Страница 22 из 32
– Этот камень не убил бы меня, как не убили тучи стрел и дротиков на Каталаунском поле. Ведь ты теперь знаешь, я рассказал тебе, какой смертью я умру. Впрочем, – с досадой продолжал гунн, – не радуют меня и многочисленные другие сыновья. Вчера у меня было их сто восемьдесят два, а сегодня доложили еще о двух новорожденных… Дочерям я давно потерял счет: от них мало проку. Не будет также прока и от моего любимца, красавчика Эрлака… Hо ты сам избаловал его чрезмерною любовью. Гораздо лучше воспитала Эллака отцовская… ненависть. Ну а Дзенгизиц?
– Про того нечего толковать. Дзенгизиц вполне тебе по сердцу, старик. Настоящий гунн!
– Да, лучший наездник и лучший стрелок из лука во всем нашем народе.
– Ну, конечно. Он хоть куда. Я люблю этого отчаянного малого, – благосклонно отвечал Аттила. – Но его мать – ай, какая она была некрасивая! – и он скорчил гримасу, словно ему на язык попалось что-то очень горькое.
– Она происходила из древнейшего рода гуннских ханов, – недовольно заметил старик. – Гораздо древнее твоего.
– Поэтому мой отец, Мундцук, приказал мне жениться на ней. Но знатность не убавила ее безобразия. Вот была отвратительная брачная ночь! И наш сын Дзенгизиц уродился такой же. Он еще безобразнее обоих родителей, взятых вместе. Но хотя этот наследник совершенно не похож на мягкосердечного Эллака, он тоже не годится в цари вселенной. С верховой ездой и стрельбой по ласточкам далеко не уедешь, особенно если на голове царская корона. Вот мой красавчик Эрлак – другое дело.
– Господин! – воскликнул Хелхал. – Неужели пятнадцатилетний мальчик, испорченный твоим баловством, может владеть миром?
Аттила не ответил на этот вопрос. Он шептал, словно остался один:
– Его мать… Это было самое приятное из моих любовных приключений… Обыкновенно я противен женщинам… и добровольно мне отдавались только гуннки…
И Аттила, погрузившись в воспоминания, тихо продолжал, не для слушателя, а для себя:
– …Однажды мой лагерь навестила дочь славянского князя. Она хотела говорить со мной наедине в моей палатке. Я был уверен, что девушка покушается на мою жизнь, однако вместо того она бросилась мне в ноги. Как она была прекрасна! Толстые косы, черные с синеватым отливом; полный, алый, как вишня, рот; персиковый пушок на щеках… И вдруг она ласково шепчет мне: «До моего народа на далеком востоке достигла твоя слава. Я слышала, что ты самый могущественный из людей и нет тебе равного на земле. Я запылала страстью к тебе, я проводила ночи без сна и мне захотелось иметь сына от самого могучего владыки вселенной. Или умереть. Я отправилась в путь, и ехала день и ночь, целые месяцы. Наконец я тебя вижу, могущество заменяет тебе красоту. Поцелуй меня, а если не хочешь, то убей». Поцеловал ли я ее? Эта женщина только одна меня любила… Ты умерла, Любуша, когда родился наш прекрасный мальчик…
– Господин, но ведь ты не отдашь этому ребенку…
– Нет, – с горечью ответил Аттила, очнувшись от своих грез наяву. – Мне предсказано, что Эрлак переживет меня всего на один день.
– Как это, господин? – испуганно воскликнул Хелхал.
– Успокойся. Это предсказание очень жестоко, очень, но мне возвестили и нечто другое, гораздо лучшее. Слушай.
– Я весь внимание.
– Фессалийский колдун…
– …Который предсказал тебе смерть в объятиях прекрасной женщины?
– Тот самый. Я ему вполне верю, потому что он отгадал мои сокровенные мысли. На мой вопрос: «О чем я думал сегодня в бессонную ночь?» он немедленно ответил: «О выборе своего наследника. Не беспокойся о том, великий царь – твой наследник уже назначен судьбой. Есть на свете красавица с белокурыми волосами. Ее красота внушит тебе такую страсть, какой ты никогда не питал ни к одной женщине. При виде ее ты весь задрожишь от восторга. Только она одна может родить сына, который унаследует все твое величие. Он покорит себе все народы Земли». С этих пор я нетерпеливо жду обещанной мне невесты.
– И ты веришь льстивому колдуну?
– Верю. Поэтому, после предсказания, я велел его убить.
– Зачем? Ты думаешь, он тебя обманул?
– О, нет! Ты знаешь, у наших гуннских жрецов есть поверье, подтвержденное временем, что только тот колдун говорит верно… у которого на печени окажется звездочка из белых полосок. Поэтому каждому колдуну после смерти разрезают и осматривают печень. Мне хотелось поскорее убедиться в правильности его предсказания. Я велел убить фессалийца и белая звездочка – нашлась!
Аттила мечтательно смотрел прямо перед собой пустыми глазами. Потом он потянулся и встал.
– Ну, старик, я пойду домой. Уже поздно, и я хочу спать. И пусть приснится мне прекрасная девушка, от которой я буду иметь сына, властителя вселенной.
На следующее утро римским послам было объявлено, что повелитель готов их принять в шестом часу.
Хелхал, Эдико и другие вельможи явились к ним и повели в большую приемную залу деревянного дворца.
Обширная полукруглая комната была обита с потолка до пола блестящими белыми занавесями и пестрыми коврами, подобно тому, как у греков и римлян обтягивали покои для новобрачных. Утрамбованный глиняный пол был выкрашен в красную краску.
В четырех шагах от стен шли правильными рядами четырех-угольные деревянные столбы с резьбою и рисунками. Они поддерживали некое подобие галереи. Столбы и стены были увешаны оружием, добытым на войне или полученным в дар от соседних народов.
В зале уже теснилась гуннская знать и воины, когда появились послы. Перед ними предстала пестрая, оживленная картина. Здесь стояли другие римляне и греки в роскошных, дорогих одеяниях, и рядом – финны в оленьих шкурах, полуголые британские кельты, расписанные синей краской, венды – в овечьих шкурах и сьоны – в медвежьих, германцы в шерстяных плащах и доспехах вороньей стали. Но весь этот пришлый элемент составлял лишь небольшие островки в море гуннов.
Аттила сидел на возвышении посреди залы. Несколько ступеней, обитых дорогими, расшитыми золотом коврами, вели к этому деревянному помосту, в центре которого стоял простой, буковый стул с ручками, служивший троном самому могущественному государю того времени. На нем была все та же самая одежда, что и вчера, и Аттила не прибавил к ней ни одного украшения.
Посланники, по указанию Эдико, остановились в дверях и низко поклонились. После этого Максимин хотел подняться на ступени помоста и вручить Аттиле письмо императора, но к нему тотчас подскочил гуннский князь, – это был Эцендрул, – взял у него из рук пурпурный папирус и заставил патриция сойти обратно с первой ступени. Потом он пал ниц перед повелителем и положил царскую грамоту на колени Аттиле, который продолжал сидеть совершенно неподвижно, как будто все это нисколько его не касалось.
– Собственноручное письмо императора Феодосия! – воскликнул Максимин снизу. Он был рассержен и, не стесняясь, повысил голос.
Аттила не пошевельнулся.
– Император желает тебе здоровья и долгой жизни! – произнес опять патриций.
Тогда хан начал медленно говорить, отчеканивая каждое слово и почти не разжимая губ:
– Я желаю императору того же, чего желает он Аттиле. Прислана ли наконец ежегодная дань, которую нам должны обе империи, Эдико?
– Да, господин. Эти посольства привезли ее с собою.
– Ты пересчитал?
– Все верно до единого солида.
– Хорошо. Но где подарки обоих императоров? – продолжил Аттила громче и гораздо грубее. – Я слышал, что дары привезены только одними посланниками от себя. Осмотрел ли ты их, Хелхал? Достойны ли они меня?
– Твое великолепие, господин, не достойно никакого подношения; но, в виду скромного состояния подносителей, можно признать привезенные дары достаточными.
– Раздели их между моими князьями. Не забудь Ардариха и Валамера. Визигаст тоже должен получить что-нибудь. Надо поощрить и пылкого королевича скиров – юного героя, умеющего так сладко играть на арфе. Все должны удостоиться чего-нибудь по их заслугам и по степени их верности. Но что это? – тут черты Аттилы омрачились, словно от горького изумления. – Мне кажется, я вижу между византийскими посланниками знакомое лицо? Вон тот, маленький, который стоит в стороне от других.