Страница 6 из 19
– Подождите, друг мой, – сказала мошенница Дельмонс. – Я чувствую, что вам мешают мои юбки. Я тотчас обнажу предмет, который, мне кажется, вызовет ваше особенное внимание. Вам хочется увидеть мой зад! Я понимаю… Я ценю эти особенности вкуса людей вашего возраста[2]. Ну вот, мой друг, вот он! Он, правда, чуть полнее, чем попка этого ребенка, но пусть вас позабавит и контраст. Хотите видеть их рядышком?
– Еще бы, черт побери, – прорычал Дюбур. – Сядьте-ка на нее верхом: я попробую взять ее в зад и буду одновременно целовать ваши прекрасные ягодицы.
– А, проказник, вижу, что вам надо, – воскликнула Дель-монс и проворно вскарабкалась на Жюстину, оседлав ее таким манером, что та не могла вырваться из-под этого груза и избежать ласк отвратительного старика.
– Вот-вот, именно так, – одобрил Дюбур и нанес несколько чувствительных шлепков по дивным задам, открывшимся перед ним. – Ну посмотрим, смогу ли я быть достойным жителей Содома!
Он пытается… Но его столь быстро разгоревшийся огонь гаснет в самом начале предприятия. Небо мстит за обиды, нанесенные Жюстине старым развратником, и недостаток сил обидчика спасает несчастную.
Однако эта неудача только раззадорила Дюбура. Дойдя до пределов озлобления, он обвинил в упадке своих сил Жюстину и решил восстановить их по-своему. Не было ничего, что не посоветовали бы ему предпринять его гнусный нрав, его злоба, его грубость, его развращенность, – все было тщетно. Его возмущала неловкость Жюстины: она ничего не хотела делать! Но и Дельмонс, несмотря на все свое искусство, потерпела неудачу с этим изношенным механизмом: она сжимала его изо всех сил, встряхивала, сосала, лизала – он оставался бесчувственным. Дюбур переходил со своими дамами от нежности к грубости, от рабской угодливости к тирании, от показной скромности до самых невероятных эксцессов – никак не удавалось придать его оружию вид, который мог бы позволить предпринять новую атаку.
И наконец Дюбур сдался. Правда, он заставил Жюстину поклясться, что завтра она снова навестит его. Чтобы быть в этом уверенным, он передал ее на попечение Дерош, не заплатив ни единого су. Дельмонс, однако, осталась у Дюбура, и тот, подкрепившись великолепным ужином, отомстил за свою недавнюю беспомощность. Это, правда, стоило нескольких взаимных упреков, мощных усилий с одной стороны и ловкой снисходительности – с другой, но все-таки жертва была принесена, и роскошный зад Дельмонс послужил алтарем, на котором были произведены те возлияния, которых не удостоилась маленькая попка Жюстины.
А Жюстина, вернувшись домой, заявила своей хозяйке, что, какую бы нужду она ни испытывала впредь, больше свидетельницей подобных сцен она не будет. Но упоенное собою торжествующее преступление смеется над проклятиями несчастья.
Глава II
Новые опасности, угрожающие Жюстине. Как рука Провидения вознаградила ее за верность своему долгу
Прежде чем продолжить повествование, нам представляется необходимым раскрыть нашим читателям некоторые обстоятельства. Даже наименее прозорливые из них, без сомнения, уже догадались, что кража у Жюстины была делом рук Де-рош. Но их, несомненно, удивит участие в этом предприятии Дюбура. Да, Дерош действовала по совету этого нечестивца.
– Она наша, если мы лишим ее всякой надежды, – сказал он сурово. – А мне надо, чтобы она стала нашей.
Ужиная с Дельмонс, Дюбур признался ей в этой проделке. Дельмонс, чей ум был весьма изощрен для таких вещей, сразу же загорелась. В результате они договорились, что Дельмонс устроит так, что те три месяца, во время которых ее муж будет пребывать в деревне, Жюстина станет жить у нее, а Дюбур с помощью Дельмонс попытается еще раз добиться полного успеха. А на случай очередной неудачи Дюбур задумал блестящую месть, с тем чтобы добродетель, как она того и заслуживает, снова оказалась униженной и оскорбленной. Что всегда и случается, добавил Дюбур, когда она пытается выйти с открытым забралом на бой против порока и преступлений. Так был составлен этот прелестный договор. Миллионер, как мы уже говорили, скрепил его, подписав своим семенем в глубине великолепного зада Дельмонс, и стороны немедленно приступили к его исполнению.
На следующее же утро Дельмонс не замедлила с визитом в дом Дерош.
– Вы меня очень заинтересовали вчера, дитя мое, – обратилась она к Жюстине, которую пригласили спуститься в салон хозяйки. – Я не представляла себе, что можно быть такой стойкой. Вы, ей-богу, просто ангел, спустившийся с небес для обращения грешных. В ваших глазах я до сих пор была распутницей, но, признаюсь вам, вы совершили в моей душе нечто такое, в чем я до сих пор не могу толком разобраться. Я готова разрыдаться на вашей груди, покаяться, стать добродетельной по вашему примеру. О Жюстина! Как ты нужна мне для моего исправления! Согласишься ли ты разделить со мною мое убежище? Я постоянно буду видеть тебя и тот пример, который будет все время перед моими глазами. Боже, как он поможет мне!
– Увы, мадам, – отвечала Жюстина. – Это не моя слабая душа служит вам помощью. Если вы действительно ощутили в себе желание перемениться, значит, вы услышали голос Высшего Существа. И это вы, мадам, скорее будете для меня примером, если этот голос будет постоянно звучать в вашей душе и вы до конца будете следовать его указаниям. Благодарю вас за приют, мне предлагаемый; если я смогу быть вам в чем-нибудь полезной, не поступаясь моими принципами, – приказывайте, мадам. Я к вашим услугам, мадам… Поверьте, я приложу все свои слабые силы к тому, чтобы отблагодарить вас самым достойным образом.
Во все время этого разговора Дерош, предупрежденная о замысле подруги, напрягала все свое самообладание, чтобы не засмеяться. Она тут же от души поздравила Жюстину с выпавшим на ее долю счастьем, помогла собрать небогатый скарб девушки, и новая пара отъехала к новому месту пребывания нашей героини.
Особняк госпожи Дельмонс был великолепен: лакеи, горничные, огромное количество прочих слуг, лошади, прекрасная меблировка – все это сказало Жюстине, что она переехала к одной из самых роскошных женщин Парижа.
– Мне пока неудобно, – начала Дельмонс, как только они прибыли, – предложить вам первые роли в моем доме: старые слуги могут обидеться. Но вы обязательно и очень скоро, мой ангел, займете хорошее место, а пока даже на месте младшего офицера вы, будьте уверены, станете самой уважаемой в моей роте.
– О мадам, – отвечала Жюстина, – я так счастлива найти приют в вашем доме и буду делать все, что вы прикажете.
– Вы будете надзирать за моей туалетной. На вас будет лежать забота о соблюдении чистоты в этой комнате, и, если вы отличитесь, через год я сделаю вас своей третьей горничной.
– Мадам, – сказала весьма сконфуженная Жюстина, – я не предполагала…
– О да! Я вижу. Гордыня – это не та добродетель, которую я ожидала в вас встретить…
– Ах, вы правы, мадам: смирение – это первейшее качество души. Во всяком случае, в моем понимании. Прикажите, чтобы мне разъяснили мои обязанности, и не сомневайтесь, что я буду их исполнять неукоснительно.
– А я вам сейчас все объясню сама, голубушка, – И с этими словами госпожа Дельмонс увлекла Жюстину в глубину своего будуара. Там, за стеклянной нишей, располагались две небольшие комнаты.
– Вот то, что поручено вашим заботам, – продолжала она, открывая двери первой из них. – Здесь только ванна и биде, наполнять и опорожнять их – несложно. А вот – другая. – И Дельмонс открыла вторую дверь. – Здесь подробности менее почтенные. Вы видите, что под этим стулом помещается судно; здесь есть и место, оборудованное по-английски, но я предпочитаю это седалище. Ну и вот еще сосуды для более мелких нужд… Ты угадала, они тоже подчиняются тебе. Есть еще одна вещь весьма деликатная, должна тебя предупредить; я понимаю, как это трудно, но я никак не могу обходиться иначе.
– О чем идет речь, мадам?
2
Дело вовсе не в возрасте: таковы были вкусы юного Алкивиада и престарелого Сократа; целые народы предпочитали этот деликатный кусочек всем другим прелестям женского тела. В самом деле, нет ничего, что было бы столь же округло, столь же белокоже, столь соразмерно и, главное, обещало бы столь острое наслаждение. Именно поэтому утонченный развратник всегда выберет филейную часть. Жаль мне тех, кто ни разу не испробовал мальчика ни в качестве своего любовника, ни в качестве любовницы. Про таковых можно смело сказать, что они ничего еще не узнали в подлинной науке любви! (Примеч. авт.)