Хорнблауэр и «Атропа»

– Спасибо, милорд, – сказал он, судорожно ища в памяти подходящие слова. – Большая честь для меня. Буду премного вам обязан.

– Ладно, договорились. Завтра у нас понедельник? Приемы по средам. Я отвезу вас в своем экипаже. Будьте здесь в девять.

– Есть, сэр… милорд.

– Проводите мистера Хорнблауэра внутрь, мистер Брейсгедл, – сказал Сент-Винсент и заковылял прочь.

Брейсгедл провел Хорнблауэра в Адмиралтейство. Часы по-прежнему висели на гробе, там, куда он их повесил. Он с облегчением отцепил их и пошел обратно. У входа он остановился и протянул Брейсгедлу руку. Пока длилось рукопожатие, Брейсгедл смотрел на него, как бы что-то обдумывая.

– Значит, до двух склянок дополуденной вахты послезавтра, сэр, – сказал он, с легким ударением на слове «дополуденной».

– Да, тогда и увидимся, – сказал Хорнблауэр. Он пошел к Уайтхоллской пристани, думая о более неотложных делах. Но, начав по привычке продумывать планы на ближайшие два дня, он вспомнил это слово – «дополуденной». Брейсгедл избавил Хорнблауэра от одного лишнего беспокойства – не позднее завтрашнего утра тот начал бы мучиться сомнениями, на утро или на вечер назначил ему Сент-Винсент.

Отлив уже шел: по обе стороны реки виднелись темные полосы грязи. Возле Ламбетской пристани стояла погребальная барка, Хоррокс и матросы протаскивали под днище брезент. Остальные суденышки, принимавшие участие в процессии, были разбросаны повсюду. Хорнблауэр с радостью увидел у пристани свою гичку. Он шагнул в нее, взял рупор и приступил к следующему делу – распустить суда в соответствии с приказами, которые сам вчера и составил. По-прежнему дул порывистый ветер, но, поскольку шел отлив, сильных волн не было. Единственную новую сложность создавали многочисленные лодочки, заполнившие реку, – это любопытные торопились поближе рассмотреть церемониальные барки.

Олдермены и представители гильдий, герольдмейстеры и адмиралы давно разошлись обедать, и январские сумерки начали сгущаться, прежде чем Хорнблауэр отпустил в Гринвиче последних подопечных и приказал грести к Дептфордскому пирсу. Усталый, голодный и замерзший добрался он до «Георга». Этот день показался бы ему целой неделей, если б он не помнил, что только сегодня утром расстался с Марией, у которой начинались родовые схватки.

Первым, кого он встретил в «Георге», был хозяин. Хорнблауэр прежде видел его мельком раз или два – он был совершенно незаметен в доме, где всем заправляла хозяйка.

– Как моя жена? – спросил Хорнблауэр.

Хозяин моргнул.

– Не знаю, сэр, – сказал он.

Хорнблауэр нетерпеливо повернулся и взбежал по лестнице. Взявшись за ручку двери, он замер. Сердце его отчаянно колотилось. Потом он услышал внутри голоса и открыл дверь. Мария лежала, откинувшись на подушки, повитуха что-то делала у окна. Свеча слабо озаряла лицо Марии.

– Горри! – воскликнула Мария. В голосе ее звучало радостное изумление.

Хорнблауэр взял ее за руку.

– Все в порядке, дорогая? – спросил он.

– Да, – ответила Мария.

Она подставила губы и тут же – не успел он ее поцеловать – повела глазами к плетеной корзине, помещавшейся на столике у кровати.

– Девочка, милый, – сказала она, – наша девочка.

– И прелестная притом крошка, – добавила повитуха.

Хорнблауэр обошел кровать и заглянул в корзину. Он увидел крошечную фигурку в одеяле – он совсем забыл, до чего же малы новорожденные, – и красное сморщенное личико, карикатуру на человеческое лицо. Он внимательно всмотрелся в это личико. Крохотные губки раскрылись и испустили слабый писк – в сравнении с ним крики маленького Горацио, которые Хорнблауэр прекрасно помнил, показались бы басистым ревом.

– Она красавица, – галантно сказал Хорнблауэр.

Писк не смолкал, и над краем корзины появились крохотные сжатые кулачки.

– Наша маленькая Мария, – сказала жена. – Я уверена, волосики у нее будут виться.

– Ну, ну, – сердито вмешалась повитуха. Это относилось не к смелому предсказанию, а к тому, что Мария, желая взглянуть на ребенка, начала приподниматься на локте.

– Если она вырастет такой, как ее мать, – сказал Хорнблауэр, – то станет лучшей из всех дочерей.

Мария улыбнулась ему и опустилась на подушки.

– Маленький Горацио внизу, – сказала она. – Он видел свою сестренку.

– И как она ему понравилась?

– Он заплакал, когда заплакала она, – ответила Мария.

– Пойду посмотрю, как он, – предложил Хорнблауэр.

– Сходи, пожалуйста, – сказала Мария, однако удержала его рукой.

Он, наклонившись, поцеловал ее в тыльную сторону ладони.

– Я безмерно счастлив, что у тебя все хорошо, дорогая, – сказал Хорнблауэр уходя.

Он спустился в гостиную и стоял, не зная куда идти. Из кухни высунулась хозяйка.

– Маленький джентльмен здесь, сэр, – сказала она. – Заходите, пожалуйста.

Маленький Горацио сидел на высоком стуле. При виде отца он расцвел – ничего более лестного Хорнблауэр в жизни не испытывал – и запрыгал на стуле, размахивая зажатой в кулаке коркой.

– Ах ты! Как заулыбался, что папочка пришел! – сказала хозяйка и неуверенно замолчала, прежде чем предложить почти немыслимое: – Ему скоро ложиться, сэр. Хотите пока поиграть с ним, сэр?

– Да, – сказал Хорнблауэр.

– Ну, малыш! – воскликнула хозяйка. – Папочка сейчас с тобой поиграет. Пошли на ручки. Маленькая гостиная сейчас свободна, сэр. Сюда, сэр. Эмили, принеси капитану свечу.

Очутившись на полу, маленький Горацио задумался, выбирая, какой способ передвижения более пристал почти годовалому человеку. На четвереньках, конечно, быстрее. С другой стороны, держась за ножку стула, можно встать. Это он наконец и выбрал, и улыбка, осветившая его лицо, показывала, какое удовольствие доставил ему процесс. С неимоверным трудом он повернулся спиной к стулу, выпустил ножку и шагнул к отцу. Закончив шажок, закачался на широко расставленных ногах и шагнул снова. До сих пор ему редко удавалось сделать шаг не шлепнувшись на пол. Этот слог, который он все время повторяет, – похоже на «па»… неужели он пытается сказать «папа»?

Это вновь было счастье, мимолетное, неуловимое – смотреть, как маленький сын с лучистой улыбкой идет к тебе неуверенными шажками.

– Иди к папе, – сказал Хорнблауэр, протягивая руки.

Улыбка сменилась хитрой гримаской; маленький Горацио плюхнулся на четвереньки и галопом понесся по комнате. Хорнблауэр побежал за ним, подхватил, поднял в воздух. Малыш зашелся от смеха. Простое, чудесное удовольствие – и тут Хорнблауэр, держа брыкающегося ребенка на вытянутых руках, вспомнил, как висел на вантах «Неустанного», когда упала бизань-мачта, а он был на марсе. Его сын тоже узнает опасность и… и страх – позже, когда вырастет. Нет, пусть эта мысль не омрачает теперешнее счастье. Хорнблауэр опустил ребенка на пол, потом вновь поднял на вытянутых руках – успех, судя по счастливому хохоту, был сногсшибательный.

Постучавшись, вошла хозяйка.

– Какие мы большие! – сказала она.

Хорнблауэр постарался не смутиться, что его поймали за тем, как он явно наслаждается игрой с собственным ребенком.

– Не знаю, что на меня нашло, – сказала хозяйка. – Совсем позабыла спросить, хотите ли вы ужинать.

– Ужинать? – переспросил Хорнблауэр. Последний раз он ел в Гринвиче.

– Яичницу с ветчиной? – предложила хозяйка. – Вареного мяса?

– И того, и другого, пожалуйста, – ответил Хорнблауэр.

– Я мигом, – сказала хозяйка. – Позанимайтесь пока с молодым джентльменом.

– Я должен подняться к миссис Хорнблауэр.

– Еще десять минут она без вас проживет, – весело сказала хозяйка.

Яичница с ветчиной божественно благоухала. Эмили понесла маленького Горацио в постель, Хорнблауэр с аппетитом принялся за еду. Яичница, потом холодное мясо с маринованным луком и кружка пива. Еще одно простое удовольствие – наесться вволю и даже немного больше. Обычно он строго следил за собой, к обжорству же относился с презрением, и потому мысль, что он ест слишком много, придавала еде особый аромат. Успешно выполнив сегодня свой долг, он, что редко с ним случалось, мог не волноваться о завтрашнем дне, даже зная, что послезавтра идти на прием к королю. С Марией все в порядке, и теперь у него есть дочь – дочь, которая станет такой же прелестной, как и сын. Тут он чихнул три раза подряд.