Страница 8 из 19
Последующий рассказ позволит нам показать, что было задумано этими двумя злодеями.
Через неделю Дельмонс вернула Жюстине свободу.
– Приступайте к своим обязанностям, – холодно бросила она ей. – И если вы будете хорошо себя вести, может быть, прощу вас.
– Мадам, – отвечала Жюстина, – мне бы очень хотелось, чтобы вы подыскали кого-нибудь на мое место: я вижу, что я совсем не то, что вам нужно. Я бы удовлетворилась и менее доходной службой, только бы она не претила моим взглядам.
– Мне надо об этом подумать… Подождите еще две недели, и если вы не перемените своего желания, я найду вам замену.
Жюстина приняла это предложение, и все, казалось, успокоилось.
Дней за пять до условленного срока Дельмонс попросила Жюстину зайти в ее будуар.
– Не пугайтесь, мадемуазель, – добавила она, видя замешательство Жюстины. – У меня нет никакого желания вторично любоваться вашими слезами. Я зову вас просто потому, что нуждаюсь в ваших услугах горничной. Именно я, а не кто-нибудь другой.
Каково же было удивление Жюстины, когда, войдя в будуар, она увидела Дюбура! Дюбур нагишом наслаждался ласками двух служанок Дельмонс. Что могла подумать Жюстина, когда раздался звук запираемого замка, а лица, слова и жесты тех, с кем ей предстояло иметь дело, объяснили ей, что ее ждут новые несчастья.
Жюстина бросилась к ногам страшной женщины.
– О мадам! Какую еще ловушку вы приготовили мне? Может ли госпожа так злоупотреблять доверчивостью и беспомощностью своей служанки? О, какой ужас, великий Боже! Как же можно попирать все законы, божеские и человеческие!
– Давайте-ка побыстрей! Сейчас мы обо всем договоримся, – быстро проговорил Дюбур, освобождаясь из объятий красавиц и прижимая свой мерзкий рот к свежайшим устам невинности. Жюстина с отвращением отпрянула.
– Да, да, – продолжал он. – Ты сейчас увидишь и не такие преступления, но на этот раз тебе ничто не поможет.
В то же мгновение две вакханки схватили Жюстину, и вот она уже обнажена и, кажется, приготовлена удовлетворить все грязные желания престарелого финансиста. Дюбур, будучи уверен, что на этот раз он воспользуется невинностью Жюс-тины, из двух возможностей – спереди или сзади – выбрал первую. Поэтому Жюстину разложили перед ним в соответствующей позе – на спине. Злодей приблизился, сама Дель-монс держала его меч в своих руках, готовясь вонзить его в приготовленную жертву. Но Дюбур, большой любитель деталей, захотел в качестве прелюдии исполнить кое-какие вещицы из набора тех прихотливых выдумок, в которых так нуждались его ужасающие чувства. Страстный обожатель зада, он хотел им полюбоваться вначале, тем более таким обворожительным, как зад Жюстины. Ему предоставили ее попку. Он похлопал по ней несколько раз, потом, когда жертву снова перевернули на спину, перешел к пощечинам. Затем он грубо потрепал лобок, ущипнул соски и, как в трех соснах заблудившись в трех красавицах, захотел и их подвергнуть таким же процедурам. Одна из служанок была особенно хороша: высокая, семнадцатилетняя, ангелоподобная девица, она произвела на старика невероятное впечатление. К несчастью, его во время всех этих прелюдий так усиленно возбуждали, что – увы! – история первого сеанса повторилась. Дюбур был готов уже кинуться на Жюстину хорошо смазанная дорога была открыта, но средства продвижения истощались по мере того, как испарялся ликер, хранившийся в погребах. Струя брызнула, и Дюбур уже не мог продолжать движение по предназначенному пути.
– Будь все проклято, черт побери! – закричал он, осыпая Жюстину пощечинами и тумаками, марая ее раскрытые перед ним прелести своим мутным соком. – Чертова девка, опять у меня ничего не вышло!
– Не отчаивайся, Дюбур. – Дельмонс принялась успокаивать старика. – Кто бы ни помогал этой гадючке, Бог или дьявол, он не останется победителем. Она в конце концов уступит. Восстанови свои силы, у меня здесь есть кое-что.
И между тем она, натирая ему ядра снадобьем, целительная сила которого ей была хорошо известна, распорядилась подать пряный острый бульон, также хорошо ей знакомый. Кус-лугам медицины присоединились новые усилия все трех женщин: мошенницы не пренебрегли ничем. Похоть подсказывала им все новые уловки, ни одной фантазии они не забыли, ни одной страстью не побрезговали. Одновременно и жертвы, и жрицы этого нечестивого культа, они использовали все, что было в их распоряжении: и восхитительную наготу Жюс-тины, и ее слезы, и ее стенания. Все это являло собой чрезвычайно возбудительную сцену, и Дюбур восстал из праха. Дю-бур вновь приблизился к объекту своих вожделений. Так как при приступе он атаковал Жюстину спереди, то и сейчас ее повернули к нему надлежащей, как думали, стороной.
– Нет, нет, – закричал развратный старик, – подайте-ка мне зад! Эта чертова дыра спереди приносит мне несчастья. Я ее ненавижу, меня толкнул к ней лишь соблазн девственницы, но натуру не победишь. Подавайте мне теперь попку, подружки мои, только в попку я хочу ее испробовать.
Очаровательные округлости Жюстины были тотчас же предоставлены ему. Сластолюбец начал с таких поцелуев, что сразу стало понятно, какой именно части женского тела он отдает решительное предпочтение. Дельмонс же, в то время как ее приспешницы раздвигают ягодицы Жюстины, продолжает управлять орудием Дюбура искусной рукой. Первые же удары вырвали из уст Жюстины страдальческий вопль. Ее судорожные движения мешают дальнейшим шагам. Дюбур намерен повторить натиск. Насмерть перепуганная Жюстина находит в себе столько силы и ловкости, что ей удается вырваться из удерживающих ее рук и спрятаться под кроватью. Укрывшись там, как в осажденной крепости, наша героиня дает понять, что ни угрозами, ни посулами ее оттуда не выманить, что она скорее согласится умереть, чем капитулировать. Рассвирепевший Дюбур пытается достать ее тростью. Жюстина, извиваясь как угорь, ускользает от ударов.
– Ее надо прикончить, – заявляет Дюбур, – вышибем дно у кровати и задушим ее матрацами.
Сама Природа помешала исполнению этого ужасного замысла. Произнося эти слова, Дюбур продолжал теребить и встряхивать свой член, а свободная рука блуждала налево и направо по тем прелестям, что по-прежнему оставались в его владении. В конце концов он еле успел донести свой пыл до зада упомянутой нами семнадцатилетней красотки и погрузиться туда. Таким образом, бедная Жюстина теперь могла надеяться на передышку хотя бы до конца ночи. Все же она поостереглась покинуть убежище, пока не убедилась, что проклятого Дюбура больше нет в будуаре. Приготовившись вернуться в свою комнату, она вновь и вновь умоляла свою госпожу позволить ей оставить дом, где ее добродетели грозит ежеминутная опасность. Раздосадованная Дельмонс ответила на эти просьбы презрительным молчанием. Но в конце концов Жюстина, несколько успокоенная товарками по дому, вернулась к своим обязанностям, не думая совершенно о том, что ее вина в глазах двух негодяев столь велика, что на ее голову непременно обрушится ужасная месть.
Госпожа Дельмонс имела обыкновение, находясь в уборной, класть на шифоньер свои богатые, украшенные алмазами часы. Порою случалось, что она забывала их там, и Жюстина тотчас же исправно приносила их владелице. Через три дня после описанных нами событий часы госпожи Дельмонс исчезли бесследно. Допросили Жюстину. Ей не в чем было себя упрекнуть; она сказала, что, обнаруживая забытые часы, она всегда возвращала их хозяйке. Дельмонс не произнесла ни слова, но назавтра вечером прилегшая отдохнуть на свою кровать Жюстина услышала, как распахивается дверь в ее комнату. Небо праведное! Перед Жюстиной предстала госпожа Дельмонс, а за ней виднелись фигуры полицейского комиссара и нескольких стражников.
– Исполняйте свой долг, сударь, – произнесла Дельмонс. – Эта несчастная украла мои часы. Вы найдете их спрятанными или на ней, или в ее комнате.
– Я вас обокрала, мадам? – Жюстина в смятении вскочила с кровати. – Вам ли не знать мою честность?
И в это мгновение, бросив взгляд на людей, вошедших вслед за комиссаром в ее комнату, она с ужасом признает в одном из них переодетого Дюбура. Этому ненасытному сластолюбцу мало было мерзости уже содеянного: он пришел, чтобы насладиться успехом своего замысла, зрелищем полной гибели своей жертвы, прочесть выражение отчаяния и безысходности на ее лице. Изощренность отвратительна, но она весьма радует испорченные сердца.