Страница 55 из 60
Осилив цепочку, Пфаффер принялся загребать ртом монеты и, содрогаясь от спазм, глотать их одну за другой.
До него долетел разговор двух полицейских, остановившихся возле золотой груды.
— Поздравляю вас, комиссар. Это самая грандиозная операция за всю историю существования полиции времени!
— Честь её разработки принадлежит профессору Хайгету, — отозвался тот, кого назвали комиссаром. — Признаться, поначалу я скептически отнёсся к его плану. Но в борьбе с хрономобильными бандитами приходится использовать все средства, даже такие экзотические, как сочинение фальшивых мемуаров.
— Я вообще не ожидал, что на эту удочку кто-то клюнет, — заметил собеседник комиссара.
— На неё клюнуло, дорогой лейтенант, по предварительным подсчётам, четырнадцать крупных хрономобильных банд, не считая мелких объединений и одиночек, орудующих на свой страх и риск. Вся банда Кречмера, за которой Интерпол и полиция времени безуспешно охотятся сразу в двух тысячелетиях, полегла тут в перестрелке. Здесь же нашли свой конец и печально знаменитые братья Дурысовы…
— Это те, которые 2415 году совершили дерзкий побег из камеры Омского централа и за информацию о которых объявлена крупная награда?
— Они самые.
— Удивительно! Вот уж не подумал бы, что эти полуграмотные головорезы читают книги, да ещё изданные в такую старину…
— Вы забыли, лейтенант, что в двадцать четвёртом веке по мемуарам Керкийона сняли отличный психофильм!
Пфаффер вслушивался в их разговор с нарастающим изумлением, но тем не менее продолжал заталкивать в горло монету за монетой…
— А вон ещё один наш старый знакомец, — продолжал комиссар. — Вон тот, видите, голова которого разбита о статую Будды.
— Ну, кто ж его не знает, — отозвался лейтенант. — Это Дик Краковский, рождённый в тридцатом веке и прозванный Неуловимым Убийцей.
— Поверьте, лейтенант, видеть этого негодяя в таком измочаленном виде доставляет мне громадное удовольствие… А вон того не узнаёте, тело которого сейчас укладывают на носилки?
— Неужели… Быть не может! Это же Хью Гарвей, тот самый парень, который ухитрился ввести свой хрономобиль точно в пространство тронного зала египетского царя в каком-то там доисторическом веке, причём вычислил момент, когда зал был пуст!
— Непревзойдённый виртуоз вождения хрономобилей, — подтвердил комиссар. — Он умыкнул у фараона его трон и переправил его в двадцать шестой век, где продал одному каучуковому тузу из Рио-де-Жанейро. Трон лет двести находился в частной коллекции в Бразилии, пока одному из наследников туза не пришло в голову выставить его на аукцион. Тут-то и всплыла вся эта история. По закону украденное полагается вернуть настоящему владельцу, и фараон получил обратно своё кресло в целости и сохранности. Оно было доставлено в его время и установлено на прежнее место ровно через десять минут после того, как было похищено. Древние египтяне, кажется, даже не заметили, что их реликвия за десять минут постарела на двести лет.
Санитары приблизились к Пфафферу.
«Надо ещё немного побыть мертвецом, — носилось у него в мыслях. — Пусть перенесут меня в хрономобиль, а уж там я как-нибудь улучу минуту, когда за мной не будут следить, и проглочу всё, что успел вобрать в рот. В желудке у меня уже есть цепочка, алмазные бусы и с полдюжины золотых монет. Если прибавить к этому те монеты, что у меня во рту, то куш получится совсем недурной. По крайней мере — не зря страдал…»
— … И наградят всех, кто был задействован в операции, — говорил комиссар, — включая агентов, которые инкогнито проникли в восемнадцатый век и издали там эту книжечку под видом душеприказчиков покойного Керкийона.
— Надо бы представить к награде и того малого, который сыграл роль француза, хоть она и заключалась только в том, что он спал, — заметил лейтенант.
— Его, разумеется, не забудут, — согласился комиссар, — тем более во время сна он подвергался серьёзному риску. Он мог попасть под шальной бластерный луч или получить осколок гранаты…
— Беднягу здорово накачали снотворным газом, — продолжал лейтенант. — Чуть ли не каждая прибывающая банда считала своим долгом прыснуть на него хорошую порцию. Боюсь, что теперь он не скоро придёт в себя!
— Он благополучно проспал весь этот сатанинский спектакль, чего не скажешь о негодяях, которые лежат здесь бездыханными, — голос комиссара посуровел. — Взгляните хотя бы на этого, с лысиной, которого сейчас перевернули санитары. На вид вроде бы человек солидный, добропорядочный, а туда же, за богатством погнался.
— У него щёки раздуты, как у хомяка, — лейтенант не мог скрыть усмешки. — Такое впечатление, что перед смертью он окончательно спятил и начал пожирать золото.
Два дюжих санитара подняли Пфаффера за ноги и за руки и уложили на носилки. Чиновник стискивал зубы изо всех сил.
— Они все спятили из-за золота, — сказал комиссар, — и хоть бы кто-нибудь успел сообразить, что оно фальшивое, а драгоценные камни — цветные стекляшки!
Не успел он договорить, как залитый кровью труп вдруг судорожно дёрнулся, и горловым спазмом, похожим на всхлип, выплюнул целую пригоршню монет.
Это было до того неожиданно, что даже видавшие виды полицейские шагнули назад, машинально схватившись за бластеры.
Пфаффер извивался, хрипел, засовывал себе в рот пальцы, пытаясь изрыгнуть проглоченное, но цепочка, бусы и с десяток металлических кругляков уже ушли в желудок. Он выл от отчаяния…
Санитары и полицейские смотрели на него в изумлении.
ДЕСЯТЬ «ДЖОКОНД»
Леонардо да Винчи обошёл яйцеобразную конструкцию из металлических прутьев и удовлетворённо погладил бок стеклянной реторты, которая была вставлена в тупой нос этого сооружения. Тёплый ветер колыхал седую бороду художника, рассыпанные по плечам космы и широкую, свободно ниспадавшую до земли белую одежду.
— Значит, ты покидаешь нас, учитель? — дрожащим голосом спросил юный Джованнино.
— Да, — взволнованно отозвался Леонардо. — Эта машина, над которой я работал почти двадцать лет, должна мгновенно перенести меня в будущее! Можете ли вы представить себе: преодолев толщу лет, она доставит меня в двадцать третий век! Я начал сооружать её ещё в Милане, одновременно работая над «Тайной Вечерей». Первый опытный макет машины погиб при вторжении в Милан войск короля Людовика. Но я продолжал работу над ней во Флоренции. Впоследствии я вернулся в Милан, где в тайнике хранились чертежи и расчёты, и создал второй макет. Я перевёз его в Рим, но там его приняли за орудие сатаны и это едва не стоило мне жизни… Лишь здесь, во Франции, под покровительством доброго короля Франциска, я наконец смог спокойно завершить свой труд…
На зелёном, залитом полуденном солнцем лугу кроме чудаковатого старика и двух мальчиков не было ни одной живой души. Глубокая тишина царила вокруг.
— Я захвачу с собой в будущее эту картину, — Леонардо достал из мешка портрет Джоконды. — Я писал её много лет и считаю одним из самых совершенных моих творений. Оставить её в настоящем — значит подвергнуть её всем превратностям, которые подстерегают произведения искусства в нашем жестоком и беспокойном мире. Сколько уже величайших произведений погибло, варварски уничтоженных руками невежд, сколько разрушено изумительных дворцов и прекраснейших статуй! А мне эта картина слишком дорога… Я глубоко убеждён, что истинное искусство не стареет и что в будущем, через семьсот лет, знатоки по достоинству оценят мой труд. Я даже готов отдать им картину безвозмездно, лишь бы быть уверенным в её благополучной судьбе…
С этими словами художник убрал картину обратно в мешок, забрался внутрь сооружения и зажёг горелку под ретортой. Чёрная жидкость в реторте забулькала, затем что-то ярко вспыхнуло, повалил чёрный дым и машина вместе со своим создателем исчезла.
— Ах, учитель взят на небо живым! — воскликнул потрясённый Джованнино.
— Нет, если чёрный дым, то его взял сатана, — возразил Бонифаччо.