, упрямо склонив голову.

Отец Магнус быстро глянул на Торлейва. Тот кивнул, хотя его сердце изнывало от боли.

Священник перекрестил Вильгельмину и, подойдя к столу, откинул рогожу.

Вильгельмина сделала несколько шагов вперед. Торлейв шел позади нее, так близко, что локоть ее касался его правой руки.

«Господи, помоги ей!» – мысленно взмолился он.

– Можно еще свечей? – спросила Вильгельмина тихо, одними губами, но отец Магнус услышал ее слова и поразился им. Он немедленно зажег еще несколько свечей. Темный придел осветился их зыбким пламенем, озарил черные бревенчатые стены и фигуру Распятого на кресте.

– Господи, – сказала Вильгельмина дрогнувшим голосом. – Милостью Своей не оставь и с миром упокой усопших рабов Твоих.

Отец Магнус положил руку на ее плечо.

– Воистину, отче, это не Стурла. То есть, я хочу сказать, это не мой отец. Вы понимаете меня?

– Я понимаю тебя, девочка, – пробасил отец Магнус. – Ты должна немедленно пойти к Агнед, выпить вина и лечь спать. Торлейв позаботится о тебе.

– Мне жаль тех, кто лежит здесь. Я готова молиться за упокой их душ до конца своих дней. Но мне хотелось бы знать их настоящие имена, ибо это не Стурла и, скорее всего, не Кольбейн… хотя в этом я не так уверена.

– Торлейв, сын мой! – позвал отец Магнус. – Уведи ее отсюда скорее!

– Да, отче. Пойдем, Вильгельмина. Ты останешься в «Лосе».

– Я хочу домой.

– Домой так домой. Но хватит ли у тебя сил дойти до Острова?

– Полагаю, что да, – отвечала Вильгельмина.

– Сын мой, – отец Магнус обернулся к Торлейву, – у меня к тебе просьба. Я лишился пономаря: Уве вчера уехал в Нидарос учиться. Завтра – похороны Клюппа. Не побудешь ли за чтеца?

Торлейв поцеловал ледяные костяшки пальцев отца Магнуса и почувствовал, что рука священника дрожит.

Они вышли на церковный двор. Никто из последовавших за ними к часовне так и не решился войти внутрь.

– Пропустите нас, – глухо сказал Торлейв, отстраняя тех, кто подступил слишком близко и пытался заглянуть Вильгельмине в глаза.

– Ах, бедняжка! – всхлипнула какая-то женщина в толпе.

– Сирота, теперь круглая сирота!

– Замолчите! – сказала Вильгельмина в темноту. После яркого свечного пламени она не могла разглядеть на дворе ни одного лица. – Напрасно вы жалеете меня. Мой отец жив.

– Дитя мое, это невозможно! – с уверенностью проговорил Бьярни, сын Грима.

– Я его дочь, – отвечала Вильгельмина, выпрямляясь. – Страшна гибель лежащего там, в часовне, и она заслуживает самой горькой скорби. Но это не мой отец.

– Обезумела от горя, – сказал кто-то за спиной Торлейва.

– Пропустите нас! – повторил Торлейв, и толпа расступилась.

У «Красного Лося» все еще стояла Агнед, кутаясь в плащ.

– Вильгельмина сказала, это не Стурла, – быстро произнес Торлейв.

Агнед взглянула в окаменевшее лицо девушки.

– Ты останешься у меня на ночь, детка?

Та помотала головой.

– Нет. Я пойду домой.

– Тетушка, не могла бы ты принести мне мой меч, – попросил Торлейв. – Он в той каморке, где я сплю. И новый факел.

– Торлейв! – ахнула Агнед. – Как же вы пойдете-то после всего?

– На западе еще светло, – Торлейв указал на небо лыжной палкой. – Скоро мы будем на хуторе. Не волнуйся за нас. Я приду утром: отец Магнус просил меня помочь на похоронах Клюппа.

Агнед ушла и вскоре вернулась с горящим факелом и мечом в ножнах. Меч она несла на отлете, точно Задира был змеею, которая может укусить.

Торлейв расстегнул пояс и привязал к нему ножны. Гладкое круглое навершие рукояти приятно холодило ладонь. Торлейву показалось, что Задира приветствовал его этим прикосновеньем, точно пожал ему руку.

Вчерашняя лыжня совершенно исчезла под слоем снега, но днем кто-то проехал на санях вдоль озера. Синий след полозьев тянулся сквозь ельник, и путь был хорошо виден в ночном мраке. Морозный воздух звенел, дыханье паром окружало лица. Огонь был скуден, а подступавшая к нему темнота – слепа. Торлейв загасил бы факел, но думал, что, если что, свет его все же способен отпугнуть зверя.

Они прошли уже полдороги, когда в пляску, затеянную в придорожном ольшанике отблесками факела, вдруг вплелся дрожащий багровый с зеленым небесный свет, озарил весь лес и проложил яркие тени на вспыхнувшем снегу.

– Смотри! Первый раз в этом году! – сказала Вильгельмина, указав красной рукавичкой вверх. Над холмом, над лесом в полнебосвода горели яркие всполохи северного сияния. – Недобрый знак.

Они остановились ненадолго, восхищенные красотой и величием этого невероятного света.

– Завтра станет еще холоднее, – заметил Торлейв.

Тут за спиной Вильгельмины, меж стволов, за тяжелыми еловыми лапами почудилось ему неуловимое движение. Тени елей дрожали на снегу, смолистый факел трещал. Правая рука Торлейва словно ненароком легла на рукоять Задиры. Он глянул на Буски, но тот смотрел на людей спокойно, вывесив розовый язык, точно звал продолжить путь.

Торлейв пропустил Вильгельмину вперед, сам пошел позади. Ему казалось, что кто-то следует их шагу, укрываясь в тенях за кустами, за густым подлеском. Ознобом по спине ощущал он чей-то взгляд, с каждым шагом – все сильнее.

Они спустились с берега на лед озера. На звездном небе четко прорисовывались верхушки елей, остроконечная крыша стабура, труба над домом, из которой поднимался легкий дымок. На столбах изгороди горели огни.

– Смотри, это Оддню и Кальв вывесили фонари, чтобы осветить нам путь, – обрадовалась Вильгельмина.

Буски убежал вперед – ему не терпелось скорее оказаться дома. Торлейв шел за Вильгельминой, продолжая чувствовать все тот же взгляд между лопатками. Несколько раз он оборачивался, но дорога за спиной казалась совершенно пустынной.