Лорд Хорнблауэр

Он утер рот салфеткой, влез в дождевик и поднялся на палубу.

– Мне сдается, мистер Фримен, что ветер немного утих.

– Мне тоже, сэр.

«Порта Цёли» покачивалась на темных волнах почти плавно – они определенно стали менее крутыми. По лицу стекали не брызги, а капли дождя, и по дождю тоже чувствовалось, что шторм выдыхается.

– Под зарифленными кливером и косым гротом мы сможем идти в бейдевинд, сэр, – задумчиво проговорил Фримен.

– Очень хорошо, мистер Фримен. Приступайте.

Управлять бригом – особое искусство, а уж на встречных курсах – тем более. Под кливером, стакселями и косым гротом им можно править как судном с косым парусным вооружением; Хорнблауэр знал все это теоретически, но знал и другое: на практике он бы справился с такой задачей довольно плохо, тем более в темноте и при сильном ветре. У Фримена опыта куда больше, пусть действует на свое усмотрение. Фримен выкрикнул приказы; под громкий скрип блоков зарифленный косой грот поднялся на мачту, матросы на рее тем временем убрали грот-марсель. Под действием кливера бриг начал уваливаться.

– Пошел грот-марса-шкоты! – гаркнул Фримен. – Так держать!

Руль встретил напор воды, не давая бригу увалиться дальше, косой грот повлек его вперед. В один миг «Порта Цёли» из вялой и безропотной преобразилась в яростную и неукротимую. Она больше не покорствовала ветру и волнам, а встречала их грудью; тигрица, перебегавшая от укрытия к укрытию, в исступлении бросилась на загонщиков. Ветер накренил ее, над бушпритом встала пелена брызг. Плавные подъемы и спуски сменились бешеными скачками; бриг содрогался всем корпусом, преодолевая сопротивление волн. Человек, слабый смертный, бросил вызов первобытным силам этого мира, правившим землей и водой от их сотворения. Природа обрушила на Ла-Манш крепкий западный ветер; «Порта Цёли» заставила его нести себя к западу. Да, она продвигалась медленно и мучительно, но – продвигалась! Хорнблауэр, стоя подле штурвала, внезапно ощутил, как в душе закипает ликование. Он – Прометей, похитивший огонь у богов; он взбунтовался против законов природы и может гордиться званием простого смертного.

Глава пятая

Фримен склонился над куском сала, вложенным в нижнее углубление лота; матрос светил ему фонарем. Подштурман и вахтенный мичман завершали группу: виньетку из черных фигур вкруг светлого пятна. Фримен не торопился вынести вердикт. Он посмотрел на грунт, поднятый со дна моря, сперва под одним углом, затем под другим. Понюхал образец, затем тронул его и лизнул палец.

– Песок и черные ракушки, – задумчиво пробормотал он.

Хорнблауэр держался в сторонке; в этом Фримен разбирается лучше него, хотя сказать такое прилюдно было бы почти кощунством, ведь он – капитан в ранге коммодора, а Фримен – простой лейтенант.

– Возможно, мы у мыса Антифер, – сказал наконец Фримен, глядя в темноту, туда, где стоял Хорнблауэр.

– Смените галс, мистер Фримен. И продолжайте бросать лот.

Ползти в темноте вдоль коварного побережья Нормандии – нервное занятие, хотя за последние сутки штормовой ветер улегся до крепкого бриза. Однако Фримен хорошо знает свое дело: десять лет управления маленькими судами на мелководье у европейских берегов дали ему опыт и чутье, каких не приобретешь иначе. Хорнблауэру приходилось целиком полагаться на Фримена; сам он с компасом, картой и лотом худо-бедно управился бы, но считать себя ламаншским лоцманом лучше Фримена было бы просто глупо. «Возможно», – сказал Фримен, однако Хорнблауэр видел: он вполне уверен в своих словах. «Порта Цёли» у мыса Антифер, близковато к подветренному берегу, к рассвету хорошо бы отойти чуть дальше. Хорнблауэр по-прежнему не знал, как быть с «Молнией». Чисто геометрически не существовало способа отрезать бунтовщиков от укрытия: с одной стороны от них – Гавр, с другой – Кан, не считая множества бухточек, каждая из которых надежно защищена батареями. При малейшей угрозе со стороны «Порта Цёли» мятежники вздернут Чодвика на рее – это будет худший и самый опасный прецедент со времени убийства Пигота. Однако с бунтовщиками надо для начала хотя бы поговорить – и лучше, если при этом «Порта Цёли» будет в наиболее выгодной позиции. Вдруг случится чудо? Нужно сделать все, чтобы оказаться на пути блуждающих чудес. Как там сказала Барбара? «Удачлив тот, кто знает, что предоставить случаю». Барбара чересчур высоко его ценит, даже после нескольких лет брака, но в этих ее словах определенно что-то есть.

«Порта Цёли» послушно повернула оверштаг и устремилась на северо-запад в крутой бейдевинд при юго-западном ветре.

– Скоро начнется отлив, сэр Горацио, – заметил Фримен.

– Спасибо.

Еще одно условие в завтрашней задачке, которая до сих пор еще не вполне ясна. «Война – полная противоположность сферической тригонометрии», – подумал про себя Хорнблауэр и тут же улыбнулся этой неуместной мысли. Часто к военной задаче приступаешь, не зная точно, к чему хочешь прийти и даже какими средствами. Здесь все приблизительно, на глазок, угадаешь – не угадаешь. Даже если забыть о других мрачных ее сторонах, война – плохое занятие для человека, привыкшего полагаться на логику. А может, он просто чересчур высокого о себе мнения, и другой офицер – Кокрейн, скажем, или Лидьярд – сейчас уже точно знал бы, как поступит с бунтовщиками, и действовал по безотказному плану.

Резко пробили четыре склянки; бриг шел этим галсом уже полчаса.

– Будьте любезны сменить галс, мистер Фримен. Я не хочу слишком далеко уходить от берега.

– Есть, сэр.

Если бы не война, ни один вменяемый капитан не стал бы приближаться в темноте к мелководью, особенно когда он не вполне уверен в своей позиции. Их оценка выстроена на череде догадок: как далеко бриг снесло ветром за время дрейфа, как действовали на него приливы и отливы, как замеры глубины соотносятся с отметками на картах.

– Как, по-вашему, сэр, что сделают бунтовщики, когда нас увидят? – спросил Фримен.

Хорнблауэр сам дал повод для такой бесцеремонности, когда объяснил, зачем хочет сменить галс. Вопрос раздосадовал его главным образом потому, что он сам не знал ответа.

– Бесполезно задавать вопросы, на которые время ответит само, мистер Фримен, – резко произнес он.

– Однако так приятно поразмышлять, сэр Горацио, – заметил Фримен настолько невозмутимо, что Хорнблауэр в темноте вытаращил на него глаза. Буш, одерни его Хорнблауэр в таком тоне, обиженно замкнулся бы в скорлупе.

– Можете предаваться размышлениям, мистер Фримен, коли вам так угодно. У меня такого намерения нет.

– Спасибо, сэр Горацио.

Уж не скользнула ли во внешне почтительном ответе легкая нотка иронии? Неужто Фримен тайком посмеивается над старшим по званию? Если так, он играет с огнем. Малейший намек на недовольство в рапорте, который Хорнблауэр представит Адмиралтейству, – и Фримен останется на суше до конца дней. Однако Хорнблауэр прекрасно знал, что не сделает такой подлости – не загубит будущность толкового офицера из-за того, что тот недостаточно раболепен.

– Быстро мелеет, сэр, – внезапно произнес Фримен (и он, и Хорнблауэр подсознательно прислушивались к выкрикам лотового). – Я хотел бы сменить галс.

– Да, разумеется, мистер Фримен, – сухо ответил Хорнблауэр.

Они огибали мыс Эв, северную оконечность эстуария Сены, сразу за которой лежит Гавр. Был крошечный шанс, что на рассвете они окажутся под ветром от «Молнии», между нею и Францией, что «Порта Цёли» отрежет мятежникам путь к бегству. А ночь близилась к концу; небо уже заметно посветлело.

– У вас надежный впередсмотрящий на мачте, мистер Фримен?

– Да, сэр Горацио.

Надо сказать матросам, что им предстоит, пусть даже это означает, что известие о мятеже станет всеобщим достоянием. В обычных обстоятельствах разумный офицер не произнесет при своих людях слово «бунт», как укротитель не станет напоминать львам, что они сильнее человека. И обычно нет надобности вводить команду в курс дела: за двадцать лет войны британские моряки навидались всякого, они будут стрелять во французов, американцев или голландцев, не особо задумываясь о том, на чьей стороне правда. Однако, если им без предупреждения прикажут обстрелять британское судно, в точности такой же бриг, возможно, все еще под вымпелом Белой эскадры, матросы растеряются и замешкаются.