Утро. Три цвета

Нельзя любить Родину, считать себя порядочным человеком и - быть трусом. Как говорят мудрые люди, храбрость - это не отсутствие страха, это противление страху.

В общем, сообщив жене, что идёт ложиться в больницу, он отправился на сборный пункт. Правду ей не сказал ещё и потому, что оставил для себя возможность для отступления. Решить то он решил, но, что и говорить, было страшновато.

Он помнил, как в последний раз курил недалеко от входа. Ну! Или - или!.. Помнил, как решительно выбросил сигарету и пошёл ко входу, возле которого толпились такие же, как он мобилизованные...

Он встал и подошёл к окну. Утро заканчивалось, и начинался день. Солнце уже поднялось высоко и тени от деревьев стали короче. Машин на дороге было поменьше - все уже на рабочем месте. Он вновь сел за стол. Прикрыл глаза...

Армия вспоминалась ему каким-то невероятным, неправдоподобным событием. Таким непохожим на всё, что происходило с ним ранее. Он помнил и медицинскую комиссию, где он - почти сорокалетний - чувствовал себя безусым юнцом, и дорогу в учебную часть, хмельное веселье в автобусе, когда уже изрядно навеселе, он немного успокоился, а из висевшего в голове пьяного тумана доносилось только: "Ты молодец! Ты сделал это! Ты мужчина!"

Служить ему было непросто. Человеку в зрелом возрасте вообще очень трудно постигать что-то абсолютно новое. Здесь же гражданскому человеку предстояло стать военным. Конечно, командиры относились к ним не как к юношам: все были взрослые мужики. Некоторые, как он, даже "заматеревшие". Но проблемы всё же, безусловно, были.

После месячного обучения их отправили на передовую. Там уж точно свет показался "с овчинку". Их позиции постоянно находились под обстрелом. Он впервые почувствовал, именно не понял, а почувствовал, что смерть существует, и не вообще, где-то далеко и нескоро, а реально, как реальна лужа перед домом после ночного ливня. Сначала он просто не мог ни спать, ни жить. Потом как-то пообвыкся, стало поспокойнее. Так, как тем жарким летом, он не пил никогда в жизни: ни до, ни после...

Однажды, в конце августа, через четыре месяца после начала его службы, подразделение, в котором он находился, прикрывало дорогу, по которой части отходили на новые позиции. Тогда как раз началось нашумевшее осеннее наступление противника и, опасаясь окружения, командование приняло решение отдать часть территории и отвести силы на вторую линию обороны. По дороге, возле расположения его роты, двигались боевая техника, тягачи с артиллерийскими орудиями, грузовики, шли пешие колонны. Глядя на них, измученных, ошалевших, он думал, что уж насколько незавидна его участь, но там, на переднем крае - настоящий ад. Хорошо, что он хотя бы не попал туда, хоть тут Бог миловал.

Колонны шли несколько дней, затем дорога опустела. Они продолжали находиться на том же месте, прикрывая уже непонятно теперь что. Никакого приказа: что делать теперь, отходить или нет, не поступало. Связи со штабом не было и командир - почти его сверстник, с которым они были в учебной части, поехал в тыл выяснить ситуацию.

Было два часа дня. Нещадно пекло последнее августовское солнце. Они сели обедать, выпили "по первой" и как раз разлили "по второй", когда на дороге появились танки. Вражеские танки. Они неспешно двигались колонной, явно не подозревая, что здесь ещё может находиться неприятель: отступление секретом не являлось. Как выяснилось позже, о них просто забыли.

Забыли! В гражданской жизни такое бы показалось ему просто немыслимым, но... Невероятное в тот день стало очевидным. Их ничтожное подразделение оказалось лицом к лицу с явно превосходящим их по силе противником. По фильмам он знал, что в подобных ситуациях положено немедленно разворачивать орудия навстречу врагу и с пылающим взглядом начинать неравный бой, заканчивающийся, как правило, геройской смертью. Однако же, в реальной жизни такой финал не показался ни ему, ни его сослуживцам подходящим выходом из положения, поэтому, бросив всё кроме личного оружия, они молниеносно погрузились в машины и двинулись наутёк.

Их заметили. Колонна вражеских танков рассыпалась по полю и начала выцеливать автомобили. Через какое-то время, когда грузовик, в котором он ехал, уже почти скрылся за поворотом дороги, метрах в десяти сзади разорвался снаряд. Он почувствовал удар и тугую боль в плече, а потом вместе со всеми повалился на дно кузова...

Он получил осколочное ранение и попал в госпиталь, где тоже испытал все прелести воинской службы. Нужных лекарств, как водится, не было, и их привозила жена, с которой они встретились там впервые за всё это время.

После месяца с небольшим, проведённого в госпитале, его досрочно демобилизовали по ранению. Плечо ещё немного болело, но серьёзного, к счастью, ничего не было. После госпиталя ему полагался длительный больничный для реабилитации, и он вернулся домой.

Что он чувствовал, переступив порог дома после всего, что произошло, говорить дело излишнее. Это был ураган чувств. Он лишь понимал: пережитое останется с ним до конца жизни...

Он посмотрел на часы. Было без двадцати одиннадцать. Долго же он просидел... Как не хотелось ему сейчас выходить из дома, но надо. Давно уже надо было сходить туда.

Он отставил пустую чашку из-под кофе, пепельницу, набитую окурками. Пошёл в свою комнату, не спеша оделся. Потом подошёл к серванту и вытащил из секретера папку с документами: военными и медицинскими. Выйдя в коридор, положил бумаги на тумбочку, включил светильник, начал обуваться. Затем осторожно, чтобы не потревожить повреждённую руку, надел куртку. Посмотрел в зеркало. У виска, в такт тиканью часов, доносившемуся с кухни, пульсировал кровеносный сосуд.

Пора.

Он взял с тумбочки ключи, потянулся к выключателю. Случайная тень упала на папку с бумагами, на которой чётким почерком было написано:

Имярек.

Утро. Цвет красный.

Он проснулся достаточно поздно, в начале девятого. Жена и дочка уже ушли: жена на работу, дочь в школу. В квартире было очень тихо. Звуков улицы также не было слышно: окна выходили во двор.

Несмотря на начало ноября, погода в этом году стояла на редкость хорошая: было тепло и солнце светило, если и не по-июльскому, то уж по-сентябрьскому то во всяком случае. Вот и сегодня небо было иссиня-лазурное, без единого облачка. Стену его комнаты заливал алый свет утреннего солнца. Ветви росшей перед окном акации шевелились от тихого дуновения осеннего ветра, шелестя последними, огненно-багровыми листьями.

Он встал и вышел на кухню. Поставил на плиту чайник и, пока тот закипал, смотрел в окно. Во дворе, на стоянке, машин почти не было. Все уже разъехались: начало рабочего дня. В доме напротив, на лоджии третьего этажа, какой-то мужчина набивал антресоль.

Чайник закипел. Он сделал себе кофе, выпил его несколькими большими глотками, потом закурил. Сегодня у него был выходной и он должен был идти в регистрационную службу, выяснять: как движется дело с получением гражданства. В прошлый раз его попросили дополнительно принести документы о повышении квалификации.

Он с семьёй уже полтора года как переехал в эту - соседнюю - страну, но вопрос с получением гражданства всё затягивался и затягивался.

На новом месте всё, безусловно, складывалось очень и очень непросто. Прежде всего, во многом, иной уклад жизни. Хотя обе страны и были очень ментально схожи, однако тысячи нюансов делали жизнь в каждой очень своеобразной. Он, обретший к своим годам множество навыков, привычек, в конце концов языковых особенностей, чувствовал себя на новом месте как зверь, попавший в чужой лес. Приходилось вновь учиться жизни: правилам существования, общению с людьми.