Двуспальный гроб

Маруська начала ругаться, в перерывах между выражениями успевая затягиваться сигаретой.

Амалия молча села на стул. Ну вот что ей прикажете делать? Как быть? Куда податься?

— Принеси что-нибудь пожрать, — сказала Маруська, внезапно успокаиваясь и снова откидываясь на диване. — И курева не забудь.

Амалия не сдвинулась с места.

— Что, так и будем сидеть? — рявкнула шлюха.

Вампирша ощутила знакомый приступ тошноты. «Проклятье, опять началось…». А ей следовало бы это предвидеть! Жажда крови особенно усиливалась после того, как Амалия входила в новое тело. Так было в склепе, когда она вошла в тело солдата, так было и после перехода в плоть Таисьи. Это значило, что приступы тошноты скоро усилятся, начнутся судороги, голову и грудь охватят огненные тиски… Если вовремя не напиться крови, то от боли она утратит над собой контроль, начнёт бросаться на всех встречных и неминуемо погибнет.

Она уже осмысленнее посмотрела на Маруську. Облизнула пересохшие губы. Какая сочная груда сала! Из неё можно надоить целое ведро крови…

Прикончить её прямо здесь, в комнате, — опасно. Толстуха может поднять крик, сбегутся соседи. Но даже если и удастся убить тихо, то куда девать труп? Копашевское жилище — проходной двор. Сюда в любую минуту может нагрянуть кто угодно. Этак Амалия снова окажется в роли травимого зайца…

Пошарив в памяти Копашева, она наткнулась на подвал. Оказывается, в этом доме, под лестницей, имеется вход в очень тёмный и грязный подвал. Лучшего места, где можно спрятать труп, нельзя и придумать. И с замком на подвальной двери проблем не будет: его подёргаешь — и разомкнётся…

Чудесно! Превосходно! Подвал — это то, что нужно! Итак, решено: убить толстуху одним метким ударом ножа, чтоб не пикнула, по-быстрому высосать кровь и перетащить труп в подвал.

Маруська перевернулась набок. Диванные пружины заскрипели под её тяжестью. Услышав этот скрип, Амалия поморщилась в досаде. Попробуй, перетащи этакую кобылу. Да и рискованно: в коридоре всё время ходят жильцы. Хотя можно разрезать труп и перенести его в подвал по частям… Но это хлопотно, долго и тоже рискованно…

В задумчивости вампирша запустила руку под рубаху и почесала нечистую копашевскую грудь. Под ноготь подвернулось какое-то насекомое. Вынув руку, Амалия разглядела прилипшую к пальцу вошь. Вошь! Какая мерзость!

— Что, так и будем сидеть, обалдуй? — раздражённо крикнула Маруська. — Ты учти, я на голодный желудок трахаться не буду!

И она, показывая своё презрение, принялась грызть семечки и нарочито громко сплёвывать шелуху на пол.

— Или, может, мне пойти к Гаврюхину? — заговорила она. — И пойду! Гаврюхин меня всегда угостит и закусить даст! Совсем не думаешь о своём несчастном бездомном пупсике…

— Думаю, — угрюмо ответила Амалия. — Вот сейчас я как раз о пупсике и думаю.

Приступы тошноты накатывали всё чаще, в голове мутнело, в пальцах начиналась дрожь. Ещё полчаса — и её всю начнёт трясти. Надо действовать без промедления!

Она встала.

— Идём, я тебе кое-что покажу.

— Это что ж ты мне хочешь показать?

— Сама увидишь.

— Темнишь, Димуля… — Маруська прищурилась.

— Это важно для нас обоих, — срывающимся голосом сказала Амалия.

Вампирша ещё сама не придумала толком, что именно она собиралась показать Маруське. Годился любой предлог, чтобы заманить её в подвал. «Скажу, клад нашёлся, — в отчаянии думала Амалия. — Золото замуровано в стене…»

Маруська смерила сожителя внимательным взглядом. Она уже давно обратила внимание, что вид у Копашева сегодня был какой-то не такой. Он казался взволнованным. Наверно, и правда что-то случилось.

— Что там у тебя? — заинтересовалась Маруська. — Говори сразу.

— Нет. Ты должна это увидеть.

Маруська вышла за Амалией в коридор. На счастье вампирши, он был безлюден. За его дверями кипела жизнь, слышались голоса ссорящихся жильцов, хрипел на всю мощь Высоцкий, заливался в плаче младенец. Какие-то люди были на кухне. Оттуда доносилась женская перебранка и накатывало запахом подгорающей рыбы. Но кухня была за углом, и они с Маруськой вышли из квартиры незамеченными.

Они прошли полутёмным вестибюлем и свернули к лестнице, ведущей на верхние этажи. Подвальная дверь находилась как раз под ней.

С улицы в подъезд вошла старуха, подозрительно покосилась на Копашева и его сожительницу и стала подниматься по лестнице.

Дождавшись, когда её шаги стихнут, Амалия подошла к подвальной двери. Сняла замок. За дверью царили темнота, сырость и вонь.

— Там крысы, я боюсь, — тоненько проверещала Маруська.

В другой раз при упоминании о крысах Амалия тоже струхнула бы, но сейчас ей было не до того. Она не могла думать ни о чём, кроме крови.

— Сейчас увидишь, что я нашёл… — зашептала она, проходя в подвал.

Одолеваемая любопытством, Маруська последовала за ней.

Память железнодорожника подсказала Амалии, где находится кнопка выключателя. Она щелкнула ею, и под потолком загорелась пыльная лампочка. Слабый круг света упал на середину просторного захламлённого помещения. Половину пола занимала лужа, которая, видимо, никогда не просыхала, поскольку через неё были переброшены доски. У стен громоздились пустые ящики, связки прутьев для мётел, сломанные стулья и ржавеющий дворницкий инструмент.

Амалия подошла к какому-то ящику и откинула с него крышку.

— Поди, — поманила она Маруську. — Взгляни сюда…

И принялась с таинственным видом разворачивать какую-то ветошь, лежавшую в ящике.

Маруська приблизилась, наклонилась над ящиком… Амалия уже еле сдерживалась. Жажда крови до того одолела её, что ещё пара минут, и она заколола бы Маруську и без этих глупых уловок.

Получив удар ножом по шее, Маруська захрипела, отпрянула с выпученными глазами, повалилась на пол и затряслась, в ужасе глядя на сожителя.

Амалия даже не стала добивать раненую. Она просто легла на неё, рукой прижав её голову к полу, и прильнула губами к ране. Возле сосущей кровь вампирши, привлечённая соблазнительным запахом, пробежала крыса. Амалия не замечала её…

Содрогания умирающей становились всё слабее, всё тише билось сердце в грудной клетке, и всё лучше, ублаготворённее чувствовала себя вампирша. Её эфирное тело быстро наполнялось энергией.

Насытившись, она оттащила труп в дальний угол подвала и забросала его ящиками и мусором. Потом, брезгливо фыркая, вымыла в луже лицо и руки.

Вернувшись в копашевскую комнату, она разыскала зеркало и, смотрясь в него, стёрла остатки крови с лица. Хмурая мужская физиономия, глядевшая на неё из зеркала, ей решительно не понравилась. Но делать нечего, придётся пока довольствоваться тем, что есть.

Она нашла в шкафу одежду почище и наскоро переоделась. В размышлении, куда бы податься, вышла на улицу. Время только перевалило за полдень, но из-за густой пелены облаков казалось, что уже поздний вечер. В ближайшем гастрономе кончался обеденный перерыв, и от его дверей, огибая лужи, тянулась длинная очередь. Амалия вовсе не собиралась вставать в неё, ей надо было только пройти сквозь эту толпу. Однако когда она вклинилась в неё, на неё зашипели, начали пихать руками, не давая проходу. Амалия огрызалась и лезла напролом. В этот момент, на её беду, закончился обеденный перерыв и раскрылись двери магазина. Народ гурьбой ломанулся к ним. Очередь сразу сбилась; Амалию повлекло с толпой.

Очутившись в магазине, она обнаружила, что на прилавках ничего нет, кроме уложенных ровными рядами пачек питьевой соды. Людей, однако, это нисколько не обескуражило. Народ сразу распределился в две очереди: одна встала к витрине, вторая к кассе. Амалия, которую притёрло к прилавку, озиралась с возрастающим интересом. Продавщица за прилавком, не обращая на толпу никакого внимания, уселась на табуретку, раскрыла журнал и погрузилась в чтение. Память Копашева подсказала ей, что если люди не расходятся, значит, в магазине сейчас что-то «выбросят». И правда, кругом переговаривались только об этом. Одни говорили, что завезли пшено, будут давать по пачке в руки, другие — что завезли кильки в томате, две банки в руки. Копашевское сознание воспринимало всё это как само собой разумеющееся, Амалию же окружающее повергало в недоумение и тревогу.