Страница 10 из 23
Я не мешал ему все это высказать, и, когда он окончил, я тем же решительным тоном, каким говорил и он, сказал ему:
– Я даю вам как раз столько времени, сколько нужно, чтобы вы сказали вашему начальнику, что он должен сдаться немедленно, иначе я буду стрелять. После того как вы вернетесь в ваш лагерь, вам дается еще 10 минут времени, затем должен показаться белый флаг.
– Где ваши пушки? – спросил он, так как он их не видел.
Я показал ему на пушку, находившуюся позади меня в 100 шагах, окруженную прислугою в 15 человек.
Увидев пушку, он спросил:
– Можете ли вы дать честное слово остаться здесь, где вы стоите, и не трогаться с места, пока мы не будем отсюда за 10 миль? Под этим условием мы оставим наши позиции.
Я снова дал ему все высказать и смотрел в это время на него молча, удивляясь ему и спрашивая самого себя, как, собственно, этот английский офицер представляет себе бурского генерала? Когда он кончил, я ему сказал:
– Я требую безусловной сдачи и с того момента, как вы прибудете в лагерь, даю вам десять минут, после чего я начну стрелять.
Он быстро повернулся, вскочил в седло и стрелой полетел в свой лагерь. Только пыль поднялась столбом.
Он, по-видимому, так торопился, что слез с лошади только для того, чтобы выкинуть белый флаг. После этого мы пустились за ним в галоп и взяли 58 человек в плен. В тот же вечер я отослал их под конвоем.
Я прошел с моим отрядом еще 6 миль с целью разузнать о силах лорда Робертса и посмотреть, не пошлет ли он подкрепления на выручку своего обоза.
Но на следующее утро, 21 февраля, мы ничего не видели, кроме патруля, проходившего по направлению к Паарденбергсдрифту. Однако мы ошиблись; это был не патруль, а коммандант Люббе со своею сотнею бюргеров, которых я послал на помощь генералу Кронье. От него я узнал вести, не особенно приятные. Генерал Френч, по-видимому, освободил Кимберлей от осады, а генерал Кронье, сражавшийся с лордом Робертсом, отступал по направлению к Паарденбергу. Узнав последнее, я был очень недоволен тем, что коммандант Люббе возвратился.
Я решил теперь тоже отправиться немедленно по направлению к Паарденбергсдрифту и уже собирался это исполнить, как получил приказ президента Штейна – быть в этот же самый вечер на ферме около Коффифонтейна с сотнею людей для подкрепления сил генерала Филиппа Боты, который только что был им назначен фехтгенералом.
Я был убежден, что благодаря моему обозу, стоявшему около станции Эденбург, я без затруднения исполню приказание президента, и отправился за пушкой. Я нашел мой обоз, расположившийся лагерем в 6 милях от Коффифонтейна. Сюда же прибыли вслед за мной коммандант Якобс из Форесмита и коммандант Герцог (брат судьи Герцога) из Филипполиса; они сообщили мне, что войска идут со стороны станции Бельмонт. Тогда я послал их всех вместе, человек до трехсот, назад, по направлению к англичанам, шедшим из Бельмонта.
В нашем лагере было корму сколько угодно, а потому лошади получали столько, сколько могли съесть. Они были в самом лучшем виде, а потому немедля, в самую полночь, я велел седлать и прибыл около двух часов утра к генералу Филиппу Боту. У меня было 150 человек, да у него столько же. Мы немедленно двинулись на помощь к генералу Кронье.
Глава VI. Паарденберг
Мы только что расседлали наших лошадей, незадолго до восхода солнца, чтобы дать им передохнуть, как услышали отчаянную пушечную пальбу со стороны Паарденберга. Это заставило нас поторопиться и значительно сократить наш отдых. Покормив кое-как лошадей и закусив на ходу, мы двинулись вперед усиленным маршем. Грохот пушек не смолкал.
После полудня, около 4 часов, достигли мы места приблизительно в 6 милях к востоку от Паарденберга и увидели лагерь генерала Кронье на правом берегу реки Моддер, в четырех милях к северо-востоку от горы.
Лагерь был окружен неприятелем.
Нам все было видно в подзорные трубы.
Непосредственно перед нами были жилища кафров Стинкфонтейна, а далее, на другой стороне реки, находилась гора Паарденберг. Всюду слева и справа от горы стояли английские силы. Генерал Кронье был совершенно оцеплен – он со своими бюргерами казался горсточкой в сравнении с английскими войсками.
Какое потрясающее зрелище! Вокруг лагеря кругом расставлены были орудия, которые со всех сторон обстреливали его. Над несчастным лагерем висело черное облако, из которого ежеминутно падали вниз и с грохотом разрывались гранаты. Что нам было делать?
Мы решили напасть на колонны лорда Робертса, ближайшие к нам. Это и было сделано около зданий и жилищ кафров. Нам следовало бы также взять холмы, бывшие приблизительно в двух с половиною милях к юго-востоку от горы. Здания и краали (жилища кафров) находились приблизительно в тысяче шагов к северу от этих холмов, а по прямой линии, пожалуй, всего несколько сот шагов впереди лагеря.
Мы подошли ближе. Находясь уже в 1200–1400 шагах от домов Стинкфонтейна, мы заметили, что позиции очень сильно укреплены. Генерал Бота и я решили, что он будет штурмовать дома и все другие здания, а я холмики. Мы принялись за это дело в то время, как англичане открыли по нас частый ружейный огонь. Но это не испугало нас. Мы видели перед собой оцепленный лагерь генерала Кронье и объяты были только одним чувством, проникнуты только одной мыслью – освободить его из ужасного положения.
Мы вытеснили англичан. Натиск удался нам. Мы взяли 60 человек в плен. У неприятеля было много убитых и раненых.
Неприятельский огонь не давал нам ни минуты покоя; но теперь у нас были хорошие позиции. Однако мы все-таки потеряли двоих людей, а также несколько лошадей было убито.
Два с половиною дня, от 22 до 25 февраля, оставались мы там, но затем должны были уступить. Еще трое было у нас убито, семь ранено и 14 взято в плен, в то время как мы покидали позиции.
Сдача Кронье представляется, несомненно, одним из самых крупных эпизодов в истории войны буров с Англией, и читатель вправе требовать от меня больших подробностей.
Вот что я могу еще сообщить.
После занятия нами позиции я приказал придвинуть наши два орудия. Одно орудие Круппа, а другое Максим-Норденфельдта оставались позади, так как вследствие нашей страшной спешки быки, а также и лошади некоторых из бюргеров до такой степени устали, что не поспевали за нами. Но мы не могли сразу поставить наши орудия на позиции, потому что холмы были сплошь покрыты острыми камнями и нужно было сперва очистить дорогу, чтобы втащить их. Я даже хотел сделать среди камней прикрытие для пушек, потому что предвидел, как страшно неприятель станет обстреливать наши бедненькие орудия, если только мы откроем из них огонь.
Ночью мы устроили укрепления, а рано утром орудия были втащены и поставлены на места.
С рассветом англичане уже начали стрелять в нас; мы отвечали тем же. Но нам надо было обращаться со своими зарядами очень бережно, так как наш запас истощался, а из Блумфонтейна мы не могли ничего получить ранее 5 дней.
Наши старания увенчались успехом: дорога для генерала Кронье на следующий день была очищена. Он мог по ней уйти из засады. Конечно, ему пришлось бы оставить обоз и лагерь, но он сам и его люди могли спастись.
На следующий день дорога все еще оставалась незанятой вследствие отступления в этом месте англичан. Все время, пока наши орудия действовали, генерал Кронье мог освободиться.
Но… он сам не выходил из засады!
Выйди он тогда, его потери не были бы так велики, но он прилип к своему несчастному лагерю и не хотел им пожертвовать! Весь свет по справедливости воздает почести великому генералу и его храбрым бюргерам. Если я все-таки порицаю его за то, что он не мог расстаться с лагерем, то я делаю это единственно потому, что глубоко убежден в том, что для блага своего народа необходимо жертвовать личным чувством военной чести, что нельзя быть храбрым, делая это за чужой счет, за счет страны и ее независимости, которую генерал Кронье любит так же сильно, как я и как каждый из нас.