Страница 5 из 28
Дошло до того, что лужица ржавой воды, натекшая за ночь в углу, стала чудиться ей вожделенным напитком. Она подползла к ней и принялась лакать…
Когда силы, казалось, совсем оставили её, за дверями послышались осторожные шаги. Кто-то легонько постучал.
— Вадим, ты здесь? — услышала она шёпот Ивилинского.
— Да, да! — порывисто отозвалась Амалия, поднимаясь с пола.
— Погоди, я сейчас открою.
Снаружи завозились с запором. Наконец дверная створка подалась и на пол склепа легла бледная полоса.
Стоявший в проёме Ивилинский пристально всматривался в темноту.
— Это же надо додуматься: запереть человека в подвале, где стоит гроб, — пробормотал он, когда Амалия выходила из склепа.
— Ты один? — спросила она, озираясь.
— Один, — отозвался тот. — Наши ещё спят… Напились вчера до того, что спать будут ещё долго… Только ты не говори никому, что это я тебя выпустил, а то Лобзов опять будет бить. Скажи — сторож открыл. Как будто ты услышал, что он идёт мимо дверей, и начал стучать…
Ивилинский говорил шепеляво, подчас его трудно было понять. Он смущённо прикрывал рукой рот, где в ровных рядах зубов зияли бреши.
— Вот так, — почему-то прибавил он и быстро отвернулся от Амалии, скрывая выступившие слёзы. — А новые-то не отрастут…
И он зашагал по галерее. Амалия двинулась за ним.
Утренние лучи едва просачивались сквозь щелевидные окна под потолком, почти не рассеивая сумерек. Но Амалии после кромешной ночи склепа казалось, что она вышла на яркий свет. Словно загипнотизированная, она шла за Ивилинским. Её пальцы дрожали, глаза не отрывались от открытой шеи солдата.
— И не пожалуешься никому, — всхлипывая, говорил новобранец. — Вообще убьют… Подстроят несчастный случай, для них это пара пустяков. Как Извекову. Ведь все знают, что его убили, а записали — несчастный случай…
Амалия, идя, приблизилась к нему почти вплотную. Всё её внимание было приковано к шее, где соблазнительно голубела жилка аорты. Кровь, которая бьётся в ней, — это избавление от мучительных судорог, это прилив сил, энергия, жизнь… Сердце её гулко стучало, в глазах туманилось, пальцы непроизвольно скрючивались и едва не касались затылка Ивилинского…
А тот, ничего не замечая, продолжал шепелявить:
— Скорей бы ваш призыв ушёл на дембель. Хотя зубов у меня уже не будет, нет… Плакали зубки… А Лобзов мне по ночам снится. Всё время одно и то же, даже говорить тошно: как будто он снимает с себя штаны и достаёт свой вонючий хрен… Теперь уж до самой смерти буду помнить…
Он стал подниматься по лестнице. На верхней ступеньке он вскрикнул от неожиданности — это Амалия ударила его сзади по ногам. Ивилинский кубарем покатился вниз. Он ещё катился, когда она бросилась на него. Перед глазами придавленного к ступеням новобранца возникло бледное с горящими глазами лицо Мелентьева. Оно было искажено какой-то звериной яростью.
— Вадим, ты что?… — в ужасе воскликнул Ивилинский, но пальцы Амалии уже начали сдавливать ему горло.
Мелентьев был крупнее, сильнее Ивилинского, и Амалия, пользуясь этим, всей тяжестью своего нового тела налегла на него, зубами впилась ему в аорту. Ивилинский несколько раз слабо трепыхнулся и затих. Из раны заструилась кровь. Амалия ловила её ртом, подставляла язык, жадно заглатывала липкую влагу…
Вскоре её губы намертво присосались к шее солдата. Она почти лежала на нём, рукой массируя ему грудь. Сердце солдатика должно ещё немного поработать, покачать по жилам живительный напиток, донести его до раны на шее…
Сердце всё-таки остановилось, но и после этого губы вампирши не оторвались от раны.
Амалия подняла голову, когда лицо Ивилинского стало похоже на белую восковую маску. Переводя дыхание, она вытерла рукой измазанный рот. Только сейчас заметила, что испачкала кровью свою рубашку. На серо-зелёном сукне отчётливо багровели пятна. Чёрт побери, эта оплошность может ей дорого обойтись…
Возле трупа натекла красная лужица. Взгляд Амалии остановился на ней, и она не смогла побороть искушение. Ещё минут пять она вылизывала окровавленный пол.
Потом она обыскала убитого. Ничего колющего или режущего в карманах не оказалось. Пришлось подобрать какой-то кирпичный обломок и им располосовать бездыханное тело. Амалия пальцами раздирала надрезы и слизывала кровь с мяса, мышц, сухожилий.
Она бы ещё долго кромсала и обсасывала мертвеца, наслаждаясь одним только вкусом крови, если б не мысль о солдатах. Надо торопиться, пока они спят!
Она поднялась, оглядела себя. Одёрнула рубаху. Подобрала с пола запылённую пилотку Ивилинского и нахлобучила себе на голову — звёздочкой вперёд.
Амалия нервничала, чувствуя неуверенность, неопытность свою в этом незнакомом мире. Вновь ей почудился лай собак, крики, шум приближающихся людей… Вздор, наваждение! Усилием воли она стряхнула с себя кошмар. Сердце её гулко билось, по лицу текли капли пота. Ей предстояла борьба за жизнь. Борьба жестокая, безжалостная. Но она должна выдержать! Должна!
Тревожно озираясь, вампирша отволокла тело Ивилинского к стене и спрятала за кучей щебня. Ещё раз прислушалась.
В галерее было тихо.
Глава третья (2),
в которой Амалия пьёт кровь вёдрами и отдыхает, сидя на животе рядового Стёшина
Подходя к угловой комнате, Амалия услышала чей-то голос. Она остановилась в замешательстве. Неужели люди проснулись? Это значило, что ей ничего другого не остаётся, как бежать из замка. Бежать, не теряя драгоценного времени, покуда солдаты не хватились своего исчезнувшего товарища…
Амалия сделала ещё несколько неуверенных шагов вперёд. Дверь, откуда доносился голос, была приоткрыта. Амалия заглянула в неё.
В узкой комнатушке, смежной с той, где спали солдаты, сидел на ящике голый по пояс Стёшин. Он уже успел нагреть на электроплитке таз с водой и теперь, напевая себе под нос, занимался утренним туалетом: смотрелся в зеркальце и старательно соскребал щетину с намыленной щеки.
Закончив бритьё, он отложил бритву, ополоснулся тёплой водой, накинул себе на лицо вафельное полотенце. И в ту же минуту его рот вместе с полотенцем сдавила сильная рука. По голой шее ударило лезвие опасной бритвы, которой он только что брился. Стёшин сдавленно хрипнул. Полотенце окрасилось кровью. Обмякшее тело солдата конвульсивно дёрнулось и сползло на пол, а ещё через полминуты оно окончательно затихло в объятиях навалившейся на него вампирши.
Амалия дотянулась до таза, вылила мыльную воду на пол и подставила таз под шею убитого. Уложив труп так, чтобы кровь из раны стекала в таз, она, сжимая окровавленную бритву, заглянула в комнату.
Бледный рассвет сочился сюда сквозь треснутые стёкла, выхватывая из сумрака спящих людей, какие-то ящики, доски, вёдра с краской, стремянку, стол с пустой бутылкой, стаканами, догоревшими огарками и разбросанными картами. Младший сержант Петрусенко похрапывал, развалившись на раскладушке. Ворочался и тискал во сне бушлат ефрейтор Лобзов.
Никто не шевельнулся, когда в помещении появился забрызганный кровью солдат.
Бесшумно проходя мимо спящих, Амалия краем глаза уловила движение справа от себя. Это Фитилин в полудрёме занимался онанизмом. Его рука подрагивала под бушлатом, которым он накрывался…
Ему и достался первый удар. Амалия пырнула в сонную артерию, чтоб покончить с ним сразу. Спустя несколько мгновений таким же ударом она вспорола шею Глузача. Перескочив через него, саданула лезвием по горлу Петрусенко. Затем захрипел в смертельной агонии Мамедов. Открыл глаза Алабердыев, но он успел только поднять голову: удар бритвой поразил и его.
Шум разбудил Лобзова, который спал в стороне от остальных. В недоумении и ужасе он вытаращил глаза на приближавшегося Мелентьева, бледного, залитого кровью, с окровавленным ртом и с бритвой в руке, с которой стекала ярко-алая влага.
— Он сошёл с ума! Псих!.. — срывающимся голосом прокричал Лобзов, отползая к стене. — Вадим, ты что? Это же я… я…